Он вытер сбегавшую по ее щеке слезу, которую она даже не заметила.

– Вы слишком много думаете, София. Хотя бы раз в жизни успокойтесь и доверьтесь другому.

– Доверие нелегко завоевать.

– Думаю, немного я заслужил, – сказал он, жестом указывая на свой израненный торс. – В конце концов, это все было ради вас.

– Да, – сказала она, и улыбка немного ослабила напряжение в ее теле. – Вероятно, кое-что вы заслужили.

Сказав это, она наклонилась вперед, чтобы влажной тканью оттереть кровь с его лица. Но как только ее пальцы нащупали рану, своим взглядом она отыскала его глаза, затем губы.

Прежде чем она поняла, что делает, ее глаза закрылись, а бы прильнули к его губам.

Их предыдущие поцелуи были порождением раздражен и досады, их страсть едва не ранила своим напором. На этот раз было по-другому. Все было медленнее, очаровательнее и многократно более волнующе. Возможно, так было потому, что она не выпустила ситуацию из своих рук. В любую секунду она могла отстраниться, но не делала этого. Наоборот, она позволила себе расслабиться в его объятиях, ощущая изменения на его губах, осязая его кожу, и наконец открыла рот.

Он дразнил ее с мастерством, которое не вязалось с его прерывистым дыханием, и София отвечала ему, желая того, о чем раньше и помыслить не могла. Чувства и ощущения сменялись как в калейдоскопе, приводя ее в смятение. В конце концов она перестала пытаться в них как-то разобраться и предалась наслаждению без оглядки и стеснения.

– Ах, София, – простонал он, блуждая руками по ее телу.

Не привлекая ее к себе, но и не отталкивая, он истязал ее, сперва лаская ее шею, затем плечи, руки, и вскоре София, вздрогнув обнаружила его ладони на своей груди. Но почему-то это показалось ей вполне естественным. Его теплые ладони сжимали ее плоть, словно он испытывал ее вес, форму и при этом находил ее невероятно приятной. И это было восхитительно.

Большим пальцем правой руки он надавил ей на сосок, и она ахнула от взрыва ощущений, пронзающих ее тело. Но при этом она не отстранялась, продолжая его целовать. Она чувствовал его стон удовольствия своими губами, а затем он заговорил, и его слова ласкали ее так же нежно, как и его ладони.

– Ах, София… Я мечтал о вас целую вечность. Пожалуйста, не покидайте меня сейчас.

– Нет, – сказала она мягко.

Она произносила слова быстрее, чем успевала их обдумать.

– Я не покину вас сейчас.

София ощутила, как его ладони пришли в движение. Она ощущала его всего: ладони, губы, тело. Когда ее платье стало свободным, ее это не удивило. Ее тело дрожало, как натянутая тетива лука, и все, о чем она могла сейчас думать, это о том, насколько эти ощущения были чудесными. Все было чудесным.

Она не знала, что теперь делать, и в другое время это ее обеспокоило бы. Но не сейчас, когда от его поцелуев, казалось, испарились все ее мысли. Его руки стягивали с нее одежду, и она вдруг поняла, что помогает ему, стаскивая с себя платье, поднимая руки, когда он снимал с нее сорочку, даже поворачиваясь боком, чтобы он мог снять подвязки ее чулок.

Пламя свечей качнулось, когда она ощутила, что ее грудь освободилась от стесняющей одежды, и она увидела голодный блеск в его глазах. А потом она испытала невероятное наслаждение, когда ее нагая плоть прижалась к его груди. Он был само воплощение триумфа жизни, и ей хотелось лишь раствориться в его силе и тепле. Ощущать его вокруг себя, прижимающимся к ней, внутри нее.

Она услышала его стон, в котором содержалось и требование, и вопрос, но она не знала, как на него ответить. Единственным ее желанием было прикасаться к нему везде. Она провела пальцами по его телу, лаская его так, как только могла. Она потянула за его одежду, не понимая, что делает.

Он положил ладони на ее руки, останавливая их.

– София, нам не следует…

Заговорил он, но она поцелуем быстро заставила его замолчать.

– Не разговаривайте, – прошептала она.

– Но честь требует…

Он сказал бы больше, но она прервала его еще одним поцелуем, а ее руки тем временем наконец стащили с него брюки.

Отстранившись от его губ, она прошептала ему на ухо:

– Мне не нужны слова.

Перед ее внутренним взором возникла картина: то мгновение, когда она во время своего ритуала отшвырнула корсет, и ненавистный предмет туалета взлетел высоко в воздух, прежде чем навсегда исчезнуть.

Насколько ее это освободило? Может ли женщина желать свободы больше, чем она получает, чувствуя, как мужчина ласкает ее грудь, прижимая ее к постели и шепча ей на ухо нежные слова восхищения? Все это делал майор, и даже больше этого. Обхватив ее грудь губами, он стал ее сосать, а она при это извивалась от наслаждения. Он гладил ее бедра, заставляя ее испытывать такие чувства, о которых она и не подозревала.

А потом не осталось ничего, кроме чудесного ощущения его голых бедер, скользящих вверх по внутренней стороне ее ног. Она выгнулась под ним, изнывая от вожделения, жаждая чего-то такого, чему не знала названия, а он целовал ее лицо, шею грудь.

– София… – простонал он. – Моя София…

Затем его руки скользнули вниз, потянули за талию, сжали ее бедра. Ее ноги были раскинуты в стороны, и он расположился между ними. Взглянув в глаза Энтони, она увидела в них такие чувства, что у нее пропал дар речи. Но не у него. У него было еще одно слово для нее. Слово, эхом облетевшее комнату.

– Моя.

А потом он вошел в нее.

Она ощутила, как все тело ее одеревенело. В голове вспыхнула всего одна мысль. Ее невозможно было выразить словами лишь мимолетная вспышка панического страха, рожденного болью. Которую тут же затмила восхитительная лавина других ощущений, невиданных чувств. Она ощутила, как он скользит внутри нее, наполняя ее, делая ее больше, смелее, сильнее с каждым могучим движением. Вскоре она уже устремлялась навстречу его толчкам, и ее отрывистые вскрики были лишь отдаленным эхом бушующего внутри нее желания.

Что-то происходило. Что-то нарастало. Что-то такое, чего она жаждала прямо сейчас, а оно тем не менее все еще было недосягаемо. Каждым своим толчком он продолжал впиваться в нее, пронзать ее, как молния, как прекрасное обжигающее пламя. И он приближал ее к тому, чего она так желала.

Вот, уже близко.

Уже скоро.

Сейчас.

Наслаждение!

Энтони проснулся быстро. Это была старая армейская привычка, от которой он так и не смог избавиться. Каждое утро приходил в сознание мгновенно, все его органы чувств тут же включались в работу, ум сразу же начинал приводить в порядок получаемые ощущения.

Сейчас он лежал на соломенном тюфяке в сырой, провонявшей плесенью тюремной камере. Спина была изранена, нога болела, но он был полон необычайного удовлетворения, согревающего его изнутри и снаружи. Заслуга в этом, несомненно, принадлежала ощущению, пересиливающему все прочие чувства: ощущению доверчиво прижимающейся к его боку Софии.

Открыв глаза, он осторожно, чтобы не побеспокоить ее, перевернулся. Он ничего не видел, света не было. Их свечи давным-давно погасли, но своим внутренним взором он по-прежнему видел все так же ясно, как будто комната была залита солнцем. Ее кожа подобна белому фарфору, только, в отличие от него, она теплая. Ее лицо успокоено сном, золотистые волосы нимбом раскинулись вокруг головы. С ее губ уже сошла припухлость от поцелуев, но их темно-розовая спелость всегда будет искушать его отбросить разум, честь, все что угодно, пока она принадлежит ему.

Вчера вечером он собирался не поддаваться ей. Его целью было соблазнять ее, но не до конца. Но теперь, когда дело сделано, он ни о чем не жалел. Да и правда, как он мог сожалеть о чем-то настолько прекрасном, что буквально его потрясло?

Она в его руках была подобна живому пламени. Он всегда знал, что, когда ему наконец удастся ослабить ее железное самообладание, он будет удивлен ее страстностью. Но этой ночью он был больше чем удивлен. Оглушен – такое слово будет точнее. Изумлен. Восхищен.