В убежище царило чувство, что все имевшие отношение к рождению этой новой силы, посвятят свою жизнь тому, чтобы она всегда использовалась во благо и никогда — во зло».

— И менее чем через год эта безмерная и грозная сила была использована во зло, — старый худенький лорд задрал вверх подбородок, отчего жилы на сморщенной шее резко обозначились. Он был похож на древнюю и мудрую рептилию. Он замолчал, медленно обвел глазами зал.

— Можно ли остановить бешено вращающийся маховик? — тихо спросил престарелый философ. — История — это маховик, это спиральная галактика с крутыми ветвями витков. Биотоза пришла по воле случая в наш мир. Но случайность — это проявление необходимости. Взорвав биотозу, мы не избавимся от нее, как не избавились от водородных бомб, перестав их испытывать. То, что приходит в мир, не уходит из него, прежде чем исчерпает себя до конца. И биотозе тоже еще суждено претерпеть свою мучительную эволюцию.

Я только что ознакомил вас с историческим документом. То было грозное время, когда человечество стояло на грани катастрофы. Но разве могло бы оно в тот момент повернуть назад и вычеркнуть из памяти годы напряженного труда и поисков? Потомки выживших и переживших пикадон хранят память о небе, превратившемся в кратер, о людях, улетевших со светом и превратившихся в тени. Люди не ответственны за прошлое, но, живя в настоящем, они творят будущее. Какое бы решение вы ни вынесли, помните, что творите будущее своих детей.

В наступившей тишине можно было уловить, как поют электронные машины. По их панелям перебегали разноцветные огоньки, группировались в созвездия, рассыпались, творя торопливую и бесстрастную игру.

Выступление Эрика было, пожалуй, самым коротким:

— Мы не имеем права сейчас физически уничтожить биотозу, потому что никто не может предсказать последствий такого акта. Мы связаны с Душой Мира обратной связью, и гибель биотозы может вызвать серьезное психическое потрясение всего человечества. Поэтому путь к ликвидации нежелательного влияния биотозы проходит через длительное исследование свойств и характера развития этого биологического образования.

…Эрик взглянул на часы. Перерыв кончился. Пора было возвращаться в зал. Он встал и, прихрамывая, зашагал к подъезду.

Эрик устал. Устал от советов, заседаний, совещаний, пресс-конференций.

Надоела лающая, воркующая, шелестящая речь иностранцев, осточертела большая дионная люстра во Дворце науки. Ее методичное покачивание нагоняло на Эрика центробежную дремоту: все вокруг раскручивалось быстрей и быстрей, пока не уносилось прочь, и Эрик оставался один в пустом темном зале. В такие минуты только гулкий бас Ермолова мог извлечь его из сонного оцепенения.

И все же они приняли, наконец, решение. Пожалуй, они сделали все, что могли. Но именно это, по мнению Эрика, было плохо. Они изложили свое решение на трех печатных листах и постарались ничего не упустить. Главный вывод был: отыскать путь к ликвидации биотозы. Правда, делать это рекомендовалось лишь после предварительного исследования свойств и особенностей удивительного полимера, но так или иначе биотоза была признана объективно вредной. В специальную международную комиссию вошло около тысячи биологов, химиков, физиков, философов. Эта армия с трудом понимавших друг друга людей должна была подробно изучить биотозу и все возможные социальные, экономические и психические аспекты ее существования.

Эрик только головой покачал, когда впервые увидел комиссию в полном составе. Зал был наполнен старыми и молодыми, лысыми и кудрявыми, черными, белыми и коричневыми людьми. «Большому кораблю — большое плаванье, — подумал Эрик, правда, тихим ходом…» Эта мысль не выходила у него из головы во время затянувшихся выступлений по различным мелким организационным вопросам. Когда очередь говорить дошла до него, Эрик сказал:

— Мы потеряли слишком много времени на оценку ситуации. Боюсь, что это необратимо. Биотоза развивается, и темпы ее развития не имеют прецедента. Она растет, увеличивается в объеме, совершенствуется. Процесс ее развития не прекращается ни на минуту. Статистические данные показывают, что расстояние, на котором реализуются ЭВН, уменьшается, а сила ЭВН возрастает. Это значит, что излучатель, в данном случае биотоза, все точнее и сильнее возвращает сигналы, полученные от людей. Развитие биотозы, как показал опыт, идет скачками. Каков будет следующий скачок, трудно представить, он может быть самым неожиданным. Поэтому мы должны постараться возможно быстрее провести намеченные исследования. Мы должны либо найти способ изолировать биотозу, либо применить обычные… средства ликвидации.

Речь Эрика, казалось, произвела определенное впечатление. Но затем последовало тридцать выступлений, в которых поддерживалось его предложение ускорить исследование, и он решил сбежать от этой говорильни.

Он жил возле бассейна. Из распахнутого окна была видна тонкая пленка, натянутая на алюминиевые штоки. Сквозь нее просвечивали зеленая морская вода, белые камни искусственного пляжа, загорелые тела купающихся. По утрам Эрик усаживался на подоконник и усиленно тер электромассажной щеткой свое распухшее колено. Кожа на сгибе ноги отливала багряным румянцем. Видеофон был давно отключен от сети, и можно было не торопясь предаться приятной операции массажа. Ласково-успокаивающе пофыркивал моторчик: «Дж-дж-дж…» На уровне окна пролетали пестрые автолеты, за их стеклами мелькали веселые загорелые лица. Мальчишка внизу бросил камешек в открытое окно первого этажа и прятался теперь в чахлом скверике от гнева полной раскрасневшейся женщины.

Жизнь шла обычной чередой. Казалось, что никто и не думает о биотозе. Даже он последнее время думал о ней реже. Биотоза стала чужой, она была раздета, и ее наготу созерцали тысячи посторонних глаз. Не то чтобы Эрик был тщеславен и ревнив, но почему-то ему было неприятно думать о биотозе. Словно биополимер в чем-то не оправдал возложенных на него надежд, провалился на каком-то очень ответственном экзамене.

Иногда Эрик заходил к отцу Сергея. После исчезновения сына Арефьев-старший не очень изменился, только немного потускнел. Они молчали, пили кофе, курили. Иногда Эрик рассказывал о работе комиссии, о биотозе. Арефьев-старший курил трубку, покачивал головой, и было непонятно, согласен ли он с тем, что говорит Эрик, или, наоборот, осуждает.

Эрика вызвал к себе Ермолов.

— Комиссия готова к вылету в Хокай-Рох, — сказал он.

Эрик кивнул.

— Вы поедете с первой партией.

— Хорошо.

В радостном настроении он вернулся домой. От тоскливых состояний и раздумий не осталось и следа.

Он приехал в аэропорт рано. День был холодным и серым. Пластиковые плащи членов комиссии отливали серебром и чернью. Но настроение у Эрика было отличное. Резкий сырой воздух казался ему бодрящим напитком, спутники — милыми славными ребятами.

Ермолов, провожавший и напутствовавший ученых, нахмурился, заметив возбуждение Эрика, и сказал:

— Только не зарываться. Не будьте легкомысленны.

Распрощались они сердечно. Автолеты поднялись в воздух…

Хокай-Рох напоминал укрепленный район времен последней мировой войны. Эрик громко расхохотался, когда увидел окруживший биотозу глубокий бетонированный ров, проволочные заграждения, радарные установки, походившие на аэропланы первых лет авиации.

— У вас специализированное воображение, — сказал он коменданту этого лагеря Хохрину. — Неужели вы думаете, что биотоза может куда-нибудь сбежать?

— Чтобы предотвратить возможную агрессию… — пролепетал смущенный толстячок.

Он был когда-то директором одного крупного зоопарка. Для Эрика навсегда осталось тайной, как такому человеку поручили организацию обеспечения первых научных исследований биотозы. Возможно, у кого-то деятельность биотозы ассоциировалась с поведением диких медведей. Но нельзя же основывать административную деятельность на таких шатких логических связях!

Первая партия исследователей состояла из ста двадцати ученых. Из них человек пятнадцать Эрик знал по имени, человек двадцать — в лицо, с остальными был не знаком и никогда ничего о них не слышал. Но его знали все, и это до некоторой степени облегчило положение.