И Лена, привыкшая к поклонению и восхищению, которыми избаловали ее сверстники, робевшие перед пей, изнемогавшие от первой любви, вдруг с Никитиным почувствовала какую-то радость подчинения любимому, гордость за то, что любимый этот силен и отважен, умен и уверен в себе.

Словом, уж Лена-то «влюбилась по уши», как с полной откровенностью она сама определила свое состояние подругам.

Когда люди видели Лидию Романовну с Ксюшкой, они не сомневались, что это мать и дочь. Правда, матери можно было дать лет сорок, а то и больше, а Ксюшке от силы восемь, но мало ли… Поздний ребенок. Зато дочь всем пошла в мать: и глазами, и носом, и статной фигуркой, и льняными волосами, и манерой улыбаться и говорить.

А между тем у Лидии Романовны детей никогда не было. Ксюшка же потеряла родителей, когда ей минул год. На Дальнем Севере в неожиданно налетевшем буране потерпел аварию самолет. Большинство пассажиров спаслось, но пять человек погибли, в том числе Ксюшкины родители. Девочку, ничего не понимавшую, притихшую, принесли в здание аэропорта. В зале суетились врачи, сестры, десятки добровольных помощников; кругом стояли люди — бледные, осунувшиеся от волнения. Весь аэропорт, весь городок работал, помогал, делал что мог. Раненых развезли по больницам, тех, кто не пострадал, — по домам. Успокаивали, отогревали, закармливали, стараясь успокоить. Летной погоды теперь ждать да ждать… Пусть придут в себя, забудут беду.

Ксюшку забрала к себе старшая стюардесса — Лидия Романовна. Девочка привлекла ее еще в самолете: Лидия Романовна опекала ее, старалась устроить поудобней.

После катастрофы, сама вся в крови, вынесла девочку, не отходила от нее.

Позже увезла к себе.

Улегся буран. Ушли в небо самолеты, пассажиры продолжали каждый свой путь. Кто в командировку, кто на отдых, кто домой.

У Ксюшки дома не оказалось. Не оказалось ни дальних, ни близких родственников. Отец и мать, строители, кочевали по стране, нигде не вили гнезда, да и не хотели пить. «Пойдет Ксюшка в школу, — говорил отец, — тогда осядем. А пока…» А пока своего уюта не имели, создавая уют другим.

Лидия Романовна оставила девочку у себя. Без всяких формальностей, просто взяла и оставила. Потом-то уж были всякие неприятности: как это так — оставить? Ребенок не двугривенный: увидел, подобрал… Есть же органы опеки, милиции, нужны документы, заявления… В конце концов все обошлось, и Лидия Романовна официально удочерила Ксюшку. Муж был счастлив, его угнетало отсутствие детей, а тут «прямо с неба упала». Сказал, засмеялся шутке, осекся — шутка получилась невеселая…

Лидия Романовна ничего от Ксюшки не скрывала и, как только сочла, что та поймет, все ей рассказала. Но девочка знала лишь новых отца и мать, и правда не очень взволновала ее. Лидия Романовна считала себя обязанной выполнить волю погибших Ксюшкиных родителей. Они тогда, в самолете, долго беседовали. «Мечтаю ее в английскую школу, — говорил отец, — и чтоб музыке училась. А уж спортом — это и говорить нечего. Вон мать — перворазрядница небось, да и я, слава богу, полдюжины разрядов имею».

И Лидия Романовна даже квартиру обменяла, чтобы попасть в микрорайон с английской школой; зимой три раза водила дочь на Стадион юных пионеров в секцию фигурного катания, хлопотала об устройстве в музыкальную школу.

Жили теперь в Москве, куда мужа перевели по работе. Лидия Романовна с работы ушла — воспитывать дочь. Радовалась.

Да и как не радоваться? Какой ребенок!

— Я, мама, все буду уметь, — с энтузиазмом сообщила Ксюшка, — играть на всех инструментах, на рояле, на скрипке, на гармошке. Языки все — английский, немецкий, французский, и на коньках, и гимнастику, и в футбол, и все…

В этом году Ксюшка перешла во второй класс. Она пребывала в ощущении значительности этого факта, тщательно готовила все уроки, дежурила по классу. Словом, получала радость от всего.

День Ксюшки был заполнен, по выражению Лидии Романовны, как у министра.

Встав очень рано, помахав перед открытой форточкой руками и ногами, попрыгав, поприседав, Ксюшка мчалась в ванную комнату на весы. С тех пор как Лидия Романовна купила напольные весы, они стали чуть ли не любимой Ксюшкиной игрушкой. Она ежедневно озабоченно взвешивалась, радостно отмечая прибавку. Она была еще в том счастливом возрасте, когда могла стремиться набрать килограммы, а не расстаться с ними.

После зарядки, туалета и завтрака Ксюшка мчалась в школу — одна. Борьба с Лидией Романовной длилась долго, но в конце концов дочь восторжествовала, отстояв свое право ходить в школу без провожатых. Несколько раз Лидия Романовна пыталась незаметно следовать за дочкой вдалеке, но была обнаружена и позорно изобличена.

— В вожди команчей ты не годишься, — сказал отец смущенной жене, — в пинкертоны тоже. Так что оставь Ксюшку, пусть проявляет самостоятельность.

Зато после школы Лидия Романовна забирала дочь и везла ее на Стадион юных пионеров. Там два часа сидела, закутавшись, с другими мамами и бабушками, умиляясь и восхищаясь — дети занимались на льду. И все были такие ловкие, изящные, все у них так красиво получалось, и что самое приятное — каждый был лучшим.

А в дни, когда «не было катка», были занятия у учительницы музыки. И там тоже Лидия Романовна ждала, подремывая в передней под нехитрые музыкальные упражнения дочери, которые, само собой разумеется, получались у нее просто замечательно!

Лидия Романовна ввела систему поощрений, хотя муж и возражал, считая это непедагогичным.

И когда учительница музыки внесла в Ксюшкин самодельный дневник жирную пятерку, награда последовала незамедлительно — мать и дочь отправились покупать новые фигурные коньки.

Хотя коньки скорей подходили для поощрения спортивных успехов, но какое это имело значение? Подарила же Лидия Романовна дочери красивую папку для нот, когда Ксюшка победила в беге на коньках на двадцать метров!

Кто подал Лидии Романовне мысль, будто коньки можно приобрести в том магазине игрушек на улице Горького, где их никогда не продавали, — неизвестно. Во всяком случае, спустившись в метро на станции «Белорусская», возле которой жила учительница музыки, и выйдя на станции «Маяковская», мать и дочь бодро зашагали в магазин. У окошка, откуда доносился волшебный аромат пончиков, Ксюшка упросила задержаться. Но, бросив взгляд на часы, Лидия Романовна сказала:

— Ты стой, дочка, получишь пончики, жди меня здесь, я быстро, а то магазин закроется. Возьму коньки, если есть, и вернусь сюда. Смотри никуда не отходи!

Кивнув головой, Ксюшка прилипла взглядом к заветному окошку, а Лидия Романовна поспешила в магазин — до закрытия оставалось каких-нибудь десять минут.

В переходах Московского метро за маленькими столиками сидят пенсионеры и предлагают лотерейные билеты. Билеты лежат перед ними веером, или пачками, или в коробочках, иногда даже в плексигласовых вращающихся восьмиугольника. Пенсионеры, кто громко, кто тихо, кто с присказкой, кто попроще, взывают к прохожим — купите билеты! Многие останавливаются и покупают.

Но инженер Румянцев равнодушно проходил мимо. Равнодушно проходил он и мимо сверкающих «Волг» и «Москвичей», разукрашенных транспарантами, привлекающих прохожих у метро «Площадь Революции». Он давно уже не интересовался лотерейными билетами ни в кассах магазинов, ни в справочных киосках. Он считал, что выиграть по лотерейному билету не то что «Волгу», но утюг — дело такое же безнадежное, как выловить из глубин океана сокровища затонувшего «Черного принца».

Другое дело мечтать о машине, которая появится не в результате лотерейного счастья, а каким-нибудь иным путем. Нередко Румянцев видел во сне, как получает за выдающееся изобретение награду — «Волгу». Или за замечательную коллективную работу Ленинскую премию, и на свою часть приобретает «Москвича». Наконец, в Москву возвращается с Дальнего Севера разбогатевший друг, которому он в трудные дни ссудил трешницу, и дарит ему «Запорожца»…