Ответственность ученого
— Мистер Кук, — спрашиваю я на другой день после экскурсии в Хаит, — представьте себе, что сейсмический прогноз у вас в кармане. Опубликовали бы вы сообщение о готовящемся сильном землетрясении?
Мистер Кук становится очень серьезным. Подумав, отвечает:
— Да, опубликовал бы.
— Ну, а если промашка? Риск ложной тревоги всегда же есть?
Мистер Кук твердо:
— Это неважно. Совесть ученого важнее его авторитета. Надо говорить, что думаешь, даже если не будут слушать.
— Мистер Кук, — настойчиво продолжаю я спрашивать, снова почувствовав себя репортером (дело происходило на банкете после Международного совещания по прогнозу землетрясений. Многие присутствующие подошли: тема заинтересовала). — Мистер Кук, вам известно, должно быть, что порой происходит на тихоокеанских островах, где уже неплохо организована служба прогноза цунами (Цунами — огромные океанические волны от сильных "моретрясений"). Людей среди ночи поднимают по тревоге: возможно цунами! Они хватают спящих, плачущих детей, вещи, бредут вверх по склону, сидят, мерзнут (цунами и зимой возможно). А цунами нет. Прогноз не стопроцентный! Через полгода та же история. А через год люди по тревоге никуда уже не идут: не верят. И тут-то оно и происходит. Да и если бы даже стопроцентный был прогноз... Представьте себе огромный город, парализованный ужасом перед близящейся катастрофой. Всех эвакуировать все равно невозможно. Паника, остановка производства, нервные срывы, инфаркты. Не кажется ли вам, что опубликование прогноза принесет больше вреда и убытков, чем землетрясение? Не проще ли строить прочнее и не думать о дамокловом мече? Вот вы сказали: совесть важнее. А не может так получиться, что, думая об очистке собственной совести, ученый забудет о конечной цели: чтобы людям стало лучше, а не хуже от действия или бездействия ученого?
Мистер Кук заволновался. Для него этот вопрос явно неакадемического плана:
— Это все очень важно. У нас много думают над этой стороной дела. Сейчас у нас в Калифорнии есть специальная комиссия, в ней три сейсмолога, два геолога и два социолога. Эта комиссия пропускает все поступающие прогнозы и взвешивает их всесторонне, с учетом психологии, экономики и т. д. Но и комиссия ошиблась. Она выпустила прогноз о близящемся землетрясении в районе Лос-Анджелеса. Дело было в конце 1972 года, перед рождеством. Шуму прогноз наделал немало. Землетрясения до сих пор нет. Авторитет ученых, конечно, поколеблен. Комиссия, возможно, в следующий раз осторожнее станет публиковать подобные прогнозы. Но ученый не вправе думать о своем авторитете перед лицом катастрофы. Лично я, даже если бы комиссия не согласилась со мной, считал бы себя обязанным обратиться к населению непосредственно. Дело тут не только в совести... Ну, а качество прогноза надо улучшать неустанно. Ведь для того мы здесь и собрались, не так ли?
Все дружно соглашаются. Разговор переходит на другие темы. Но мистер Кук не участвует в нем. Устало опустив голову, замкнувшись, он явно продолжает обсуждать с собой эту острую для всякого ученого тему — тему ответственности перед людьми.
А я вспомнил два эпизода, связанных с недавней серией югославских землетрясений. Эпизод первый. Один мой знакомый сейсмолог опубликовал после землетрясения в Скопле 1965 года что-то вроде заключения с намеком, что повторных толчков лично он не ожидает. Толчок произошел чуть ли не через неделю после выхода его статьи в свет. И второй случай, более поздний. Сильный толчок потряс город Баня-Лука. И местный сейсмолог на свой страх и риск обратился при содействии властей к населению с призывом покинуть дома. Все вышли. Основной толчок через двадцать минут до основания разрушил город. И ни один человек не пострадал! Что руководило этим ученым? Интуиция опытного сейсмолога? Ведь точных методов отличить форшок (предваряющий толчок) от основного пока нет. Да, интуиция плюс страстное желание предотвратить гибель людей.
...И вот снова и снова вглядываюсь в карту Гармского района, испещренную точками — эпицентрами слабых землетрясений. Сейчас уже ясно: слабые землетрясения содержат в себе сигнал о характере идущих в недрах процессов, предупреждают о катастрофе. Как говорит наш шеф, проблема прогноза — это проблема шума. Как прочитать, как выделить этот сигнал из шума? Я мысленно возвращаюсь назад, к прошлогоднему лету, когда я, потрясенный Хаитом, сожженный солнцем, вернулся в Гарм, на базу, и сел за письменный стол с твердым намерением понять — без общих разговоров, без ссылок на авторитеты, — возможен ли прогноз, близок ли он...