Дом перевернут вверх дном, прочесаны десятки комнат, осмотрели мужское крыло дома, не забыли любимые потайные места Ахмета в саду. Все впустую, сына нигде нет. Лейла прижала руки к груди, словно удерживая сердце, которое вот-вот выскочит.

Частая деревянная решетка на окнах пропускала тусклый свет туманного облачного утра. Поверх ограды Лейла едва могла различить город, залитый опаловым светом, верхушки минаретов. По старому Стамбулу блуждали редкие прохожие, женщина видела их нечеткие силуэты. В этом городе легко заблудиться даже среди белого дня под сияющим солнцем.

«Ахмет, мальчик мой, где же ты?» У нее пересохло в горле и стучало в висках. И она волновалась не без оснований. Этот неспокойный, подверженный опустошительным пожарам и землетрясениям город не жалел ни невинных созданий, ни алчных людей. Стамбул не был похож на другие поселения, с давних времен его пытались покорить, и эта жажда в сердцах завоевателей до сих пор не утихла. Именно поэтому Лейла переживала. По телу женщины пробежала дрожь, и старая служанка тотчас же накинула ей на плечи шаль. Перед хозяйкой стояли две бледные от страха женщины. Они не справились со своей работой.

— Нам очень жаль, Лейла-ханым[1], — пролепетала прерывающимся от слез голосом бывшая кормилица Ахмета. Сейчас она присматривала за малышкой Перихан, которая была младше брата на два года.

Лейла подняла руку, прерывая их жалобные сетования. Ей нужно подумать. Она ни секунды не сомневалась, что сын убежал смотреть на военные корабли Антанты. Суда швартовались сейчас на берегах пролива Босфор. Весь Стамбул шумел от возмущения с тех пор, как сюда вторглись неверные — англичане, французы, итальянцы и даже греки, что было для турок крайним унижением. Но Османская империя пала. Тридцатого октября было подписано перемирие с Англией. Прошло много лет, пока закончилась Великая Война, но османы вели постоянные войны. Когда Лейла была еще ребенком, она видела, как во дворах мечетей укрывали беженцев и целые семьи, которых преследовали ставленники гибнущей Порты. Лейле казалось, что ее народ никогда не перестанет страдать.

— Я должна отправиться на поиски, — заявила она, поднимаясь на ноги.

— В одиночку, Лейла-ханым? — воскликнула верная Фериде.

— Ему всего семь, и я — его мать.

Пока Лейла умывалась, прислуга поспешила свернуть шелковые покрывала и матрас, которые каждый вечер расстилали на ковре в качестве постели. Лицо хозяйки освежили прохладной водой и тщательно протерли тело, после чего заплели волосы. Лейла пыталась успокоиться, но в голову лезли сумасбродные мысли. Ахмет совсем не похож на отца, мальчик импульсивный, самостоятельный и смышленый. Он не станет разговаривать с иностранцами и не пойдет за незнакомым человеком. Как только он удовлетворит свое любопытство, сразу же вернется. Но сможет ли он найти дорогу домой? Этот город — запутанный лабиринт. Хотя Лейла и родилась в Стамбуле, она плохо его знала, так как редко решалась выйти за ограду, тем более в одиночестве. Женщин воспитывали дома, рано выдавали замуж. Всю свою жизнь представительницы ее круга проводили в стенах своих владений. Внешний мир для них был двойственен: привлекательный и опасный. Лейлой овладело чувство беспомощности при мысли, что ее мальчик попал в этот враждебный мир, о котором она толком ничего не знала. Она ощущала вечную нервную дрожь столицы, которую прорезали стремительные воды Босфора, — многонациональный город с разношерстным народом, где говорили на всех языках. По другую сторону бухты Золотой Рог находились французские кварталы, там даже время шло иначе. Этот город, снедаемый крупными и мелкими склоками, раздорами, место тысяч преступлений и правонарушений, на грани завоевания иностранными войсками… Она поджала губы. И речи быть не может! Она не выдаст своего смятения.

Наконец одевание завершилось. Ее завернули в черную шелковую чадру[2]. Юбка достигала щиколоток, никаб[3] прикрывал волосы и плечи, доходя до талии. Впервые у Лейлы появилось ощущение, что ее чадра превратилась в доспехи.

— Кто должен вас сопровождать, Лейла-ханым? — спросила Фериде. Она жалела, что уже давно не в том возрасте, чтобы поспевать за хозяйкой.

— В этом нет необходимости. Если понадобится, я пойду одна.

— Одна? — сдавленным голосом переспросила старуха и дрожащими пальцами помогла хозяйке заколоть никаб.

— Самое главное — найти Ахмета, разве не так?

Лейла вылетела из комнаты, преследуемая служанками, бормочущими советы и мольбы. Они заклинали от несчастья, отгоняя злых духов, которые проникли в дом и похитили молодого хозяина. Было очень рано, и весь дом спал. «Благослови меня», — сказала про себя Лейла и начала усердно молиться, восхваляя имя Аллаха, моля о том, чтобы сын нашелся до того, как о происшествии узнает Гюльбахар-ханым, ее свекровь.

В детской комнате мирно спала малышка Перихан. Она лежала на спине со сжатыми возле щек кулачками. Лейла наклонилась и ласково коснулась личика. Здесь же на полу среди груды покрывал, где обычно спал Ахмет, Лейла заметила нечто похожее на его силуэт, но это была лишь умело сложенная подушка. Ребенок обхитрил нянек и с легкостью бежал через ворота конака[4], которые всегда были открыты для нищих, желающих переночевать в саду.

— Прекрати ныть! — приказала она девушке, няньке Ахмета. — Мой сын обвел тебя вокруг пальца. Я его найду и попрошу извиниться перед тобой.

Лейла развернулась на каблуках, пересекла галерею, выходящую на один из внутренних дворов, и спустилась по дубовой лестнице. В вестибюле она столкнулась с высоким евнухом, эфиопом Али Ага. Слуга свекрови был туго затянут в черный сюртук. Колючий взгляд из-под фески был устремлен на Лейлу. Али опирался на палку, его щиколотка была перебинтована.

— Куда вы собрались, Ханым Эфенди? Я уже попросил извозчика искать мальчика. И мы сейчас предупредим хозяина.

— Тебе хорошо известно, что его вызвали во дворец еще на рассвете и ему некогда этим заниматься. Ахмет должен быть где-то недалеко.

Она говорила решительным тоном, но, чтобы скрыть тревогу в глазах, опустила на лицо вуаль. На улицах было неспокойно. Вот уже несколько месяцев в город отовсюду стекались беженцы. Жители Восточной Анатолии, Фракии, России и Греции… Некоторые кварталы контролировали организованные банды, занимавшиеся торговлей на черном рынке.

Тихо скользя по мраморному полу вышитыми пантуфлями, к ним подошли молодые служанки. Одежды Али Ага и Лейлы казались необычными черными тенями на фоне их пурпурных и синих бархатных одеяний, вышитых серебром.

Евнух застыл с недовольным видом. Он молча бранил про себя за то, что вывихнул ногу, и за то, что ситуация выходит из-под контроля. Эфиоп принадлежал к приверженцам сераля[5]. Правила поведения и приличия были святы для таких, люди старой закалки считали, что женщины должны быть защищены от влияния внешнего мира. Али следовал за своей хозяйкой Гюльбахар-ханым с тех пор, как она, черкесская рабыня, была выдана султаном замуж за пашу[6]. Эфиоп безупречно ей служил уже более сорока лет. Гюльбахар и ее верный пес управляли домом твердой рукой, но никто из них не в силах был помешать отвратительным западным причудам, подрывавшим их авторитет.