Лейла обессиленно села на диван.

— Послушай, не волнуйся… Почему ты так реагируешь? Пока меня не будет, дядюшка Мехмет сыграет роль главы семьи, — подытожил Селим.

— Он только спит и ест, — пробормотала она.

— Полноте, вы с матерью вполне способны управлять этим маленьким мирком так, чтобы он работал как часы! Капитан Гардель — здравомыслящий человек, который при необходимости вам поможет. Слава Богу, что мы оказались с ним под одной крышей. И тебе нужно только найти общий язык с его женой, чтобы получить некоторые привилегии.

Справившись с неприятной задачей рассказать об отъезде в Париж, Селим теперь мог строить планы насчет Франции. В глубине души он радовался тому, что на некоторое время избавится от гнетущей атмосферы Стамбула и от придворных интриг. Непокорные военные провоцировали волнения и сеяли беспокойство. Поговаривали, что со складов города исчезало оружие и боеприпасы. Месье Гардель даже признался, что в этом подозревали соучастников из самых высоких государственных инстанций. Определенно, командировка в Париж имела свои прелести.

Лейла слушала мужа лишь краем уха. Она сможет рассчитывать только на себя. Свекровь ничего не хотела знать о реальных событиях с тех пор, как в их доме появился неверный. Она упорно делала вид, будто ничего не происходит. Дядюшка Мехмет был скорее обузой, а Орхан, которого она очень любила, обычно доставлял только хлопоты.

— Итак, Али Ага, мы с тобой вдвоем поведем этом корабль, — прошептала она, обращаясь к евнуху, когда Селим ушел одеваться в соседнюю комнату.

Старик улыбнулся. Он не всегда одобрял поведение молодой хозяйки, но все же не мог не оценить ее красоту, милосердие по отношению к бедным, скромность и самоотверженность.

— Все будет хорошо, иншаллах[24], — заверил он, успокаивая ее.

Лейле тоже хотелось бы быть в этом уверенной.

Он пришел посмотреть на военный парад из любопытства. Ну и чтобы набраться боевого духа. Орхан, сын Рустем Бея, всегда был бескомпромиссным человеком, он никогда не шел на уступки. Он решил вернуться в родной город, потому что не мог выносить упреки в адрес своей страны. И он был не одинок. Многие турецкие студенты также захотели вернуться, поскольку чувствовали себя изгоями и поскольку британские политики держались чересчур высокомерно, почти оскорбительно.

В этот серый и влажный февральский день, чтобы затеряться в толпе, где было полно европейцев, Орхан оставил дома феску и натянул старую берлинскую шерстяную шапку и залатанное пальто. Через дыру в кармане за подкладку проскользнула зажигалка и мелочь, и пришлось исполнять смешные пляски, чтобы достать их. Он решил, что обязательно при первой же возможности покажет Фериде эту прореху.

Он попросил у стоящего рядом человека огоньку, тот попытался завязать беседу. Но Орхан был немногословен. Чем меньше болтаешь, тем лучше себя чувствуешь. Острая шпиономания, поддерживаемая султаном, научила остерегаться разговорчивых незнакомцев, дабы избежать неприветливых тюремных стен. Присутствие союзников и их осведомителей оживило былые рефлексы.

Он нашел укрытие перед кинотеатром, на котором развевался греческий сине-белый флаг. На всех фасадах были флаги. При виде горящего взгляда и впалых щек Орхана можно было подумать, что студент либо болен, либо придерживается диеты самых бедных жителей Стамбула. Этой суровой зимой горожане прямо посреди улицы падали в обморок от истощения, несчастной горсти чечевицы или нута было недостаточно, чтобы сварить нормальный суп. Однако глаза Орхана горели от злости, а не из-за горячки. Зрители толпились вдоль зданий, позади почетного караула из английских, французских и итальянских солдат, ожидающих парад французских войск Восточной Армии во главе с генералом Франше д’Эспере.

Радостная толпа, безразличная к холодному ветру, размахивала лавровыми ветками. Орхан краем уха слушал разговоры на греческом и итальянском. Эти языки постоянно звучали на улицах столицы. Он не мог лишь уловить ладино, этот старинный еврейско-испанский язык, на котором общались османские евреи, потомки выходцев из Испании и Португалии, переселившиеся в Порту в пятнадцатом веке. Европейский квартал с красивыми элегантными зданиями из тесаного камня с балюстрадами на итальянский манер чествовал освободителей. Греки были убеждены, что вскоре получат контроль над городом, а левантинцы, потомки европейских христианских семей, в большинстве своем процветающих и влиятельных, не видели в этом рисков для себя и для своего бизнеса. Все эти люди ждали последнего удара, который обязательно накроет империю после парижской сделки на мирной конференции. Казалось, что все беды и страдания нашли реальное воплощение на этом оскорбительном для Орхана празднестве.

Под крики «ура» и аплодисменты продвигалось военное дефиле. Два французских солдата в серо-голубой униформе маршировали по обе стороны от первого офицера, сидящего верхом. За ним с позвякиванием стремян, эполетов и галунов следовала кавалерия.

— Боже мой, Франше д’Эспере верхом на белом коне! — воскликнул кто-то из толпы.

— Одним словом, нас победили, как в 1453-м![25] — не удержался от радостного восклицания его сосед.

Орхан сжал кулаки. Действительно, Мехмед Завоеватель въехал в город на белом коне. Взятие Константинополя было одним из величайших достижений османов. Теперь же им нанесли грубое оскорбление! По какому праву этот генерал насмехается над памятью его народа? Христиане не должны подражать событиям из прошлого своих побежденных врагов.

Униженный, он отвернулся и, расталкивая соседей, почти бегом покинул Гранд-Рю. На улочках, круто спускающихся к Босфору, нищие перегородили проход. Они образовали очередь перед ломбардом. Из дешевых харчевен исходил зловонный запах испорченного масла. Кабаре с яркими витринами всегда были полны народу. Внутри можно было разглядеть пьяных моряков, в основном британских, которые в алкогольном угаре развлекались с девочками. Все в традициях квартала Галата. В новинку было лишь присутствие русских, сбежавших от большевиков. Они привносили некий славянский колорит бесшабашного и безудержного веселья, скрывавшего их мышиную бедность.

«Не нужно бежать от революции, ее нужно делать!» — думал Орхан, презрительно глядя на этих людей. Студент пережил яростные дни ноябрьской революции[26] в Берлине, когда мятеж кильских матросов вывел на улицы сотни рабочих, размахивавших красными флагами. Юноша ночи напролет беседовал с товарищами о свободе, равенстве, свержении тирании… Он слышал, как под окнами рейхстага Шейдеман[27] заявил во всеуслышание: «Долой кайзера, долой войну! Да здравствует республика!» Орхан испытал огромное волнение, когда вокруг него бурлила радостная толпа.

Но для студента настоящими тиранами были западные политики, заседающие в Париже и расчерчивающие искусственные границы на планисфере, словно играя в какую-то настольную игру. Падишаху должно быть стыдно за то, что он связался с этими монстрами! И шурину Орхана тоже! Селим никогда ничего не понимал. Он чтил умирающую монархию. Турки слишком долго позволяли влиятельным меньшинствам управлять торговлей и финансами. Греки, армяне, евреи, не говоря уже об иностранцах, разбогатели на их поте, потому что воспитанный османец реализует себя только в армии, администрации или дипломатии, а в провинциях необразованные крестьяне вкалывают, как ломовые лошади. Необходимо смести старые обычаи и решительно адаптироваться к современному миру, иначе страна будет обречена на полное вымирание.

В надежде успеть на пароход, который ходил вверх по Золотому Рогу, юноша спустился на пристань. Из-за перебоев с углем расписание как таковое перестало существовать и не было известно, когда судно отчалит. К счастью, Орхан прибежал как раз к отплытию.