10 Даже если свинью одеть в золото, она все равно вываляется в грязи

Кто бы мог подумать, что существо, больше напоминающее молодого жеребца, чем женщину, может выглядеть столь очаровательно! Вышитое платье в белых тонах придало жемчужное сияние ее коже, вино расслабило ее и заставило глаза сверкать. Ее хороший аппетит радовал наших хозяев, и при этом я не могу забыть, как решительно она выпила отвратительную купальную воду перед премьер-министром, — об этом я думаю с ужасом. Я еще никогда встречал такой искусной притворщицы. Ее улыбка всегда сопровождается легким наклоном головы, что оставляет впечатление чарующего смирения, не являясь таковым. Я не могу понять, как ей это удается — в нужный момент краснеть, и, когда это происходит, она прикрывает ладонью свой чувственный рот, будто у нее вырвалось что-то неуместное, что, однако, не соответствует действительности, потому что никому из нас не понятны причины ее румянца.

Я видел, что королева больше хотела общаться с ней, чем со мной, и должен сказать, что чрезвычайная изощренность этой бабенки постепенно начинает вызывать у меня уважение. Сегодня вечером она ни словом не обмолвилась о своей истинной цели: ошибка, которую допустили все остальные, а я был особенно нерасторопен, в чем, собственно, не могу винить ее. Но в глубине души я чувствую, что это ее вина, и мне так хотелось бы ее наказать… И если бы я знал, как это сделать, чтобы не навлечь на себя подозрение, я бы ни секунды не сомневался. Но я не могу рисковать, не могу допустить, чтобы она ушла от нас. Все же она в наших руках благодаря этому обману с посланниками. Нам это еще пригодится, я в этом уверен.

Завтра нам необходимо постараться выяснить, куда она держит путь, и следует позаботиться о том, чтобы она не улизнула от нас. Не то чтобы я считал, будто это под силу беспомощной бабе, но эта не такая — она более цепкая, чем я думал, она могла бы отправиться в путь и без нас. Однако без Нориа она бы потерялась. И даже эта мысль скрасит мне ночь. Все идет к тому, что мне следует позаботиться о Нориа, вряд ли это будет слишком сложно, ведь она женщина.

11 Элеми

Элемиевое дерево, Amyris Plymieri. Древесная смола поступает в продажу преимущественно из Манилы, она практически бесцветная, имеет сильный приятный аромат, напоминающий укроп, фенхель и мацис.

После очень неспокойной ночи Паула проснулась от тихого шепота, который сразу напомнил ей о том, что она не одна в комнате.

Мужчины разговаривали о ней, будто совсем забыли о том, что она находится за занавеской.

— Это просто всеобщее бедствие, а не баба… — как раз сказал Вильнев.

— Но она очень даже симпатичная, если любишь плоские ландшафты… — Ласло прищелкнул языком.

— Мы не должны допускать, чтобы она приближалась к королеве, ей нельзя верить, — произнес Мортен.

У Паулы в горле появился комок. Что ей теперь делать? Громко кашлянуть?

— Она ловкая. — Мортен, должно быть, сильно чесался, когда говорил. — Этой болтовней о своей бабушке она приковала к себе внимание королевы.

Они же не могут говорить такое всерьез, они же прекрасно понимают, что она рядом, это, должно быть, всего лишь шутка, и, если она обратит на себя внимание, они сразу же прекратят разговор и извинятся.

— Баб невозможно держать под контролем, последний, кому это удавалось, был Генрих VIII, — засмеялся Вильнев. Ласло согласился с этим, а потом голоса смешались таким образом, что Паула не могла их различать.

— Но она нужна нам.

— Это да.

— Мы не можем рисковать, не можем позволить ей идти дальше без нас.

— Она будет чувствовать себя обязанной…

В дверь постучали. Это была Нориа, которая хотела спросить, где Паула: дадарабе, маг, уже прибыл на место и хотел бы начать. Она отчетливо услышала, как мужчины буквально оцепенели. Ей стало ясно: они были уверены в том, что она давно уже ушла, наверное, это потому, что они не видели ее одежды и обуви. Она снова легла с учащенным пульсом и притворилась, будто крепко спит.

Но она знала, что именно Мортен отдернул занавеску. Она узнала его запах, повеяло тмином с примесью бергамота и бузины.

Паула почувствовала, как он обеспокоен. Она открыла глаза и отчаянно попыталась сделать вид, что только проснулась.

— Подъем, уже пора. Вас ждут, моя дорогая.

«Моя дорогая», — подумала Паула. Ее чуть не стошнило, но она вела себя так, будто с трудом приходила в себя.

— О, я, наверное, слишком много выпила вчера, — сказала она, зевая, посмотрела мимо Мортена на улицу и зажмурила глаза. — Уже действительно светло? Это, вероятно, из-за занавески, за ней лежишь себе в темноте и тишине, как в могиле.

— Это была кровать Ранавалуны I, — очень серьезно объяснила Нориа. — Здесь она принимала своих любовников, и занавеска ей нужна была для уверенности, что никто за ней не наблюдает. Нам надо поторопиться, солнце не должно подняться слишком высоко.

Пауле очень хотелось выйти из этого душного помещения. Она сбрызнула себя одеколоном и не стала умываться.

Она поспешно последовала за Нориа, которая вела ее к воротам, которые еще вчера предназначались исключительно для семидесяти девушек, несших воду для новогоднего купания королевы.

Нориа повернулась к ней.

— Кроме Лабора, сюда не ступал еще ни один европеец, я не знаю, как вам это удалось. Но вы — первая светлокожая женщина, которой королева это позволила. Мне очень приятно, что это именно вы.

Узкая дорога вела по лестнице и далее вверх по холму, на котором находились две овальные, вытесанные в скале купели, такие большие, что в них мог принять ванну слон. Вода переливалась светлой зеленью, словно это были молодые березовые листья на солнце. Они прошли мимо, последовали дальше вверх еще по одной лестнице, и еще по одной, затем свернули налево, и вдруг оказались на голой скале, которая круто обрывалась вниз и открывала вид на захватывающий дух ландшафт: рисовые террасы и широкие долины с серебристыми извивающимися реками.

С северо-восточной стороны скалы стоял темнокожий мужчина, одетый в длинный красный, богато украшенный золотым галуном плащ, очень похожий на королеву. Казалось, что он очень нетерпеливо ждал их и уже издалека стал кричать что-то Нориа, подгоняя ее.

— Это брат королевы, келималаза, хранитель тотемов. Ранавалуна позвала его, хотя он и не является истинным дадарабе. Она пытается усмирить его, потому что она лишила всех келималаз их привилегий, из-за Иисуса они теперь не могут проводить ритуалы со своими тотемами.

Паула озадаченно смотрела на молодого человека, чей серьезный взгляд был обращен к ней. Она никак не могла придти в себя после того, что услышала в спальне, и после того, что ей рассказала Нориа.

Мужчина обратился к Нориа, которая перевела Пауле его слова. Сначала он хотел знать имя прародительницы, с которой она собиралась поговорить. Он повторял имя Матильды, пока Пауле не пришлось его больше исправлять. Затем он поинтересовался, не принесла ли она вещь, принадлежавшую ее бабушке. От Матильды у Паулы ничего не было, только книга и документы на участок, но они были спрятаны в ее кожаной сумке, которую она оставила в своей кровати. Возможно, подошла бы и колба, которую она носила на кожаном ремешке. В этой бутылочке она пыталась поймать аромат голубого флакона, а он и в самом деле принадлежал ее бабушке. Она немного поколебалась, затем, однако, достала колбу и протянула ее жрецу.

Келималаза взял бутылочку и поставил ее очень близко к бездне. Там, как Паула заметила, уже были бутылка рома, кусок кокосового пирога и горка белого жира. Нориа поздравила ее и объяснила, что это жир из горба священного зебу, забитого в честь новогоднего праздника, который был ценнее золота. В одной из чаш горела свеча и тлел очень ароматный кусочек ладана. Мужчина держал жир в пламени свечи, где тот таял, шипя, затем он начал монотонное пение, в котором повторялось имя бабушки Паулы.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: