Через пару месяцев я вышла замуж за Бальдура.

Я писала о том, что малейшего жеста моей матери было достаточно для того, чтобы распалить мою ярость. Совершенно иначе воздействовал на меня отец. Даже сейчас мысли о нем успокаивают меня. Со вчерашнего вечера идет дождь, и перестук капель вызывает чувство радости в моей душе, ведь в нем мне слышатся отзвуки прошлых дней. Я высунулась в окно, выставила ладони под дождь и посмотрела вниз, на пропасть под обрывом, пропасть глубиною в восемьсот шагов. И в этой тьме и пустоте я увидела хохочущую девчушку на жеребенке, которого вел под уздцы темнобородый широкоплечий мужчина с обветренным лицом.

Папа гордится тем, какая у него отважная девочка, не боится дождя, как хорошо она умеет скакать. «Отлично, Элисия, какой ты молодец! Ты станешь моим лучшим солдатом, если и дальше будешь стараться». Он смеется, мне хочется ехать быстрее, и папа бежит передо мной и жеребенком, но вдруг оскальзывается и падает в грязь. Я испуганно спешиваюсь, подаю папе руку, чтобы он поднялся, но папа притягивает меня к себе, и я тоже валюсь в грязь, мы перемазались с головы до ног и хохочем, хохочем… Папа обнимает меня, а с небес льется дождь.

Капли с кончиков моих волос падают на пергамент, стекают по щекам. Я останавливаюсь на время и смотрю на лежанку, где уже спит Бальдур. Внутри у меня пустота. Я всегда думала, что пустота не имеет веса, но она давит мне на грудь, тяжелым камнем ложится на мою жизнь. Я замужем уже семь лет и до сих пор не понесла. Я будто монашка! Да, Бальдур выполняет свой супружеский долг, как и я, но это не приносит плодов. От наших соитий не родились ни дети, ни чувства.

Чувства проснулись в моей душе сегодня. Что-то изменилось. Похоже, смерть моего отца принесла мне не только горе. Благодаря папиной гибели в замке появился он.

Сегодня мне довелось провести удивительнейший вечер. Наверное, он должен был позабавить и порадовать меня. Позабавить — произошедшее напомнило мне грубоватые шутки бродячих комедиантов (подумать только, дочь срывает платье с тела матери, чтобы показать всем дитя под ее сердцем!), а порадовать — за час общения с этой прелестной семьей я получил на серебряном блюде столько показаний, сколько викарий обычно получает за несколько дней кропотливой работы. Но пережитое скорее вселяет в меня тревогу. Нельзя не заметить, что в замке жив дух непримиримой борьбы, а это обычно не заканчивается ничем хорошим.

Самое удивительное то, что те четыре человека, с которыми я сегодня имел удовольствие преломить хлеб, сами по себе кажутся хорошими людьми.

Графиня Клэр. Мила, скромна. Голос — точно журчание ручейка. Благородные черты лица, лишенные, впрочем, высокомерия. Не красавица, но и не уродлива. Приветлива и обаятельна. Позднее материнство смягчило ее черты, она расцвела. Графиня немного напоминает мне мою Герду. Герда, девочка моя, любимая… Она умерла шестьсот восемьдесят четыре дня назад, когда подарила жизнь нашей младшей дочери.

Эстульф. Блестящий ум. Ясные глаза. Дружелюбная улыбка. Отличный оратор. Честолюбив, но честолюбие его требует благих дел. Он попросил меня вкратце записать мои впечатления от графства и указать, какие проблемы я вижу на его землях. Ему нужно что-то вроде отчета. А это действительно необычно.

Бальдур. Настоящий мужчина. Руки — как молодые деревца. Широкоплеч, словно титан. Сегодня, проходя по стене замка, я видел, как во дворе солдаты занимаются борьбой. Не зная еще, что это Бальдур, я залюбовался стражником, одолевшим противника, который превосходил его по росту. Бальдур, похоже, человек честный, хоть и немного простодушный. В присутствии своей жены он неразговорчив и даже кажется беспомощным, слабым. Или просто равнодушным. Впрочем, случалось и такое, что мужчины, которыми, как все думали, повелевали женщины, на самом деле вели свою жизнь. На самом деле. Вот ключевые для меня слова. При первом знакомстве кажется, что все они — приятные и милые люди.

Элисия — самая удивительная из них. Она полная противоположность матери, в ней горит огонь страсти. Она порывиста, прямолинейна, искренна и немного наивна. У нее стремительная походка человека, который верит в собственную непобедимость. Есть в ней какая-то непонятная первозданная притягательность. Дерзкая, требовательная. В ее глазах горит голод, но чего жаждет она, мне неведомо. Мести? Это объяснило бы обвинительные нотки в письме, которое она написала Верховному судье в Констанце. Я чувствую небывалую глубину в ней. И безграничную тоску.

Как бы то ни было и какими бы чудесными качествами ни обладали эти четверо, как только они собираются вместе, они пробуждают друг в друге все самое плохое. Элисия вышла из себя, во взгляде Эстульфа мелькнуло что-то злое, Бальдур безучастно колол орехи голыми руками, и даже графиня горела от ярости, споря с дочерью. Признаюсь, пока что я провел здесь всего один вечер, и он вовсе не обязательно окажется показательным. Но, может быть, он превосходно отражает общие настроения в замке.

Приличия заставили меня покинуть зал сразу после начала скандала. Нельзя, чтобы посторонние люди видели графиню в порванном платье, а с моей стороны было бы весьма невежливо требовать от нее, чтобы она ушла. К тому же в этот момент графине было не до меня — она отвечала на упреки своей дочери. Да и у меня не было желания и дальше наблюдать за этим спектаклем, потому что эти нападки, пусть они адресовались и не мне, делали меня каким-то беспомощным.

Придя в свою комнату, я снял накидку и развел огонь в камине, и тут в дверь постучали. Немая служанка жестами указала мне следовать за ней, что я и сделал. Она привела меня к своей госпоже, графине Клэр. Та уже переоделась и ждала меня в своей просторной, освещенной шестью лампадами комнате.

— Прошу вас, викарий, подойдите поближе.

Уютные у нее были покои: они были украшены настенными и напольными коврами, тут стояли дорогие сундучки и огромный стол, в двух каминах плясало пламя. Все указывало на то, что дела в графстве идут хорошо, хотя все деньги и достаются только жителям замка и солдатам, а на крестьян уже ничего не остается. Кстати, войдя в комнату, я подумал, что эти покои принадлежат мужчине, потому что тут не было ни зеркал, ни больших сундуков для одежды. Кроме двери, в которую я вошел, здесь было еще два выхода. Одна из дверей была закрыта, вторая — открыта, и за дверным проемом виднелась ведущая наверх лестница.

— Мы находимся в покоях моего усопшего супруга, — сказала графиня. — Эстульф не занял их из уважения к покойному, но вскоре ему придется поселиться здесь. Поэтому я подумала, что вам стоило бы все тут осмотреть. Входите, вы можете оставаться здесь столько, сколько понадобится.

— Благодарю вас, ваше сиятельство.

— Возможно, мы могли бы оставить эти официальные обращения. В конце концов, мы — я имею в виду вас, меня и Эстульфа — являемся в этом замке представителями власти, и нам придется провести некоторое время вместе, не так ли? Или вы думаете иначе? — В ее спокойном голосе вдруг послышалась тревога.

— Ничего не имею против, графиня, — я сделал вид, будто не понял ее вопроса о том, долго ли я пробуду здесь.

Конечно же, мне не нравилось столь холодно говорить с графиней, благородной дамой. Я хотел бы подбодрить ее, сказать что-то хорошее, но как викарий я должен был воздерживаться от личных пристрастий.

Графиня хлопнула в ладоши, и в открытую дверь вошел Раймунд, старый крепостной.

— Здесь находится купальня, — сказал он, поклонившись. — Там это и произошло.

Вот, значит, зачем меня позвали сюда. Чтобы графиня и ее слуга рассказали мне свою версию произошедшего. Сегодня днем я не дал Раймунду поговорить со мной об этом, теперь же он решил предпринять вторую попытку. Сперва мне хотелось прервать этот разговор, повернуться и уйти, но потом я подумал, что мне все равно рано или поздно пришлось бы осмотреть место преступления, и потому я покорился его напору. Слуга провел меня в боковую дверь, и мы оказались в маленьком прямоугольном предбаннике в два шага шириной и четыре шага длиной. По бокам комнаты стояло по сундуку.