– Алло.

– Мистер Томпсон? – Незнакомый девичий голос.

– Да.

– Энни со мной. Она в безопасности.

Вцепившись в трубку телефона, он сел.

– Кто вы?

– Это не имеет значения. Я привезу ее вам, но с одним условием: вы с женой должны быть одни. Ваша жена сейчас дома?

– Нет. Она у невестки. Могу я поговорить с Энни?

– Да, но сначала давайте договоримся. Вы не против встретиться со мной одни, без полиции?

– Чего вы от нас хотите? У нас нет ни гроша, – заговорил он быстро, страшась своих слов и того, как они могли повлиять на возвращение Энни.

– Мистер Томпсон, я не тот человек, который забрал Энни. Я та, кто возвращает ее. И мне ничего не нужно. Единственное, чего я хочу – привезти ее вам.

Он выдохнул, и по его лицу вновь заструились слезы.

– Хорошо, мы будем одни. Куда нужно прийти?

– Я продиктую вам адрес. Можем встретиться там через час. Вам хватит этого времени, чтобы связаться с женой?

Он закивал, вытирая глаза.

– Да. Пожалуйста, дайте мне поговорить с Энни.

Последовала пауза. В трубке зашептались, о чем – он не смог разобрать. Потом, шумно выдохнув, заговорила Энни, и ее голос был самым прекрасным звуком, который он когда-либо слышал.

Кэролайн неотрывно смотрела на женщину, сидящую напротив нее за столом с поникшими конусами салфеток. Зазвонил телефон, и глаза Бекки блеснули.

– Ты не станешь снимать трубку, Бекки. Ты ответишь на мой чертов вопрос. Речь идет о моей дочери! – Кэролайн встала и, опершись о стол, в упор посмотрела в ее водянистые голубые глаза. – Говори, имеет Майкл к этому отношение или нет? – Телефон перестал звонить, и в спертом воздухе комнаты повисла внезапная тишина.

– Ты уже полчаса спрашиваешь меня об одном и том же! – Голос Бекки сорвался. – Я не знаю, – обессиленно произнесла она наконец. – Майкл всегда был очень скрытным. – Телефон зазвонил вновь, и она, вскочив на ноги, кинулась к стене и сняла трубку. – Алло?

Последовала пауза. Затем она, округлив глаза, обернулась.

– Это Генри. Говорит, у него есть новости насчет Энни.

* * *

Осталось сделать еще одно, последнее, дело. Я бросаю взгляд на Энни, которая балуется с радио, переключая каналы с поп-музыкой. Она улыбается мне, я тоже в ответ улыбаюсь, увидев, как засияли ее глаза, когда она нашла свою любимую песню. Быстро создаю левый почтовый аккаунт и пишу письмо Джону Уоткинсу, одному из двух полицейских, перечисленных на страничке бруклетского полицейского управления. Письмо короткое: с адресом, где лежит Ральф, живой или мертвый, и сообщением о том, что именно он виновен в исчезновении Энни. Я нажимаю «отправить» и откладываю планшет.

– Все, милая. Поехали за котенком.

Воссоединение Энни с родителями должно было состояться на церковной парковке в десяти милях за пределами Бруклета. Вывеска поблекла, само здание было в печальном состоянии, но Кэролайн Томпсон не замечала вокруг себя ничего, кроме пустого пространства парковки. Она забрасывала Генри вопросами с момента, как добралась домой, она знала, у него нет ответов, но, вся на нервах, продолжала говорить, говорить. Той странной, незнакомой девушке, пообещавшей привезти Энни, Кэролайн не доверяла. Кто знает, какие у нее намерения. Все это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Смахивало на ловушку. Она порывалась позвонить Джону, привлечь полицию или ФБР – от которых до сих пор не было никакого толку, – но Генри стоял на своем. Надо следовать инструкциям незнакомки, и точка. И вот они оказались на месте – совсем одни, рискуя и рассудком, и безопасностью. Она не представляла, как они справятся, если на этом этапе их настигнет разочарование.

Кэролайн выгрузила из фургончика инвалидное кресло Генри, и он уселся под солнцем с закрытыми глазами и легкой улыбкой на лице. Его спокойствие выводило ее из себя. Она не понимала, как он может быть настолько невозмутимым. Если б только она была дома, если бы поговорила с Энни и услышала ее голос – быть может, в последний раз. Но эта возможность выпала Генри, и она, хоть и понимала, что так неправильно, чувствовала себя обманутой.

– Генри, они опаздывают, – напряженно произнесла она, поглядывая на часы. – Она ведь сказала в восемь? Так ты мне говорил?

– Кэролайн, успокойся. Прошла всего минута. Дай им минуту.

И тут они услышали шум мотора. Чуть не плача, еще не веря, Кэролайн обернулась. Углядела светловолосую головку с пассажирской стороны пикапа, и ее горло туго сжалось. Пикап остановился. На лобовом стекле, мешая что-либо разглядеть, играли солнечные блики. Позабыв обо всем на свете, она кинулась к дочери. Подлетела к пассажирской дверце, распахнула ее, яростно дернув за ручку, и поймала дочь, обняв ее маленькое тельце и всхлипывая в ее кудряшки, пока та вертелась у нее на руках.

– Ох, Энни! – выдохнула она. Раздался скрежет металла о металл, она оглянулась – Генри сражался с инвалидным креслом, пытаясь развернуть его на изрытой корнями земле. Их глаза встретились, он отпустил колеса и протянул к ней руки.

Проклиная себя за невнимание, она побежала с дочерью на руках назад и бросилась в его объятья, опуская смеющуюся Энни к нему на колени. Генри плакал, его губы дрожали, пока он, всхлипывая, баюкал лицо Энни в руках. Крепко-крепко он прижал ее к себе, и все трое после долгой разлуки наконец обнялись.

Я смотрю на них, и у меня сжимается горло от того, насколько они любят друг друга. Родители Энни не молоды. Она – поздний ребенок, чудо, озарившее их жизнь. Я не ожидала, что ее отец окажется инвалидом. Собственно, я никогда не думала о ее семье, целиком поглощенная своей потребностью убивать и выпавшей мне головокружительной возможностью наконец-то утолить свою жажду смерти. До меня долетает хихиканье Энни, и я прикрываю рот, мое сердце раскалывается надвое от того, насколько невинен ее детский смех. Мне начинает казаться, словно я подглядываю за их личным, очень интимным моментом, поэтому, кашлянув, я делаю шаг вперед.

– Простите, что прерываю, но вот это принадлежит Энни. – Я протягиваю серого котенка, который жмется ко мне, точно не хочет со мной расставаться. Мать оглядывается, и ее голубые глаза впервые встречаются со мной взглядом. Она обнимает Энни, словно желая еще раз убедиться, что дочь вернулась на самом деле, потом отходит, делает несколько шагов и останавливается напротив меня.

Когда она заговаривает, ее речь звучит четко, голова высоко поднята.

– Я не знаю, какое участие вы во всем этом приняли, но муж говорит, что вы помогли Энни, и за это я навеки останусь перед вами в долгу.

Улыбнувшись, я переглядываюсь с Энни, и девочка сверкает победоносной улыбкой.

– Я была счастлива помочь, чем смогла. Но, если можно, я бы хотела попросить вас оказать мне одну услугу.

Ее взгляд становится подозрительным, острым.

– Я так и думала. Чего вы хотите?

– Сохраните мою анонимность. Я не смогла придумать способ, как вернуть Энни, не оставляя ее у незнакомых людей. Ваш муж был настолько добр, что согласился встретиться без привлечения полиции, и я буду очень признательна, если и вы сохраните информацию обо мне в тайне.

Она выжидает, глядя на меня в упор, но потом, наконец, заговаривает.

– И все? Анонимность – это все, о чем вы меня просите?

Разрываясь, я морщусь.

– Некоторые мои действия, предпринятые ради спасения Энни, вряд ли вызовут у вас одобрение. Через несколько часов вы поймете, о чем я, и я заранее прошу прощения за то, что причинила вашей семье боль. Пожалуйста, знайте, что по большей части я действовала в интересах Энни. – Я делаю паузу. – Не хочется ставить вас в неловкое положение или просить вас лгать, но если у вас получится не упоминать о моем участии в этом деле, я буду вам благодарна.