Проблемы рождения и смерти, проблемы пола, проблемы бессознательного — все это было для Гуссерля возможной темой феноменологического анализа.

Говорить о значении самого феноменологического метода, одним из главных «промоутеров» которого был Гуссерль, довольно сложно именно потому, что этот метод дал начало различным философским построениям (как мы увидим это и из нижеследующего). Однако противоречия внутри трансцендентальной феноменологии Гуссерля были обнаружены довольно быстро. Главным было то, что редукционистская программа, стремление представить любую данность как конструкцию трансцендентального субъекта, обнаружила свою противоречивость. Критику Гуссерля в отношении декартовского Ego можно перенести и на трансцендентальный субъект вообще. Как внутри декартовского Ego Гуссерль обнаруживает некую структурность и стремится понять его как сконструированное, так и трансцендентальный субъект, согласно методологии немецкого философа, должен быть понят как конструкция... кого? — Некоторого другого, под-лежащего субъекта. И так далее... Тем самым редукционный подход Гуссерля оборачивается дурной бесконечностью. Остановить это движение в бесконечность могло бы только признание некоторого уровня редукции абсолютным, что противоречило, однако, самой установке критического метода: понять каждую данность как сконструированную. Гуссерль желал остаться в рамках чисто теоретико-познавательного подхода и не хотел признавать никакой метафизики. Это разводило его с философскими построениями его знаменитых последователей, в частности с Хайдеггером и Шелером.

{стр. 26}

«Почти не вызывает сомнений, что в начале двадцатых годов, до появления Мартина Хайдеггера, Макс Шелер был в глазах немецкой общественности феноменологом номер два», — пишет в своей книге о феноменологии ее авторитетный историк Г. Шпигельберг[32]. Действительно, М. Шелер (Scheler) (1874—1928) сделал исключительно много для того, чтобы философская феноменология обрела статус респектабельной философской дисциплины. В особенности здесь были замечательны работы Шелера по феноменологии конкретных областей культуры: этики, религии, философии культуры. С 1913 года вместе с Гуссерлем Шелер был редактором «Ежегодника философии и феноменологических исследований», основного в то время научного издания, распространявшего идеи феноменологии. Феноменологические работы Шелера оказали большое влияние на Хайдеггера, посвятившего старшему коллеге свою книгу о Канте. Шелер интересен еще тем, что, применяя феноменологический метод, он стал основателем новой философской дисциплины, философской антропологии. Мы начнем с обсуждения шелеровской концепции этики и его острой критики учения Канта о морали.

Понятия априорного и феномена у Шелера тесно связаны. «Apriori — пишет философ, — мы называем все те идеальные единства значения и все те положения, которые становятся самоданными в содержании непосредственного созерцания при условии воздержания от всех утверждений о субъектах, мыслящих их, о реальных естественных свойствах этих субъектов, а также при условии воздержания от всех утверждений о предмете, к которому они могли бы быть применены»[33]. Воздержаться от всех суждений о субъекте и о предмете значит отстранить высказывания о «действительности» или «мнимости» предмета, о восприятии «наяву» или «во сне» и пр. Априорно данную значимость Шелер поясняет на следующем примере: даже если мы ошибаемся, считая нечто живым, тем не менее в нашем созерцании нам дана интуиция сущности жизни, без помощи которой мы не могли бы осуществить наше высказывание. Вслед за Гуссерлем содержание подобного непосредственного созерцания Шелер называет феноменом. Это понимание феномена

{стр. 27}

не имеет ничего общего с традиционно понимаемым явлением или с видимостью. В привычном понимании феномену противостоит сущность. В феноменологии же феномен как бы совпадает с сущностью. «Созерцание такого рода (т. е. созерцание феноменов. — В. К.), — пишет философ, - есть “созерцание сущностей” (Wesensschsau), или — как мы будем это называть — “феноменологическое созерцание” или “феноменологический опыт”. “Что”, которое он дает, не может быть дано более или менее [полно]... — оно или “усмотрено” и тем самым дано “само” (без остатка и вычетов, дано без опосредования “образом”, или “символом”), или оно не “усмотрено” и тем самым не дано»[34]. «Данность без символического опосредования» — здесь принципиальный момент. Дело в том, что все наше познание символично, и в обыденной жизни, и в научной в особенности. Предъявить, например, красный цвет мы можем по-разному: это и цвет вот этой красной поверхности, и определенный цвет в ряду цветового спектра, и цвет, соответствующий данной частоте электромагнитных колебаний и т. д. Но все это будут только символы самого красного цвета, он везде в этих примерах присутствует несобственно, через другое или символизируемый другим. Феноменологический же опыт дает полное исполнение красному цвету, он делает из него как такового предмет созерцания. Как прекрасно выражает это Шелер, феноменологический опыт как бы погашает все векселя красного, которые выдает любой опыт. «...Всякий нефеноменологический опыт принципиально является опытом, осуществляющийся посредством каких-либо символов, то есть — опосредованным опытом, который никогда не дает “сами” вещи. Только феноменологический опыт принципиально асимволичен и именно поэтому способен исполнить все символы, какие только возможны»[35].

Феноменологический опыт обладает своей спецификой, в определенном смысле сходной с апофатическим методом в теологии. В работе «Феноменология и теория познания» (1914) Шелер приводит любопытную критику Гуссерлевских философских построений, данную известным немецким психологом и философом В. Вундтом[36]. Суть ее сводится к тому, что Гуссерль, обсуждая какой-то феномен, никогда не говорит, что положительно есть этот феномен, а все время повторяет: феномен не есть это, не есть это и т. д. И в результате этого остается-де, только чистая тавтология: феномен есть феномен. Шелер, отвечая на эту критику,

{стр. 28}

подчеркивает, что в этом и состоит особенность феноменологического познания, феноменологического опыта. Если, читая текст, мы получаем «определение» предмета, то это значит, что предмет всегда дан нам несобственно, через другое, символически. Именно эту традиционную методологию познания и стремится преодолеть феноменология. Если мы стремимся познать «саму вещь», то тогда всякого рода объяснения могут служить только одному: отграничить эту вещь от всего другого, отметить, что она не есть. Положительное же познание этой вещи возможно только интуитивно, в качестве некоторого онтологического жеста: «вот это». И все предварительные рассуждения феноменологии и есть именно приглашение к интуитивному схватыванию реального, не заменимого никакими дефинициями.

Необходимо подчеркнуть, что феномен как априорное дан, по Шелеру, именно в опыте. Он отказывается понимать опыт по Канту, как некое оформление хаоса чувственного материала априорными категориями рассудка. Это априорное, согласно философской феноменологии, не вносится рассудком в опыт извне, а находится уже в самих опытных данных. Априорное, также как и любая данность наблюдения, индукции имеет, по Шелеру, общее опытное происхождение. Априорное — это тоже факт, но факт особого рода: «чистый» факт, или «абсолютный» факт. Отнюдь не любое наблюдение и опыт дают нам факты подобного рода. Необходимо особое усилие интуиции, чтобы выделить этот «чистый» факт, данный с полной очевидностью, в котором все «явно дано» и не оставляет более места для вопросов. В этом смысле феноменология представляет собой чистый эмпиризм и даже своеобразный радикальный эмпиризм. Различие априорного и апостериорного имеет здесь свое специфическое значение. «...Когда говорят о противоположности a priori и a posteriori, то речь идет не об опыте и не-опыте или о так называемых “предпосылках всякого возможного опыта” (которые сами никогда не могут быть даны в опыте), но о двух видах опыта: о чистом и непосредственном опыте и об опыте обусловленном и опосредованном естественной организацией реального носителя акта. Конечно, во всяком нефеноменологическом опыте чистые факты интуиции и их связи функционируют — как мы можем сказать — в качестве “структур” и “формальных законов” опыта, в том смысле, что они никогда не “даны” в нем, хотя опыт и осуществляется в соответствии с ними или соразмерно им. Но как раз все то, что в естественном и научном опыте функционирует как “форма”, а уж тем более — как “метод” опыта, все это в пределах феноменологического опыта должно стать “материей” и “предметом” созерцания»[37].