Лекоку, не спускавшему глаз с подозреваемого, показалось, что он заметил легкую улыбку, скользнувшую у того по губам.

– Я ничего не заметил, – холодно ответил подозреваемый.

Господин Семюлле открыл ящик своего стола. Вытащив серьгу, подобранную на месте преступления, он показал ее убийце и сказал:

– Таким образом, вы не заметили этого в ушах одной из женщин?

Подозреваемый по-прежнему оставался невозмутимым и беззаботным. Он взял серьгу в руки, внимательно осмотрел ее, поиграл ею в лучах света, полюбовался блеском и ответил:

– Красивый камень, но я его не заметил.

– Этот камень, – продолжал следователь, – бриллиант.

– А!..

– Да, и стоит он несколько тысяч франков.

– Надо же!

Подобное восклицание соответствовало роли, однако убийца не сумел вложить в него подобающую наивность, вернее, он преувеличил ее.

Странствующий циркач, за которого он себя выдавал, объехавший все столицы Европы, не должен был так удивляться стоимости бриллианта. Тем не менее господин Семюлле не заблуждался относительно полученного преимущества.

– Есть еще одна вещь, – сказал он. – В тот момент, когда вы бросили оружие, воскликнув: «Попробуйте меня взять!», каковы были ваши намерения?

– Я рассчитывал убежать…

– Как?

– Черт возьми!.. Сударь, через дверь, через…

– Да, через заднюю дверь, – сказал следователь с ледяной иронией. – Остается только объяснить, откуда вы, впервые пришедший в это кабаре, узнали о существовании этого выхода.

Впервые глаза подозреваемого забегали, его уверенность исчезла, но лишь на мгновение. Он рассмеялся, но это был наигранный смех, плохо скрывавший его тревогу.

– Что за ерунда!.. – ответил он. – Я видел, как женщины убежали через ту дверь…

– Прошу прощения!.. Вы только что заявили, что не видели, как убегали женщины, что вы были слишком заняты, чтобы следить за их передвижениями.

– Я так сказал?..

– Так и сказали. Вам сейчас зачитают ваши показания. Гоге… Прочитайте.

Секретарь прочитал. Однако подозреваемый тут же принялся оспаривать значение своих выражений. Он уверял, что не говорил, разумеется, он не хотел сказать… Его неверно поняли.

Лекок был на седьмом небе от счастья.

«Ты, мой славный, – думал молодой полицейский, – ты споришь, ты запутался, ты погиб…»

Это были весьма справедливые суждения, тем более что положение подозреваемого, представшего перед следователем, можно сравнить с положением человека, который, не умея плавать, зашел в море так далеко, что вода стала доходить до его рта. Пока он сохраняет равновесие, все будет хорошо. Но если он покачнется?.. Он тут же оступится, начнет размахивать руками, барахтаться. Вот он глотает воду, следующая волна накрывает его. Он хочет крикнуть, захлебывается… и тонет.

– Довольно, – сказал следователь, собиравшийся задать еще много вопросов, чтобы прояснить другие обстоятельства, – довольно. Как получилось, что у вас в кармане оказался вот этот револьвер? Ведь вы вышли с намерением повеселиться…

– Я взял его с собой в дорогу, а в гостинице не подумал о том, чтобы выложить его, равно как и чтобы переодеться.

– Где вы купили револьвер?

– Мне его дал господин Симпсон на память.

– Согласитесь, – холодно заметил следователь, – что господин Симпсон – очень удобный персонаж. Ладно, продолжим. Из этого грозного оружия были сделаны только два выстрела, но были убиты три человека. Вы мне не рассказали, чем все закончилось.

– Увы!.. – взволнованно сказал подозреваемый. – Что тут рассказывать!.. Когда двое из моих врагов упали, силы стали равны. Я схватил третьего, солдата, и толкнул его… Он упал на край стола и больше не встал.

Господин Семюлле развернул на своем столе план кабаре, нарисованный Лекоком.

– Подойдите, – обратился он к подозреваемому. – Покажите на этой бумаге, где находились вы и ваши противники.

Подозреваемый повиновался. С уверенностью, удивительной для человека его положения, он принялся рассказывать об обстоятельствах драмы.

– Я вошел, – сказал он, – через дверь, обозначенную буквой С, и сел за стол Н. Другие сидели за столом, находящимся между камином F и окном В.

Когда он закончил, следователь сказал:

– Я готов отдать правде честь и подтвердить, что ваши заявления полностью совпадают с заключением врачей. Они утверждают, что один из выстрелов был произведен в упор, а второй – с расстояния около двух метров.

Обычный подозреваемый восторжествовал бы. Но убийца лишь едва заметно пожал плечами.

– Это доказывает, – тихо сказал он, – что врачи знают свое дело.

Лекок был доволен. Если бы он был следователем, то повел бы допрос аналогичным образом. Он благодарил Небеса за то, что они вовремя и уместно заменили господина д’Эскорваля господином Семюлле.

– С этим понятно, – продолжал следователь. – Теперь, подозреваемый, вы должны мне объяснить смысл фразы, которую произнесли, когда полицейский бросился на вас.

– Фразы?..

– Да!.. Вы сказали: «Пруссаки наступают, я погиб!» Что это означает?

Щеки убийцы на мгновение зарделись румянцем. Было ясно, что он предвидел многие вопросы, но этот вопрос застал его врасплох.

– Удивительно, – сказал он с плохо скрываемым смущением, – что я такое сказал!..

Разумеется, он хотел выиграть время, искал объяснение.

– Вас слышали пять человек, – настаивал следователь.

– В конце концов, – продолжал подозреваемый, – все возможно. Эту фразу обычно повторял ветеран Старой гвардии[10] Наполеона, который после битвы при Ватерлоо поступил на службу к господину Симпсону.

Объяснение, пусть немного запоздалое, тем не менее было гениальным. Казалось, господин Семюлле был удовлетворен.

– Может быть, – сказал он. – Но одно обстоятельство остается вне пределов моего понимания. Вы разделались с вашими противниками до появления полицейского патруля?.. Отвечайте «да» или «нет».

– Да.

– Тогда почему, вместо того чтобы бежать через дверь, о существовании которой вы догадывались, вы остались стоять на пороге смежной двери, забаррикадировавшись столом, направив оружие на полицейских, оказывая тем самым им сопротивление?

Подозреваемый опустил голову. Молчал он довольно долго.

– Я словно с ума сошел, – пробормотал он. – Я не знал, что за люди пришли. Полицейские или друзья тех, кого я убил.

– В ваших интересах было бежать и от тех, и от других.

Убийца молчал.

– Хорошо!.. – продолжал господин Семюлле. – Следствие полагает, что вы намеренно и добровольно позволили себя арестовать, чтобы дать возможность двум женщинам, находившихся в кабаре, скрыться.

– Да разве я стал бы рисковать ради двух незнакомых мне мошенниц?

– Прошу прощения!.. У следствия есть весомые основания полагать, что вы, напротив, очень хорошо знаете этих женщин.

– Ничего себе заявление!.. Попробуйте доказать!..

Подозреваемый рассмеялся. Но смех мгновенно застыл у него на губах, когда следователь уверенным тоном сказал по слогам:

– Я вам это до-ка-жу!..

Столь деликатные и щекотливые вопросы, постоянно возникающие в процессе установления личности, приводят правосудие в отчаяние. Железные дороги, фотография и электрический телеграф увеличили средства для поисков, но все напрасно. Почти каждый день случается, что ловким преступникам удается скрыть от следователей свою подлинную личность, и они с успехом избегают последствий своих былых прегрешений. Причем они это делают настолько виртуозно, что однажды остроумный генеральный прокурор, смеясь, сказал – хотя, возможно, он шутил только наполовину:

– Путаница при установлении личности прекратится только тогда, когда закон велит нам выжигать каленым железом на плече каждого ребенка номер, под которым он был зарегистрирован в мэрии.

Разумеется, господину Семюлле хотелось бы, чтобы такой номер был выжжен на плече загадочного персонажа, который сейчас стоял перед ним.