— Торри, что ты здесь делаешь?

Я услышала мамин голос с задних рядов.

— О, привет мам! Что ты делаешь па полу?

Она вздохнула.

— Обе женщины, которые должны были убирать здесь, отменили свой приход. Одна уехала, чтобы ухаживать за своей больной сестрой в Гейнсвилле, а у другой вросший ноготь, поэтому она не может ходить.

— Боже, мама. Ты управляешь этим местом, сидишь на всех этих ху…чёртовых комитетах, ты помогаешь родителям и детям, а ещё и убираешься в церкви? Ты должна попросить Бога о повышении.

— Не будь такой дерзкой и не богохульничай, — сказала она, но я также уловила улыбку в её голосе, — ты можешь помочь мне, знаешь.

Я закатила глаза.

— Хорошо. Но, знаешь, уборка идёт против моей религии.

Она засмеялась.

— Я заметила. Просто скажи себе, что это будет хорошо для твоей души.

— Без разницы. Что нужно делать?

Она указала мне на тряпки, на полироль и чертовски огромную кафедру для проповедника, которая должна сиять в честь Божьей Славы, или как-то так.

Гримасничая, я намазала полироль на тряпку и принялась к уборке.

— Итак, что же такого срочного случилось, что ты соизволила переступить порог нашей церкви? — спросила она довольным голосом.

— Это касается Джордана, — ответила я, сразу приступая к делу.

— Я так и знала, — сказала она тихо.

— Кто-то пробил шины на его грузовике прошлой ночью. И так, как этого было недостаточно, они разбрызгали краску по всей машине. И я вполне уверена, что те же самые люди пытались сбить его сегодня утром на машине. Ты видела, каким побитым он был. Он не рассказал бы мне об этом, но это очевидно, что его преследовали.

— Он сообщил об этом?

— Нет, и это беспокоит меня. Он отказался привлекать полицию. В смысле, я понимаю, почему он не хочет делать это, у него что-то вроде аллергии на парней в голубом, но если не сделать что-нибудь, я боюсь, что станет только хуже.

— Боюсь, ты права, — сказала она устало, — я проповедую о толерантности и прощении, пока не посинею: «При всём смирении, кротости и терпении, относитесь друг к другу с любовью», — но это, кажется, не сделало никакой погоды.

Она звучала подавленно, это не было похоже на мою маму.

— Я надеялась, что ты придумаешь что-то, — признала я.

— Милая, проблемы Джордана — это не твоя ответственность.

— Я знаю это, мама. Но это настоящий ужас, то, как люди здесь относятся к нему. Они написали слово «убийца» на его грузовике. Это правда?

Она сразу же покачала головой.

— Только не в глазах закона.

— Но в твоих глазах?

Она вздохнула и посмотрела вниз.

— Джордан ответственен за то, что потерял свою жизнь. Я не могу сказать большего. Я считаю, что он будет судим высшими силами, когда придёт время, так же, как и все мы.

Её ответ был частично удовлетворяющим.

— Он действительно старается, но никто не даст ему шанса, — сказала я тихо, — даже его родители ведут себя так, как будто ненавидят его.

— Я не знала, что ты знакома с ними.

— Ну, только с его мамой, я видела её сегодня вечером, когда подвозила Джордана домой. Она даже не потрудилась поздороваться, а сразу спросила, в какую передрягу он попал. Он сам сказал, что они ненавидят его, и он должен жить с этим семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки.

Она тяжело опустилась на один из стульев.

— Я боялась этого. Я думала, что если они примут его обратно в дом, то это поможет им поработать над их проблемами вместе. Но из того, что я услышала, ничего не получилось. Я не думаю, что они даже, собственно, горевали. Они застряли на ступени злости. Кажется, они не могут переступить через это. Я пыталась заставить их сходить на консультацию, но они отказались.

— Джордан сказал, что у него был советник в тюрьме, но он не сказал, о чём он с ним разговаривал. Это, возможно, даже и не было терапией.

Мама покачала головой.

— Насколько я поняла, Джордан получал своего рода консультации, которые были специально разработаны для заключённых, чтобы заново приспособиться к прошлому обществу перед освобождением. Возможно, у него были собрания по борьбе со скорбью…

Это прозвучало не очень уверенно.

— Сможет ли семейная терапия помочь им?

— Я действительно хочу верить, что да, но, милая, затащить их туда является проблемой. Я даже предложила им помощь от церковного фонда, предназначенного для нужд населения. Но Кейны — гордые люди.

Она посмотрела на меня.

— Дорогая, я знаю, что это не то, во что ты веришь, но не присоединишься ли ты ко мне в молитве?

— Мам…

— Просто послушай, тебе не нужно будет ничего говорить.

Она опустилась на колени и повернулась к алтарю.

— Господи, я прошу твоей Божьей помощи, чтобы светиться на лицах детей твоих, Глории, Пола и Джордана Кейн. Принеси мир в их сердца и свет в их темноту. Я так же молюсь за свою дочь Торри Делани. Укажи ей путь, Господи, и помоги ей принимать правильные решения. Ты превратил мою печаль в радость. Ты снял мою мешковину и одел в радость. В конце, позволь моей молитве спеть хвалу тебе и не умолкать. О, мой Бог, я буду благодарить тебя всегда. Я прошу об этих вещах во имя Иисуса. Аминь.

Я не знала, что сказать, поэтому перевела всё в шутку.

— Эй, мам, а ты довольно хороша в этом!

Она встала с колен и подняла брови.

— Ох, ты, Господи! Спасибо, милая! Рада слышать это. Получу ли я стикер с этими словами?

Ладно, хорошо. Возможно, я унаследовала свой сарказм от мамы. И это было вроде как круто, что я не очень возражала.

— Смешно, мам. Ты можешь выступать в стенд-апах.

— Я и выступаю, милая, каждое воскресенье. Тебе следует прийти.

— Эм, нет, — я решительно покачала головой, и она засмеялась.

Мои мысли вернулись обратно к Джордану.

— Серьёзно. Думаешь, ты сможешь поговорить с его родителями, чтобы они не усложняли настолько его жизнь?

Она вздохнула.

— Я попробую. Но я не могу ничего гарантировать.

— Спасибо, мам.

Мы закончили уборку в тишине. Каждая потерялась в своих мыслях.

Торри

Мама разбудила меня до смешного рано.

− Прости, милая, но мне нужно поехать на встречу с епископом в Хьюстоне. Я просто хотела, чтобы ты знала, что я свяжусь с Кейнами, чтобы понять, смогу ли я встретиться с ними. Я хочу попытаться и сделаю это по дороге назад, поэтому я буду довольно поздно.

— А ты не могла написать об этом в записке? — проворчала я.

— Да, могла, но я хотела увидеть твоё улыбающееся лицо, — ухмыльнулась она

— Хорошо, мам. Веди аккуратно

— Обязательно, милая. О, и ещё кое-что…ты сказала, что Джордану прокололи шины?

— Да?

— Ну, я вспомнила, что тут возле Корпуса есть свалка в восьми или девяти милях от города. Я оставила для тебя адрес на кухонном столе. Я подумала, что ты могла бы отвезти туда Джордана, чтобы он мог посмотреть, можно ли взять что-нибудь оттуда для его грузовика, чтобы не было слишком дорого.

Я села на кровати, отбрасывая свои спутанные волосы с лица.

— Это очень мило с твоей стороны, мам, но я не думаю, что у него есть деньги вообще.

— Если ты сможешь достать где-то около пятидесяти долларов, я возьму деньги из фонда для нуждающихся. Ведь для этого он и существует. Просто убедись, чтобы вам дали квитанцию.

Я думаю, мы обе были удивлены, когда я крепко её обняла. У нас не было такого, что мы открыто проявляли свои эмоции. Но, думаю, что это определённо подтверждало нашу привязанность.

— Спасибо, мам. Ты продолжаешь меня удивлять, мне это нравится.

— Ох, ты тоже, милая. Я так горжусь, что ты стала такой сострадательной девушкой.

— Угу, не перестарайся, мам.

Она засмеялась и выпрямилась.

− Не ложись спать обратно! — сказала она через плечо.

Так как я уже проснулась, я решила пропустить мимо ушей то, что сказал мне Джордан, и заехать за ним. Тогда мы могли бы поехать прямо на свалку и достать ему новые шины. Я надеялась на это.