Пришел Аскольд в Тмутаракань и встретился с Диром. И поставили тут городок, ибо не было места для вмещения такой большой руси, и назвали его Русским городом. И есть там город такой до сего дни, но стоит не на острове, где Тмутаракань, а по ту сторону лимана, через который впадает в Понт Русская река[102]. И был тут пир велик, а гуляли три дня.

Пошли Аскольд и Дир войной на греков и пришли к ним, и проникли в Босфор, а башни на входе в него захватили и разрушили. И были они на 200 кораблях, а иные говорят, что и на 360. И было это дня 18 июня месяца, с утра, как прошли Босфор после ночного штурма башен.

Царь же Михаил был в это время в походе на агарян, дошел уже до Черной реки[103], и там достигла до него весть от епарха, что русь обложила уже Царьград, и возвратился царь; а войско за ним шло, отстав, ибо вборзе скакал Михаил в город свой. И с трудом вошел в город, обретши русов уже внутри Золотого Рога, коий русы зовут Суд, что на языке их и значит «залив». И едва убежал базилевс от кораблей их на Босфоре при переправе из Калхедона. А флота греческого не было тут — воевал он с агарянами же возле Кипра острова.

А в Золотой Рог русы прошли через Галату, ибо замкнули греки залив, а город затворили. И вылез Аскольд на берег, и повелел воинам выволочь корабли на берег. И нельзя было их переволоком затащить, ибо крутые горы на Галате и по сию сторону Золотого Рога. И повелел тогда Аскольд разломать в предместье домы многие, сбить из них козлы большие на колесах и поставить на них корабли русские. И сделали так, и повезли корабли.

А Дира со своим войском воевал по ту сторону Босфора, в Калхедоне и окрест. И много убийств сотворил грекам, и палаты, и дворцы, и дома многие разбили русы, и церкви пожгли, как то язычники делают. А коих греков в плен брали, то одних посекали, других же стрелами били ради спора, иных же в море топили. И множество людей пытали, дознаваясь, где те золото свое зарыли.

И смотрели на то греки со стен, и ничего не могли содеять — мало бо было войск в городе. А молились все постоянно.

Про то знаем мы от самого Фотия Патриарха, коий писал в Окружном своем послании: «Народ незаметный, народ, не бравшийся в расчет, народ, причисляемый к рабам, безвестный — но получивший имя от похода на нас, неприметный — но ставший значительным, низменный и беспомощный — но взошедший на вершину блеска и богатства; народ, поселившийся где-то далеко от нас, варварский, кочующий, имеющий дерзость оружия, беспечный, неуправляемый, без военачальника, такою толпой, столь стремительно нахлынул будто морская волна на наши пределы и будто полевой зверь объел, как солому или ниву, населяющих эту землю, — о кара, обрушившаяся на нас по попущению! — не щадя ни человека, ни скота, не стесняясь немощи женского пола, не смущаясь нежностью младенцев, не стыдясь седин стариков, не смягчаясь ничем из того, что обычно смущает людей, даже дошедших до озверения, но дерзая пронзать мечом всякий возраст и всякую природу. Можно было видеть младенцев, отторгаемых ими от сосцов и молока, а заодно и от жизни, и их бесхитростный гроб — о горе! — скалы, о которые они разбивались; матерей, рыдающих от горя и закалываемых рядом с новорожденными, судорожно испускающими последний вздох… Не только человеческую природу настигло их зверство, но и всех бессловесных животных, быков, лошадей, птиц и прочих, попавшихся на пути, пронзала свирепость их; бык лежал рядом с человеком, и дитя и лошадь имели могилу под одной крышей, и женщины и птицы обагрялись кровью друг друга. Все наполнилось мертвыми телами: в реках течение превратилось в кровь; фонтаны и водоемы — одни нельзя было различить, так как скважины их были выровнены трупами, другие являли лишь смутные следы прежнего устройства, а находившееся вокруг них заполняло оставшееся; трупы разлагались на полях, завалили дороги, рощи сделались от них более одичавшими и заброшенными, чем чащобы и пустыри, пещеры были завалены ими, а горы и холмы, ущелья и пропасти ничуть не отличались от переполненных городских кладбищ. Так навалилось сокрушение страдания, и чума войны, носясь повсюду на крыльях наших грехов, разила и уничтожала все, оказавшееся на пути».

И много зла содеяли русы грекам, не так, как обычно ратные люди творят, но стократ более жестоко. Ибо были тогда русы поганы, и веры истинной не знали, а ненавидели греков за веру их истинную, и убивали, смеясь, говоря: «Твой Бог — человеколюбец, и мы, русы, поможем Ему — отправим вас, греков, к Нему». И так разорили русы все селения, все монастыри, совершали набеги на находящиеся вблизи Константинополя острова, где стоят монастыри святые патриаршие, грабя все драгоценные сосуды и сокровища, а захватив людей, всех их убивали. И, схватив в одном из монастырей двадцать два благороднейших жителя, на одной корме корабля всех порубили секирами.

Но не могли русы взять Константинополя, ибо очень крепко город сей укреплен со стороны поля, и со стороны Пропонтиды — тоже. Но прознал Аскольд, что вдоль Золотого Рога слабы стены, ибо сам залив защищал их, — так думали греки. И, как сказано, повелел Аскольд воинам своим колеса сделать, и поставить корабли на колеса. И поволокли так их к заливу, и тяжело было воинам. Но тут задул ветер попутный, и подняли русы паруса на кораблях, и поехали те быстро, как по морю ходят.

Сего устрашились греки — никогда они такого не видели, чтобы корабли по суху ходили аки по воде. И бежали к царю, глаголя ему, что сам диавол помогает русам, ибо идут по горам на кораблях под парусами.

И молились базилевс с патриархом всю ночь, и ризу Богородицы извлекли, и с плачем и слезами обошли с нею все стены града сего великого, и молились все от младенца сущего до старца немощного об отведении ярости русской от Константинополя.

И явила Богородица чудо истинное — поднялся ветер, еще больший, чем накануне, и начался в Пропонтиде шторм великий, и потопли многие корабли русские, а иные были выброшены на берег. Но сильны были еще русы, и князь Аскольд стоял по ту сторону Золотого Рога, изготовляя уже спущенные на воду корабли свои к переправе под стены города.

И тогда послали греки к Аскольду со словами: «Чего хочешь, придя к нам? Скажи, и дадим тебе. Не погубляй город».

И выстроил Аскольд воинов, и не стал принимать вино и еду греческие, полагая, что отравлены они. И шед ко граду, стал у ворот, и щит свой прибил к воротам — здесь-де будет русское подворье и вход в город для русских купцов беспошлинный. Ибо назвал он причиною похода его те насилия, что творили ромеи купцам русским — и челядь из христиан отбирали, не платя, и мыто большое клали, и прочие разные бесчинства творили.

И заповедал Аскольд грекам дань дать на 200 кораблей по 12 гривен на человека, а в корабле по 40 мужей. И кроме золота велел дати и паволок, и оксамитов, и плодов, и вина, и всякого узорочья. И се было больше, нежели дотоле Рагнар Кожаные Штаны взял с Парижа, а взял он 7 тысяч марок серебром. А Аскольд же — 24 тысячи[104].

И пошел Аскольд к Киеву со своею добычею, а Дира к Тмутаракани — со своей. И не посмели угры напасть на русов, ибо были с ними греки, и договор с ними заключил Аскольд.

И с тех пор стала ревность промеж киевскими русами и тмутараканскими — не поделил бо Аскольд добычу поровну меж всеми, но сказал: «Каждый из нас воевал розно, да берет ту добычу, что копием своим взял». Ушел Дира к себе, но злобу затаил против Аскольда, а позднее обнес его перед хазарами, что утаил тот-де выход хазарский и десятину от взятого на греках не отдал, и гневался царь на Аскольда.

Пришел Аскольд в Самват и утер пот, а варягов распустил. И много серебра принесли варяги те в Бирку, город торговый в свеях, и многие завидовали им и русам.

В лето 6369 (861). Решил Михаил-кесарь замириться с каганом и направил к нему мужа своего именем Кирилл. И поехал Кирилл к царю хазарскому в Херсон, который царь тот осаждал.