Он смотрел на меня, как будто видел впервые.

— О’кей, Дэнни. Ты, конечно, прав. Только иди и твори с этим Редфордом ты. Убеди его согласиться, что начал он, понимаешь? И поговори с Фридманом. Объясни ему, что у меня есть друзья. Впрочем, у меня просто нет двух сотен, Дэнни. Все, что я смогу наскрести, — это максимум пятнадцать долларов.

— Сэмми! Фридман надо мой только посмеется. И как я могу доказать, что Редфорд ударил первым? Что я могу сделать, Сэмми? Иди сразу к лейтенанту, минуя Фридмана. Расскажи честно, что произошло.

Вайс моргнул. Встал. Его нижняя губа дрожала. Он надел свою шляпу и вышел. Маленький толстый человек с потертым меховым воротником и заколкой для галстука. Жалкий тип, ведущий жалкую жизнь, который к тому же понимал, насколько она была жалкой.

Целый год после той знаменитой ночи, которая стала для него и триумфом, и поражением, он жил на широкую ногу. Он промотал и проиграл сто шестьдесят тысяч долларов, чтобы доказать, какой он большой человек. Но лишь доказал, что никогда не был большим человеком. Пришел его звездный час, и он упустил его. Большинство людей упускают свои звездные часы, но многие умеют избежать признания своей ошибки. Вайс не смог.

Он сорвал на пятнадцати конах все нервы и взял крупный куш. А потом не рискнул еще на два броска, которые тогда казались проигрышными, а теперь будут преследовать его до конца жизни: ведь они доказали, что он не способен на самый решающий шаг. Он был потрясен навсегда. Его коровьи глаза говорили миру, что в следующий раз он удержит ставку до конца. Но самого себя ему не обмануть. Он-то знал, что всегда сойдет на два круга раньше.

Нет, Фридман определенно искал именно его, так как Вайс явно где-то снова играл в кости.

Я оделся и вышел поесть.

На улице мне в лице ударил ветер со снегом. Я поглубже спрятал нос в воротник и направился на Восьмую авеню. На углу я заметил Вайса, который разговаривал с довольновысокой рыжеволосой женщиной. Та была сильно накрашена, из-под шубы виднелись черные ажурные колготки. Ее волосы почти апельсинового цвета были высоко взбиты. Вайс сел вместе с ней в такси.

Я зашел в «Севилью» и заказал паэллу, думая о Марте, своей девушке. Но Марта была в Филадельфии с новым шоу, и в конце концов вместо нее я стал думать о Сэмми Вайсе. Я прокрутил в памяти его историю и после некоторого размышления пришел к выводу, что одна небольшая деталь осталась неясна.

Если этот Редфорд или его племянник действительно должны Вайсу двадцать пять тысяч долларов, как мог тогда Сэмми утверждать, что в квартире Редфорда никто не знает его имени? Такого быть не могло.

Съев паэллу, я зашел в бар напротив, где работал Джо Харрис.

— Ты слышал, что Сэмми Вайс выиграл двадцать пять тысяч долларов?

— Я ни разу не слышал, чтобы он выиграл даже двадцать пять центов, — ответил Джо, наливая мне. Джо неизменно подносил мне первую порцию ирландского виски бесплатно. — Где мог Вайс раздобыть деньги на игру, чтобы столько выиграть, и такие нервы, чтобы столько играть?

— Гм, — сказал я.

Я спросил себя, что сделал Вайс или что хотел сделать. Но вопрос этот я задавал себе не слишком серьезно. Тогда еще нет.

Глава 2

Я проснулся от стука в дверь моей квартиры. На часах была половина седьмого. Серый утренний свет сквозил в окно, в спальне было холодно, как в арктической тундре.

Я скатился с постели и схватил халат. Торопливо включил духовку и две газовые горелки. Мой доход предоставлял мне выбор между одной теплой и пятью холодными комнатами. Я любил простор, но где же тогда выбор? Пока я зажигал газ и мечтал, что когда-нибудь смогу позволить себе пять теплых комнат, в дверь снова постучали.

Я открыл участковому детективу Берту Фридману. Тот был маленький и коренастый, плечи шириной со шкаф. Он вошел без всякого приглашения, без ордера на обыск, без того, чтобы сказать хотя бы «доброе утро». Эти мелочи я ему простил. Фридман начал с осмотра комнаты.

Я включил кофеварку. Люди, которые долго живут одни или часто переезжают, вместо счастья имеют привычки. Свежесваренный кофе был моим салютом новому дню. Кофе капал через фильтр, когда Фридман обратился ко мне.

— Вы можете мне сказать, где Вайс, или пройдете со мной в полицейский участок.

— Вы можете закрыть дверь с той стороны или выпьете со мной кофе.

— Только не надо дерзить!

У Фридмана были слишком большие для такого коротышки кулаки. Драчливый тип, как и его коллега Джонни Бродерик. Но знаменитый Бродерик был хорошим копом, жестким и умным, в то время как Фридман — плохой коп — мог быть только жестким там, где нужно быть умным. В полиции есть своя вполне нормальная и обязательная доля дураков, не больше и не меньше, чем в любом другом крупном ведомстве. Нет, силой мне было не равняться с Фридманом. У меня, в отличие от него, не было двух рук, но зато в моей кухне всегда лежал наготове молоток. При моем ремесле мне нужна полиция, но только не Фридман. Я потрогал молоток. Так, на всякий случай.

— Я вас не приглашал, — заметил я. — У вас нет ордера на обыск, и за мной ничего не числится. Вам здесь совершенно нечего делать. Оставьте меня в покое, или я буду отбиваться, а потом извинюсь.

Чувства юмора у Фридмана не было. А у какого злого человека оно есть? Он смотрел на меня, соображая, ударю я или нет. Кулаки его угрожающе сжимались и разжимались.

— Вайс всем говорил, что хотел вас нанять.

— Но он этого не сделал. За что его разыскивают?

Фридман зло рассмеялся.

— Однажды этого еврея повесят, запомните.

Фридман почему-то решил, что его миссия — уничтожить всех правонарушителей среди своих еврейских сограждан. Так сказать, самозванный родовой мститель.

— Почему? — еще раз спросил я.

— Он последняя дрянь, вошь, кусок собачьего жира. Если вы увидите его или услышите о нем, сразу сообщите об этом мне. И поскорее. И только мне. Никому другому.

— Даже если бы он лично убил Моисея, вам я об этом сказал бы последнему, — хладнокровно заметил я. — И притом мне было бы куда приятнее, если бы он добрался до городской тюрьмы на своих двоих и на собственной тяге.

Фридман на деле не мог мне ничем навредить, пока у меня нормальные отношения с управлением и моим собственным полицейским участком. Он еще несколько раз сжал и разжал свои кулаки и исчез. Дверь он захлопнул.

Соседи громко запротестовали, но я едва их слышал. Я думал о Сэмми Вайсе. Фридман не сказал, что ищет Вайса, потому что Вайс избил человека — и притом богатого. *

Институт судебной медицины Нью-Йорка находится на Ист-Сайде у реки, между больницей Бельвью и новым зданием медицинского факультета Нью-йоркского университета. Снова пошел снег, он клубился над рекой, как туман. Я спустился вниз в помещение для вскрытий.

Митч О’Двайер был на ночном дежурстве. На одном и і восьми столов лежал прикрытый труп. Покойник на молу жилой комнаты не приводит меня в такой ужас, как труп на столе для вскрытия. По-видимому, в морге пугает безличность смерти.

Митч О’Двайер поднял на меня глаза.

— Ты кого-то ищешь, Дэн?

— Нет ли у тебя здесь некоего Джонатана Редфорда III, Митч?

Как бы ни был богат человек, если он в Нью-Йорке умирает неестественной смертью, то обязательно попадает на стол для вскрытия. Городской центр в компетенции морга Института судебной медицины, и Митч О’Двайер прикреплял бирки к запястьям самых невероятных покойников.

— Есть, — ответил Митч. — Я помню именно Третьего.

Я, в общем-то, не удивился, иначе я вряд ли оказался бы здесь, в морге.

— Могу я его увидеть, Митч?

— Но только быстро, сейчас могут прийти врачи.

В морге сто двадцать восемь камер, Нью-Йорк — большой и жестокий город. В ящике, который открыл Митч, находился мускулистый мужчина среднего роста, примерно лет пятидесяти. Он должен был хорошо смотреться — с пропорциональными чертами лица, густыми седыми волосами, внушительной бородой, маленькими глазами и узким жестким ртом. Вайс был прав. Редфорд выглядел богатым и непреклонным, как старый кайзер Вильгельм.