– Ирен! – прошипела я, потрясенная тем, что подруга столь необдуманно упомянула место, послужившее могилой несчастной Луизе.

– Не переживай, Нелл. Вероятность обнаружить Луизу Монпансье в пруду столь же мала, что и повстречать ее на Флит-стрит – хотя нет, там она как раз вполне может оказаться. Потому что она жива.

Мадам Монпансье побледнела:

– Боже, мадам Нортон! Вы…

– Не так уж глупа? Большое спасибо, мадам, – скромно поблагодарила Ирен. – Видите ли, ваш муж был совершенно прав. Смерть Луизы никому не поможет. Кроме нее самой! Вы тоже признали, что жизнь в доме дяди была девочке невыносима. Должно быть, страдания ее еще более усугубились после того, как она сбежала от Пьера, исчезла на несколько часов и вернулась домой в сопровождении двух незнакомых вам людей.

– Но в пруду нашли браслет… – начал было Годфри.

– …который она намеренно туда подбросила, дабы запутать следствие. Вот почему мадам Монпансье держит его у себя. Я сама видела это украшение на запястье Луизы. Будь это обычный браслет – скажем, бусины из коралла или слоновой кости, нанизанные на эластичный шнур, – он еще мог бы зацепиться за ветку затонувшей коряги и соскользнуть с запястья утонувшей. Но этот браслет закрывался на металлический замочек, такой сам не расстегнется. Я ведь не ошибаюсь, мадам?

Женщина молча покачала головой.

– Вам следовало сломать замочек, прежде чем бросать браслет в пруд.

– Он был ей слишком дорог, – прошептала мадам Монпансье.

– Но, – я нагнулась, чтобы поставить песика на пол, – если Луиза жива и ушла по собственной воле, почему вы не сообщите об этом полиции?

– Она защищает ее, не так ли, мадам Монпансье? – произнес Годфри. – И считает, что пусть лучше ее обвинят в убийстве, лишь бы только Луиза поскорее покинула дом дяди.

Столь высокопарное объяснение показалось мне неприемлемым.

– Почему нельзя никому рассказать, что Луиза ушла? Почему кто-то непременно должен пострадать? Дяде безразлично, что станется с его племянницей. Тетя встает на ее защиту и готова от нее отказаться. Не понимаю.

– А дело вот в чем, – начала Ирен. – Да, дядя равнодушен к судьбе Луизы. Но не к письмам, которые, очевидно, с нею связаны. Девушка знает, что на свободе она в большей безопасности, чем рядом с дядей, хоть и не понимает причины. Уж лучше ему считать ее умершей.

Мадам Монпансье вновь заморгала:

– Но, мадам, вы же сказали, что вам все известно. Я подумала…

– Конечно, я знаю о татуировке. Мы все знаем, – мило улыбнулась Ирен.

– Но, мадам, месье, мадемуазель! – вознегодовала измученная женщина. – Не знаю я ни о каких татуировках! А таинственные письма вряд ли как-то связаны с Луизой. Ей пришлось выдумать эту историю ради того, чтобы сбежать с возлюбленным – молодым американским журналистом. Эдуард воспрепятствовал бы их союзу! Он хотел выдать ее замуж за какого-нибудь богача и пополнить семейную казну. Он и на мне женился по расчету, хотя мое приданое было не слишком роскошным. Вы же сказали, что знаете!

Ирен отшатнулась, утонув в своем черном наряде, словно траурный корабль под покинутым всеми ветрами парусом:

– Тайное бегство. Что ж, об этом я не подумала. Луиза не обмолвилась о возлюбленном ни словом. Но и я по натуре не романтик.

Годфри стоял у камина и тихо смеялся, прикрывая рот ладонью, дабы не выдать своего веселья. Никогда еще при мне он не вел себя столь невоспитанно. Впрочем, глядя на него, я и сама повеселела:

– Тайное бегство! Какая неожиданность! Думаю, месье Монпансье был бы потрясен, узнай он правду.

– Ни в коем случае! – испуганно вскричала мадам Монпансье. – Прошу, оставьте Луизу в покое. Если Эдуард узнает о том, что она воспротивилась его воле, боюсь, мне будет не под силу ее защитить! Все эти годы распутная жизнь брата приводила моего мужа в бешенство. По-моему, даже о самоубийстве Клода Эдуард сожалел только потому, что это лишило его возможности вымещать на нем свою злобу! Теперь же, когда Луиза…

– Мы никому ничего не скажем. Ни единого слова, – пообещала я. Кто-то же должен был взять на себя эту ответственность. – Приношу свои глубочайшие извинения за то, что вмешательство моих друзей, о котором они, кстати сказать, сожалеют, доставило вам столько хлопот. Доверьтесь Нортонам. Уверяю вас, они позаботятся о том, чтобы сие известие не дошло ни до вашего мужа, ни до месье ле Виллара. – Я повернулась к друзьям: – По правде говоря, из-за вашего любопытства мы перешли границы здравого смысла.

Ирен покусывала губы – то ли от стыда (если, конечно, ей было знакомо подобное чувство), то ли от смеха. Годфри помог супруге подняться с пола. Шушу не преминул воспользоваться небольшой перестановкой и вновь заявил свои права на колени мадам Монпансье.

– Благодарю, Нелл, – подруга окинула меня быстрым взглядом, – за столь трогательное извинение от моего имени. Я, однако же, убеждена, что в нем нет никакой необходимости. Кроме известия о возлюбленном Луизы, ситуация почти не изменилась, и факт остается фактом: месье Монпансье – опасный тип, он тайно следит за Луизой, что отнюдь не приносит ей пользы. Мадам Монпансье – храбрая женщина, защищающая племянницу ценой собственной репутации, но ее молчание может навредить Луизе куда больше, чем слова. Письма имеют некое ключевое значение, равно как и татуировки – и старые, и новые, – независимо от того, сколь зловещим тебе все это может показаться, дорогая моя Нелл.

Я была вынуждена кивнуть.

– Однако соглашусь: мы не должны разглашать обстоятельства этого дела, – продолжила Ирен и обратилась к мадам Монпансье: – Позвольте нам защитить Луизу и разгадать тайну, преследующую вашу семью. В противном случае я умываю руки.

Слушая речь примадонны, мы все устремили на нее восхищенные взгляды. Меня вдруг охватило непреодолимое желание попросить прощения за то, что я столь поспешно извинилась от ее имени. Мадам Монпансье поникла над глупо оскалившимся Шушу, положив руку на сердце, словно тоже чувствовала себя виноватой:

– Я пыталась отговорить Луизу от необдуманных поступков, но не посмела просить ее остаться в доме. После своего возвращения она была просто не в себе.

– Если Луиза не сообщила мне о романе с американцем, – мягко промолвила Ирен, – то вам она ничего не сказала о том, как мы на самом деле познакомились. Годфри спас ей жизнь. Она пыталась утопиться в Сене после того, как кто-то похитил ее в Булонском лесу, оглушил и сделал татуировку на груди.

– Боже! Боже! – шептала женщина, в ужасе сжимая Шушу. – Я и не знала! Значит, она хотела покончить с собой, прямо как ее отец? Неужели Эдуард был прав? – Казалось, от переизбытка чувств она вот-вот задушит несчастную собаку.

(Должна отметить, что невольное богохульство мадам Монпансье, которое я вынуждена тут воспроизвести, заслуживало понимания ввиду серьезности ситуации. К тому же, в силу непонятных для меня причин, во французском языке имя Божье приобретает столь изысканное звучание, что не кажется упомянутым всуе: «Mon Dieu, mon Dieu»[28]. При этом и в английском, и во французском языке обращение это всякий раз предшествует скорбной молитве к Всевышнему. Таковы тайны языка.)

– Теперь понятно, почему отчаяние едва не довело бедняжку до самоубийства, – пробормотала Ирен, расхаживая взад-вперед, словно это помогало ей строить свои рассуждения. – Очевидно, она не раз встречалась с возлюбленным в Булонском лесу. – Ирен одарила Годфри многозначительной улыбкой: – Многие влюбленные устраивают свидания в парках. Возьмем хотя бы Риджентс-парк в Лондоне. Луиза боялась, что после столь неприятного инцидента любимый ее отвергнет. Однако он оказался куда более чутким, чем она думала. Они встретились у пруда и сбежали, а слуги решили, что с Луизой была мадам Монпансье. Извольте сообщить нам имя возлюбленного вашей племянницы и место, куда упорхнули голубки.

Мне стало жаль несчастную женщину. На лице ее отразилось напряжение, которое ей пришлось терпеть, выслушивая расспросы полицейских и домочадцев. Теперь же она была вынуждена довериться незнакомке, да к тому же иностранке.