Но нет. Я действительно была в России, стояла посреди гостиной моей лучшей подруги и пялилась на ее огромный живот.

-Прости, - выдавила она и двинулась ко мне. Я не могла пошевелиться, и лишь отупело смотрела на большой шар, обтянутый лиловым кружевом. – Я … я должна была сказать тебе, как только узнала! Но… ты… твои проблемы с Егором, мы поругались, а потом ты исчезла. Я все испортила, Кристина!

Она залилась слезами по новой, стоя ближе ко мне. Теперь я смогла разглядеть огромные круги под ее глазами, впавшие щеки. Она выглядела похудевшей, а живот, наоборот, - потолстевшим.

Живот. О Боже, я что, только что посчитала ее живот отдельно от ее тела?

Мою губы сотрясали девятибалльные землетрясения. Я не могла позволить себе зарыдать. Не сейчас.

-Кто… - лишь шепнула я, по-прежнему не смотря ей в глаза.

-Девочка, - Марина сжала кулаки и прижала руки к груди, словно боялась, что я кинусь на нее и буду бить.

Да, признаться честно, мне этого хотелось.

И вот тогда я подняла глаза и встретилась с ее. Слезы хлынули именно в этот момент, и я уже не могла удержаться.

-Почему ты не сказала сразу?! – ревела я, обнимая ее за хрупкие плечи. Своим животом я ощущала ее, и это ужасно пугало меня.

-Я не знала, как! – подруга, захлебываясь в слезах, сжимала меня в своих тоненьких ручонках, а все ее тельце сотрясала дрожь. Я уткнулась лицом в ее костлявые плечи и позволила себе выплеснуть все эмоции, все страхи.

-Все будет хорошо, - я не знаю, кого она уговаривала: меня или себя. – Теперь ты здесь, теперь все-все будет хорошо!

Спустя час наших слез, мы сидели на кухне и пили малиновый чай. Марина в основном продолжала плакать, рассказывая, что узнала о беременности за неделю до того, как я улетела.

-Я была поражена. Я не говорила никому, даже Мику. И только… Егор знал. Он возил меня в больницу.

В моем мозгу отчетливо вспыхнула картина: Марина лезет в джип к Егору, и они, переговариваясь, уезжают со школьной стоянки.

-Затем все подтвердили. Ты уехала. Я не знала, что делать. И… Я… сказала Мику, - Маринины глаза снова наполнились слезами.

-Нет, - выдавила я. – Не может быть. Он не мог отказаться.

-Нет, - Марина покачала головой, сжимая в хрупких ладонях кружку. – Он ошалел, как и я. Мы же так мало встречались, и он не ожидал… Сказал, что будет помогать, что мы справимся. Потом я сказала маме…

Мои глаза наполнились слезами жалости и боли. Вина жгучим перцем снедала мою душу. Я уехала, сбегая от проблем, а она здесь была одна, с проблемами, куда хуже, чем мои. Я подвела ее.

-Она не ругала. Сказала, что вырастим, - Марина неловко улыбнулась. – Потом я ушла со школы. Мама наняла преподавателей на дом, и с тех пор я здесь, словно пленница, в своей же квартире.

-А Мик? – спросила я о нем, хотя хотела спросить совершенно о другом.

-А что Мик? – глаза Марины уже опухли, но она стоически продолжала говорить: - Он идет на медаль. Посвящает все свободное время учебе. Через полмесяца экзамены. Ему не до меня.

Я соскочила со стула как раз в тот момент, когда Марина разрыдалась, уронив темноволосую голову на стол. Она шла на медаль. Она готовилась к экзаменам с начала десятого класса.

Я обхватила ее за плечи, прижимая к себе, и долго-долго шептала:

-Прости меня. Прости меня.

Она отпустила меня и, всхлипнув, сказала:

-Я так рада, что ты здесь. Беременность сделала меня совсем чокнутой. Я плачу и смеюсь миллион раз в день.

Я с облегчением засмеялась. Это моя Марина. Затем она добавила:

-Помнишь про шантаж? Мы выяснили, кто помогал Максу.

Я округлила глаза. Это все было так давно!

-И кто же?

-Лера, - Марина подняла брови и покачала головой. – Она чокнутая идиотка.

-Твоя шестерка? – я потрясенно посмотрела на подругу. Та фыркнула:

-Ну спасибо. Она объяснила это тем, что «ты всегда учила мстить».

-Вот дрянь, - я фыркнула и добавила: - И что вы сделали с ней?

-Да это неинтересно. Скажи мне вот что! Я смотрела показ. Ты просто…. Черт, Вайстенгаузен. Когда я заприметила тебя в столовой в тех разношенных кроссовках и потертых джинсах, я не могла подумать, что ты пройдешь по подиуму в Версале в шикарнейшем платье! Я так завидовала тебе, черт подери! А она шла под руку с этим демонически-прекрасным парнем и махала! Махала, черт возьми, на камеру! В Лабутенах и платье настолько роскошном, что я бы три руки за него отдала: две своих, и одну твою!

Я снова засмеялась, заливая слезами все лицо. Я сейчас была похожа на опухший вареник, но это того стоило. Я так скучала по ней, и я поняла это только сейчас. Я не упущу ее снова. Ни за что.

-Кто такой этот Доминик Дамонд?! – ее глаза загорелись живым блеском, и я поняла – ей нужно отвлечение. Ей нужны те полгода. И самое малое, что я могу для нее сделать – рассказать все.

4.

Я рассказала: о приезде, знакомстве с холеной Николеттой, которую позже мне было искренне жаль. Рассказала о первом впечатлении, когда увидела подлеца Дамонд и о сложной работе над показом.

Да, кому-то может показаться, что все это просто так, но мы действительно трудились. Я, Гаяна и Дамонд – старший и младший – проводили на работе по восемнадцать часов в сутках. Доминик выбрасывал по килограмму испорченных листов с зарисовками, Гаяна поджимала губы, когда к ней, каждодневно, привозили на примерку платья, сделанные малоизвестными штатными сотрудниками.

-Это все не то! – она прикрывала глаза, а Виктор стоял у окна с бокалом бренди, неважно, утро иль день то был.

С коллекцией не выходило. На «Kristina’s» было слишком много давления, и все со злобой ждали, когда мы сломаемся. Если честно, я была готова, но уверенность Доминика и энергия Гаяны не давали мне этого сделать.

-Как ты вообще выживала там? – Марина, покачав головой, подлила нам в кружки с остывшим чаем кипятка. – Я бы умерла, наверное.

-А я и умирала, - кивнула я. – Я спала по три часа, а затем, с опухшим лицом и кругами под глазами, ехала на работу. Постоянная слежка папарацци убивала. У нас не хватало финального платья. За три дня до показа приехала Николетта… В общем, случился конфуз.

Марина приподняла брови:

-Что?

Я вздохнула:

-Мама с Виктором проводили очень много времени вместе и… в общем, эту стерву выворачивало просто. Она примчалась на работу и устроила скандал Виктору. Если честно, мне даже жаль ее было – она понимала, что Гаяна и Виктор давно спят вместе, а сделать ничего не могла. Это значительно испортило настроение и Гаяне, и Виктору. Ему пришлось уехать с Николеттой, Гаяна испарилась, а мы с Домом остались вдвоем. Он тоже на пределе был. Представь себе – хронический недосып, три дня до показа и ни одной идеи.

-И что дальше? – Маринины глаза просто светились от интриги. – Что вы сделали?

-Я пролила моккиато с маршмеллоу на его последний набросок, - я сконфуженно поджала плечи. – Я думала, он убьет меня.

-Я бы это сделала, - кивнула Марина, макая в чай печеньице. – А он что?

-Я, пожалуй, не стану повторять эту длинную фразу, - усмехнулась я. – Но потом… он посмотрел на рисунок и … его глаза зажглись. Знаешь, я так люблю, когда они зажигаются у него вот так! Сразу видно, что он в своей стихии, и понимаешь – он все сможет, и все получится!

Пока я с восхищением говорила это, Марина прищурилась, но ничего не сказала.

-Ты понимаешь, что ты только что сделала? – Дом приоткрыл рот, но затем, развернувшись и глянув на набросок, добавил: - Мы завершили платье!

Я нахмурилась и, обойдя кофейную лужу, подошла ближе к столу.

-Ты это видишь? – он с азартом посмотрел на меня.

-Маршмеллоу в определенном рисунке упали? Или что? Я не понимаю! – я посмотрела на Дома с недоумением, а он схватил меня в объятия и закружил:

-У нас будет такое платье! В разводах и с маршмеллоу!