— Разумеется, скажу. Не переживай, Салмея. Вернетесь через несколько дней, когда во дворце смерть Лайлы уже перестанет быть бурно обсуждаемой новостью.

Я еще раз поцеловала Фирузе на прощание и забралась в экипаж.

Во дворец я прибыла, когда уже стемнело. Можно было уже собираться на вечернее свидание, но сначала я должна была поговорить с братом.

Селим был у себя в кабинете, но сидел не за столом, а на небольшом диване у окна.

— Я навещала Фирузе в загородном дворце, — сообщила я ему.

— Как она?

— Ей там нравится. Я разрешила Салмее пока не возвращаться во дворец.

— Хорошо, — несколько рассеянно отозвался Селим. — Знаешь, Амина, я совсем не скорблю о смерти Лайлы. Это так странно.

Я подошла к брату и присела рядом с ним на диван.

— Значит, ты не любил ее по-настоящему.

— Я это понял и раньше. А сейчас я даже удивляюсь, как я мог увлечься ею на столь долгий срок. Она была завистливой и склочной, правда, горячей в постели. А теперь ее нет — и я ощущаю лишь облегчение.

Я взяла Селима за руку.

— Не вини себя за это. Ты был добр к ней при жизни и не твоя вина, что она этого не оценила.

— Ты горевала, когда умер Исмаил? — внезапно спросил Селим.

— Да, — ответила я. — Но нас с ним связывали совсем не такие отношения, как вас с Лайлой.

Дверь приоткрылась и в кабинет заглянул Баязет.

— Добрый вечер, Амина, — поприветствовал он меня. — Не знал, что ты здесь.

— Я уже ухожу, — я поднялась с дивана. — Я заходила, чтобы рассказать о своей поездке в загородный дворец к Фирузе.

Мой визит к племяннице Баязета не заинтересовал и я, распрощавшись, оставила мужчин наедине.

Мои верные Фатима и Рания уже подготовили купальню. Они растерли меня шелковыми варежками с пеной, а затем — маслом с ароматом жасмина. Волосы расчесали и оставили распущенными, так, что они тяжелой волной падали на спину. Платье я выбрала простое, такое, чтобы легко смогла надеть его без помощи служанок. И сняла с себя все украшения.

Эдвин, ждавший меня на нашем месте посмотрел на меня с тревогой.

— Что-то случилось, Амина?

— С чего ты взял?

— У тебя такое выражение лица, словно ты приняла нелегкое решение.

— Ты прав, решение я приняла. Но я не назвала бы его нелегким.

И я взяла его за руку и повела в глубь сада, в тот самый павильон, где некогда впервые его поцеловала. Эдвин шел за мной молча, понимая, что не стоит задавать вопросы. И только когда за нами закрылась дверь он внимательно посмотрел мне в лицо и спросил:

— Амина, я правильно тебя понял?

Вместо ответа я расстегнула застежки на плечах и белый шелк легко стек к моим ногам. Полная луна, заглядывавшая в окна, светила довольно ярко и ее света мне хватило, чтобы разглядеть выражение восторга на лице жениха.

— Амина, — прошептал он и кончиками пальцев, едва касаясь, провел по моему плечу вниз, к груди, потом к животу. — Амина…

Я судорожно втянула воздух. А потом сделала шаг к своему любимому, оказавшись совсем близко, почти соприкасаясь телами.

— Эдвин, — мой шепот был хриплым. — Я люблю тебя и я не хочу больше ждать.

И, ощутив внезапную робость, осторожно погладила его по щеке. Он повернул голову, поцеловал мою ладонь. Моя рука приподняла край его туники, потянула вверх.

— Амина…

Туника полетела на пол. Эдвин подхватил меня, крепко прижал к себе. Теперь, без слоев ткани, разделявшей наши тела, все ощущалось острее. Прикосновение к его обнаженной коже обжигало, вызывало жар внутри. Его руки погладили мою спину, поясницу, спустились на ягодицы и сжали. Я провела языком по его ключице — кожа была слегка солоноватой от выступившего пота. Согнув ногу в колене, погладила его бедро. С губ Эдвина сорвался стон. На мгновение отстранившись от меня, чтобы избавиться от оставшейся одежды, он подхватил меня на руки и осторожно уложил на мягкий ковер. А сам опустился на колени рядом со мной.

— Какая ты красивая, — прошептал он.

Его ладони ласкали мое тело, гладили, сжимали. Я привстала и потянула его к себе, впиваясь в его губы страстным поцелуем. Когда я откинулась на ковер, с трудом переводя дыхание, Эдвин спустился поцелуями к груди, поласкал языком, вырывая у меня стоны, затем принялся целовать живот, слегка задержавшись на впадинке пупка. Я выгибалась навстречу его ласкам и стонала уже почти непрерывно. Потянулась к нему, собираясь вернуть ему наслаждение, которое он дарил мне — но он уже нависал надо мной.

— Амина…

Я вздохнула — наконец-то. И подалась к нему навстречу, обвив ногами его талию…

…Потом мы уютно устроились на небольшом диванчике у стены в объятиях друг друга.

— Я люблю тебя, — Эдвин ласково отвел упавшую мне на лицо прядь волос. — Как же мне дожить до свадьбы? Я хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой, хочу будить тебя поцелуями.

Я поцеловала его в плечо.

— Осталось не так уж и много. Но я тоже поскорее хочу назвать тебя своим мужем.

В ту ночь мы никак не могли расстаться. Все дарили друг другу прощальные поцелуи и не в силах были разомкнуть объятия. В свои покои я попала уже на рассвете.

Запретив меня будить, я велела Фатиме задернуть поплотнее шторы и провалилась в глубокий сон. А проснувшись и наскоро перекусив, принялась готовиться к скорбной церемонии — на закате должны были состояться похороны Лайлы.

Ее хоронили на городском кладбище, в той его части, что отводилась для захоронений знати — все-таки она была женой Императора, пусть и не подарила ему ребенка и потому не относилась официально к его семье. На похороны могли прийти все желающие, но мало кто пожелал проводить покойницу в последний путь. Само собой, присутствовал Селим, рядом с которым стоял Баязет — вовсе не из уважения к Лайле, а из желания поддержать друга. Я тоже имела полное право не приходить, но не хотела оставлять брата у могилы почти что в одиночестве. Эдвин, узнавший о предстоящей церемонии, вызвался сопровождать меня и сейчас держал меня за руку. Чуть в стороне стояли две заплаканные девушки — должно быть, подруги Лайлы из гарема. Интересно, скорбят ли они о смерти своей покровительницы или сожалеют, что теперь их статус существенно понизился? За моей спиной послышались легкие шаги. Салмея подошла к Селиму и брат схватил ее руку и крепко сжал. Возможно, он больше не испытывал страсти к жене, но она по-прежнему оставалась для него близким человеком. Теперь мне стали понятнее слова невестки о том, что она любит своего мужа, не испытывая к нему ревности. Их отношения более всего напоминали дружеские.

Служитель храма Небесного Отца произнес традиционную речь о том, что надобно заботиться о своих близких, пока они живы, дабы после их кончины не испытывать мучительных сожалений. У меня мелькнула непрошенная мысль, что мало кто искренне сожалеет о своем отношении к Лайле. Отчего-то вспомнились похороны Исмаила в прошлом году. Вот тогда я действительно жалела о том, что так и не смогла полюбить мужа. Или хотя бы солгать ему о своей любви, ведь в моих силах было сделать его счастливым. Пусть он уверял, что в любом случае счастлив быть рядом со мной, но я частенько ловила на себе его взгляд — внимательный, ожидающий. И мне было больно и горько оттого, что эти ожидания я не оправдала.

Сейчас же мне на мгновение стало жаль Лайлу. Возникло ощущение, что все присутствующие отбывают нудную повинность и с нетерпением ожидают окончания церемонии прощания с усопшей. И точно — едва служитель произнес заключительные слова молитвы над свеженасыпанным холмиком земли, небольшая процессия потянулась к выходу. Салмею ожидал экипаж, чтобы отвезти ее в загородный дворец к Фирузе. Я видела, как она подалась к Селиму и что-то негромко ему сказала. Он ласково погладил ее по голове на прощание и повернулся ко мне. Мы с ним приехали в одной карете, а Эдвин и Баязет ехали верхом. Девушкам из гарема, пожелавшим присутствовать на похоронах, выделили отдельный экипаж.

— Встретимся завтра, хорошо? — шепнула я Эдвину.