- Так как? У тебя есть для меня история?

Он пожал плечами:

- Не сказал бы. Всего лишь хочу перейти.

Я удивленно моргнула, осмысливая его слова, а потом переспросила:

- Всего лишь хочешь перейти?

- Если тебе не сложно.

- Ни капельки не сложно, - фыркнула я.

Еще бы! Не надо передавать никаких сообщений любимым, которые остались здесь. Не надо расследовать обстоятельства его убийства. Не надо охотиться за какой-то памятной вещицей, которую он оставил своим детям в таком месте, где ни один человек в здравом уме даже не подумал бы искать. Подобные ситуации в моем понимании даже лучше сливочного совершенства, каким может быть кусок торта без лишних калорий.

Клоун двинулся ко мне. Я не поднялась, потому что не было сил – кофе еще не подействовал. Но колун, кажется, ничего не имел против. Когда он сделал еще один шаг вперед, я заметила рваные джинсы и закрашенные маркером кроссовки.

- Погоди-ка, - вдруг сказал он, застыв на полпути.

Нет. Ну нет же…

Он поскреб затылок – неосознанный жест из прошлой жизни.

- А ты можешь передавать людям послания?

Проклятье. Ложка дегтя в бочке меда моей жизни.

- М-мм, нет, извини. «Western Union» не пробовал?

- Ты серьезно? – спросил клоун, ни на секунду не купившись. Плохо у меня с торговлей, что тут скажешь.

Я вздохнула и накрыла лоб рукой, показывая, как сильно не хочу быть его посланником. Потом взглянула на него, чуточку приоткрыв глаза. Он стоял на том же месте, ждал и совершенно не казался впечатленным моим спектаклем.

- Ладно, - сдалась я. – Напечатаю записку или еще что.

- Ничего подобного делать не придется. Просто зайди в «Супер Дог» дальше по этой же улице и поговори с девушкой по имени Дженни. Скажи, Рональд передал «Поцелуй меня в зад».

Я оглядела его желто-красный клоунский костюм сверху донизу.

- Тебя зовут Рональд?

- Поверь, суть этой иронии от меня не ускользнула, - усмехнулся он и прошел через меня раньше, чем я успела задать вопрос по поводу поцелуев в филейные места.

Когда люди переходят через меня, я вижу их жизни. Могу сказать, были ли они счастливы, какой цвет любили больше всего и как звали их домашних животных, когда они сами были детьми. Это своего рода ритуал, от которого я научилась получать удовольствие. Закрыв глаза, я приготовилась. Он пах гримом, йодом и кокосовым шампунем. Он лежал в больнице, ждал пересадки сердца. Время шло, и он решил не терять его даром – каждый день наряжался разными клоунами и навещал детей в отделении педиатрии. Каждый день у него было новое имя. Что-то смешное, вроде Родео Рон или Капитан Боксерские Трусы. И каждый день дети должны были угадать его имя по беззвучными подсказками. Под конец он с трудом говорил, а активные движения невыразимо его изматывали, и все же он считал, что это лучше, чем пугать детей скрипучим голосом. Умер он всего за несколько часов до того, как нашли сердце. И ни дня в жизни не курил.

А еще он любил девушку по имени Дженни, которая пахла детским маслом и продавала хот-доги, чтобы оплачивать учебу в колледже. Дженни вписывалась как раз в ту часть обязанностей ангела смерти, которую я ненавижу всей душой. В ту самую часть, которая связана с оставшимися на земле людьми из жизни умерших. Я чувствовала, как сжимаются от горя их сердца. Чувствовала, как трудно дается их легким каждый следующий вдох. Чувствовала, как слезы обжигают им глаза, когда они теряют тех, кого любят. Тех, без кого не могут жить.

Сделав резкий вдох, я вернулась в настоящее. Рональд оказался классным парнем. Надо будет его поискать, когда придет мой час, посмотреть, как ему живется в вечности. Я зарылась поглубже в диванные подушки и от души глотнула кофе, впитывая кофеин, чтобы он зажег искру и снова разбудил клетки мозга.

Взглянув на настенные часы с мультяшными персонажами, я подавила приступ отчаяния, узнав, что сейчас всего 3:35. До рассвета оставалось еще несколько часов. При свете дня не спать было проще. А ночь так и манила отдохнуть и расслабиться. Однако я не могла позволить себе такую роскошь. Почти две недели подряд мне удавалось избегать сна, как бывшего парня с герпесом. А когда не получалось, приходилось расплачиваться.

От одного воспоминания об этой расплате в животе запорхали незваные бабочки. Я прогнала эту мысль, почувствовав, как меня, словно густой пар, обволакивает жар душной ночи, просачиваясь в кожу и давя в зародыше любую надежду на комфорт. Взвинченная до предела, я села ровнее, смахнула с лица влажную прядь и пошла в ванную, надеясь, что холодная вода хоть немного поможет, и удивляясь, как, черт возьми, ночь стала такой душной. На дворе хренов ноябрь. Может быть, глобальное потепление вернулось в игру с новыми силами. Или вспышка на солнце прорвалась через магнитосферу, и прямо сейчас всех нас поджаривает живьем. Вот был бы отстой.

Как только я добралась до выключателя, раздумывая, стоит ли купить крем от загара, внизу живота взорвалась острая вспышка возбуждения. Ахнув от изумления, я схватилась за дверную ручку, чтобы не упасть.

Не может быть. Не могло это повториться, и все тут.

Я с тоской уставилась на кран. Вода все исправит. Пару раз плеснуть в лицо, и я мигом стану нормальной и вредной самой собой. Я щелкнула выключателем, но свет над головой всего лишь мелькнул, словно хватая ртом воздух, и тут же погас. Я щелкнула еще раз. И еще раз, а потом сдалась. В основном потому, что на ум пришло определение безумия.

Проводка в моей квартире, мягко говоря, перетрудилась давным-давно. К счастью, у меня имелся ночник, чей мягкий свет просачивался в ванную. Этого освещения оказалось достаточно, чтобы я подошла к раковине, не отбив по пути ничего жизненно важного. Встав перед зеркалом, я покосилась на него, пытаясь силой мысли перекачать сюда из атмосферы каждую крупицу света, которую могла предложить вселенная. Не помогло. Мое отражение было всего лишь тенью, призрачной сущностью, которую вряд ли можно назвать живой.

Я задумалась об этом, когда на меня нахлынула рябь желания, впиваясь восхитительно острыми когтями и заставляя так сильно дрожать, что я стиснула зубы. Изо всех сил я цеплялась за гордость, купаясь в чувственном пожаре, с которым ничего не могла поделать. Жар просачивался в меня, подталкивал к краю, вел на темную сторону. Я жадно приоткрыла рот и развела ноги, давая ему больше места. И жар стал нарастать. Сильный, властный, он запустил в меня свои ростки, которые извивались и пульсировали в животе.

Ноги подкосились, и пришлось опереться на ладони, в то время как давление становилось все сильнее, вынуждая бороться за каждый вдох. А потом чужое дыхание смешалось с моим, и я взглянула в зеркало.

За спиной материализовался Рейес Александр Фэрроу – получеловек, полусупермодель и сын Сатаны. Могучие плечи блестели от клубящегося вокруг него пара, создавая впечатление, будто он пришел сюда прямо из ада. Но, разумеется, это не могло быть правдой. Из ада он сбежал много столетий назад, а прямо сейчас точил на меня зуб за то, что я привязала его нематериальное тело к материальному. Однако почему-то от этой информации эффект не ослабевал ни на йоту.

Я посмотрела вбок, чтобы увидеть его яснее.

- Что ты здесь делаешь?

Он опустил голову, пронзив меня сердитым взглядом темных глаз. Нахал. Это моя ванная.

Но я же его связала. Привязала нематериальное тело к физическому. Как он здесь оказался? Как ему это удалось?

- Ты меня призвала. – В глубоком резком голосе сквозила враждебность.

Я покачала головой:

- Это невозможно.

Рейес протянул руку над моим плечом и уперся ладонью в стену передо мной. Намерение ясное как божий день. Возвышаться. Доминировать. Убедиться, что я знаю: мне не уйти. Его стройное тело прижалось ко мне сзади, и справа от меня на стену легла вторая рука, окончательно запирая меня в ловушке.

Тяжелый пронзительный взгляд встретился с моим.

- Невозможно, потому что ты посадила меня на цепь, как какого-то пса?