Этой ночью всем потребовалось достаточно много времени, чтобы заснуть. Когда я вернулась с прогулки, девочки сказали мне, что еще никто не получил уведомления о переводе; офицер сообщил, что о местах назначения нам станет известно только утром. Я поняла, что девочки волнуются, впрочем, как и я. Раньше мы всегда узнавали заранее, куда нас собираются отправить. Что же изменилось? Общество никогда и ничего не делает без причины.

Я придвигаю бумагу ближе к квадрату рассеянного света, излучаемого луной. Мое сердце колотится в быстром темпе, хотя внешне я стараюсь сохранить спокойствие. Прошу, пусть эта бумага оправдает свою стоимость, обращаюсь я неизвестно к кому или чему, и потом смотрю на нее.

О, нет.

Я засовываю кулак в рот, лишь бы не издать ни одного звука в этой сонной комнате.

Это вовсе не карта, и даже не перечень указаний.

Это история, и, едва прочитав первую строку, я понимаю, что она не из списка Ста:

Человек толкал камень в гору. Когда он достигал вершины, камень скатывался вниз к подножию, и тогда мужчина начинал все сначала. Люди из соседней деревни обратили на это внимание. «Наказание», - сказали они. Люди ни разу не присоединились к человеку и не пытались помочь, потому что боялись того, кто наслал эту кару. Он толкал. Они наблюдали.

Прошли годы, новое поколение людей заметило, что человек и его камень погружаются в толщу горы, подобно тому, как солнце и луна заходят за горизонт. Они могли видеть только часть горы и часть человека, когда он толкал камень на вершину.

Одна девочка сгорала от любопытства. И вот, однажды, она поднялась на гору. Когда она приблизилась, то с удивлением заметила, что камень испещрен именами, датами и названиями мест.

- Что означают все эти слова? - спросила девочка.

- Это все страдания мира, - ответил ей человек. - Я поднимаю их на гору снова и снова.

- Ты хочешь разгладить ими гору, - девочка заметила, что камень оставляет глубокий след, когда катится.

- Я делаю кое-что другое, - сказал человек. - И когда закончу, ты займешь мое место.

Девочка не испугалась. - Что же ты делаешь?

- Реку, - ответил человек.

Девочка спустилась с горы, пытаясь разгадать, как кто-то может сделать реку. Но вскоре, когда пришли дожди и поток наполнил длинный желоб, омывая человека, девочка поняла, что он был прав. И тогда она заняла его место, толкая камень и поднимая в гору грехи мира.

Вот откуда появился Лоцман.

Это тот самый человек, который толкал камень и потом исчез, унесенный потоком воды. Та, которая пересекла реку и глядела в небо, была женщиной. Лоцман это и старик и юноша, с глазами любого цвета и волосами любого оттенка; он живет в пустынях, на островах, в лесах, горах и на равнинах.

Лоцман возглавляет Восстание - мятеж против Общества - и он никогда не умирает. Когда время предыдущего Лоцмана истекает, к руководству приступает следующий.

И это происходит снова и снова, бесконечно, как движение того камня.

Кто-то в комнате зашевелился, и я застываю, ожидая, пока дыхание девочки снова выровняется. Когда она засыпает, я гляжу на последнюю строчку на бумаге:

Минуя карты Общества края, живет тот Лоцман, движется всегда.

Внезапно меня окатывает горячая боль надежды, когда я осознаю, что эти слова, подаренные мне, истинны.

Есть мятеж. Что-то реальное, организованное и давно существующее и имеющее своего лидера.

Кай и я - не одиноки.

Слово Лоцман было связующим звеном. Знал ли об этом дедушка? Не поэтому ли он подарил мне ту бумагу перед смертью? Ошибалась ли я насчет стихотворения, которому он завещал следовать?

Я уже не могла усидеть на месте.

- Проснись, - шепчу я настолько тихо, что едва слышу саму себя. - Мы не одиноки.

Я спускаю одну ногу с кровати. Я могла бы скатиться вниз и перебудить остальных девочек, рассказать им о Восстании. Может, они уже знают? Хотя, не думаю. Они кажутся такими безнадежными. Кроме Инди. Но, хотя у нее и больше пыла по сравнению с остальными, она также не имеет стремлений к чему-либо. И я не думаю, что ей о чем-то известно.

Я должна сказать Инди.

Мгновение я думаю, что сейчас сделаю это. Когда я спрыгиваю с лестницы, ноги мягко касаются пола; я открываю рот. Но тут слышу шаги офицера, патрулирующего за дверью, и замираю, опасный листок бумаги белеет, как маленький флаг, в моей руке.

В этот момент я понимаю, что никому ничего не скажу. Я сделаю то, что и всегда, когда кто-то доверяет мне опасные слова:

Я уничтожу их.

- Что ты делаешь? - тихо спрашивает Инди позади меня. Я даже не слышала, как она пересекла комнату, и почти подскочила, но вовремя спохватилась.

- Снова мою руки, - шепчу в ответ, борясь с порывом обернуться. Ледяная вода течет сквозь пальцы, наполняя комнату шумом реки. - В прошлый раз я вымыла их недостаточно чисто. Ты же знаешь, как офицеры относятся к грязи на постелях.

- Ты разбудишь остальных, - говорит она. - Они ведь поздно заснули.

- Прости, - говорю я; мне действительно жаль. Но я могла думать только о том, что нет другого способа уничтожить бумагу, кроме как смыть ее водой.

Мне пришлось пережить несколько мучительных минут, разрывая листок на мелкие кусочки. Сначала я держала его рядом с губами, надеясь, что дыхание смягчит звук рвущейся бумаги. Кажется, кусочки получились достаточно малыми, чтобы не застрять и смыться в водопровод.

Инди уже пересекла комнату и выключает воду. Я вдруг думаю, что ей что-то может быть известно. Может, она не знает про Восстание, про мятежи, но у меня такое странное чувство, будто ей что-то известно обо мне.

Клац. Клац. Стучат по цементному полу каблуки на ботинках офицера. Мы с Инди, не сговариваясь, бросаемся к кроватям; я взбираюсь по ступенькам так быстро, как только могу и заглядываю в окно.

Офицер приостанавливается у нашей комнаты, прислушиваясь, потом снова продолжает обход.

Мгновение я сижу, провожая взглядом ее удаляющуюся фигуру. Точно так же она останавливается у следующей комнаты.

Мятеж. Лоцман.

Кто это может быть?

Знает ли Кай что-нибудь про это?

Вполне возможно, что да. Человек, который толкал камень, напоминает Сизифа, а Кай рассказывал мне о нем тогда в Городке. И еще я помню, как Кай давал мне свою собственную историю по частям. Я никогда не думала, что у меня столько всего появится.

Найти его стало для меня единственным делом, растянувшимся на долгое время. Даже не имея карты и компаса, я знаю, что сделаю это. Я снова и снова представляла тот момент, когда мы, наконец, встретимся; как он обнимет меня крепко, как я буду шептать ему на ухо свои стихи. Единственный недостаток моей мечты был в том, что я никак не могла написать что-то для него, дело не двигалось дальше первой строчки. Я сочинила столько начал за все эти месяцы, но вот середину и концовку нашей истории любви никак не удавалось увидеть.

Крепко прижимая к себе сумку, я осторожно, дюйм за дюймом, ложусь на кровать, пока она не принимает все мое тело, от кончиков волос до пальцев ног. Кажется, сегодня я не усну.

Они приходят к нам на рассвете, так же, как пришли за Каем.

Я не слышу никаких вскриков, но что-то другое предупреждает меня. Какая-то напряженность в воздухе, по-другому щебечут птицы, которые, летя на юг, по утрам отдыхают на ветках.

Я сажусь в кровати и выглядываю в окно. Офицеры выводят девочек из других комнат, некоторые из них плачут или пытаются вырваться и убежать. Я прижимаюсь к стеклу, чтобы увидеть больше, мое сердце колотится, мне кажется, я знаю, куда их отправляют.

Как мне уйти с ними? Мой мозг сортирует числа. Сколько миль, сколько препятствий будет на пути к цели. В одиночку мне не достичь Отдаленных провинций, а вот Общество, возможно, перевезет меня туда прямо сейчас.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: