- А в деревне, где жила твоя семья, тоже устанавливали такие камни? - спрашиваю я Кая, и тут же понимаю, что совсем не нужно было интересоваться этой частью истории.

Кай смотрит на меня. - У моих родителей нет, - отвечает он. - На это не было времени.

- Кай, - начинаю я, но он отворачивается и идет к другому ряду камней. Моей руке становится холодно, когда его ладонь больше не сжимает ее.

Мне не следовало спрашивать об этом. Я не любила ни одного из тех, кого видела мертвым, за исключением своего дедушки. Как будто я заглянула в глубокое темное ущелье, в котором ни разу не приходилось идти.

Осторожно передвигаясь между камнями, чтобы не задеть их, я начинаю понимать, что Общество и Хантер были правы насчет средней продолжительности жизни здесь. Большинство умерших не дожило до восьмидесяти лет. В земле лежат и другие дети, кроме той девочки, похороненной Хантером.

- Столько детей умерло здесь, - говорю я вслух. Я надеялась, что вчерашняя девочка была исключением.

- В Обществе тоже умирают дети, - отвечает Кай. - Вспомни Мэтью.

- Мэтью, - повторяю я, и, услышав это имя, внезапно вспоминаю о Мэтью, действительно, впервые за многие годы думаю о нем, как о Мэтью, а не как о первом ребенке Маркхемов, который погиб при трагических обстоятельствах от рук Аномалии.

Мэтью. На четыре года старше Кая и меня; настолько взрослый, что должен был быть неприкосновенным, недостижимым. Он был чудесным мальчиком, который всегда говорил нам привет, проходя по улице, хотя и был на несколько лет старше. Он носил с собой таблетки и посещал среднюю школу. Мальчик, которого я запомнила – теперь его имя вновь появилось в памяти – был достаточно похож на Кая, чтобы быть его кузеном; только более высокий, крупный, неторопливый и спокойный.

Мэтью. Как будто его имя умерло вместе с ним, и как будто произнесение имени ушедшего делает его более живым.

- Но их не много, - говорю я. - Только он.

- Он единственный, о ком ты помнишь.

- А были и другие? - потрясенно спрашиваю я.

Шум, доносящийся сзади, заставляет меня обернуться; это Элай с Инди закрывают дверь позаимствованного нами дома. Элай приветственно взмахивает рукой, и я машу в ответ. Небо уже полностью посветлело; скоро появится Хантер.

Я бросаю взгляд на камень, который он положил вчера, наклоняюсь и провожу рукой по вырезанному имени. САРА. Ей было совсем немного; она умерла в пять лет. Ниже, под датой, нацарапана фраза, и, холодея, я осознаю, что она похожа на строчку из стихотворения:

КОГДА ИЮНЬСКИЙ ВЕТЕР РВЕТ ИХ ПАЛЬЦАМИ С ЦВЕТОВ¹

Я тянусь к руке Кая и сжимаю ее так крепко, насколько хватает сил. Так, что даже холодный ветер не сможет украсть его у меня своими цепкими пальцами, своими руками, которые отнимают жизнь не в срок, не дожидаясь расцвета.

¹Эмили Дикинсон – Поле битвы

Когда Хантер приходит на встречу, он приносит с собой фляжку с водой и моток веревок, перекинутый через плечо. Хотелось бы мне знать, что все это означает. Не успеваю я сказать и слова, как Элай подает голос.

- Она была твоей сестрой? - он указывает на недавно положенный камень.

Хантер даже не оборачивается в сторону могилы. Слабая вспышка волнения пробегает по его лицу. - Вы видели ее? И долго вы наблюдали?

- Достаточно долго, - отвечает Элай. - Мы собирались заговорить с тобой, но ждали, когда ты закончишь.

- Это очень любезно с вашей стороны, - угрюмо произносит Хантер.

- Я сожалею, - говорит Элай. - Кем бы она ни была, мне очень жаль.

- Она была моей дочерью, - объясняет Хантер. Глаза Кассии расширились. Я знаю, о чем она думает: его дочь? Но он так молод, всего двадцать два - двадцать три года.

И, конечно же, не двадцать девять – это предельно низкий возраст, в котором у тебя может быть пятилетний ребенок в пределах Общества. Но здесь не Общество.

Инди первая нарушает молчание. - Куда мы идем? - интересуется она у Хантера.

- В другое ущелье, - отвечает тот. - Вы все умеете взбираться по скалам?

Когда я был маленьким, мама пыталась научить меня различать цвета. - Голубой, - говорила она, указывая на небо. И снова «голубой», указывая во второй раз на воду. Она говорила, а я мотал головой, потому что видел – голубое небо не всегда такое же голубое, как вода.

Это заняло у меня долгое время – до тех пор, пока я не переселился в Орию – научиться применять одно слово для всех оттенков одного цвета.

Я вспоминаю об этом, пока мы шагаем через ущелье. Стены Каньона оранжево-красного цвета, но в Обществе никогда не увидишь именно такого оттенка оранжево-красного.

Любовь тоже имеет различные оттенки. Например, когда я любил Кассию, думая, что меня не любят в ответ. Или, когда я любил ее на Холме. Или та любовь, которую я испытываю к ней сейчас, когда она пришла в Каньон в поисках меня. Она другая. Более сильная. Я думал, что любил и желал ее раньше, но сейчас мы идем по ущелью вместе, и я осознаю, что это гораздо больше, чем новый оттенок. Это целый новый цвет.

Хантер останавливает впереди группы и жестом указывает на утес. - Здесь, - говорит он. - Это место самое удобное. Он начинает оценивать скалу, оглядываясь по сторонам.

Я поднимаю руку, защищаясь от яркого солнца, чтобы лучше видеть подъем над нашими головами. Кассия бросает на меня беглый взгляд и поступает так же. - Это здесь мы с Инди возвращались в ущелье, - говорит она, узнавая.

Хантер кивает головой. - Это лучшее место, чтобы взобраться наверх.

- В том другом ущелье есть одна пещера, - говорит Инди Хантеру.

- Я знаю, - отвечает он. - Ее называют Каверной. И я хочу, чтобы ты ответила на один вопрос - что там находится внутри нее?

- Мы туда не заходили, - говорит Кассия. - Она плотно запечатана.

Хантер трясет головой. - Она только выглядит таковой. Но мои люди пользуются ею с тех пор, как мы впервые пришли в Каньон. После того, как ее прибрало к рукам Общество, мы нашли лазейку, как можно проникать внутрь.

Кассия выглядит озадаченной. - Но, в таком случае, вы знаете...

Хантер перебивает ее. - Мы знаем о том, что там хранится. Но не знаем, для чего. - Он глядит на Кассию, и его пристальный оценивающий взгляд лишает силы воли. - Мне кажется, ты должна знать, для чего.

- Я? - потрясенно спрашивает она.

- Ты жила в Обществе гораздо дольше, чем все остальные, - объясняет Хантер. - Это я могу утверждать. - Кассия краснеет и проводит ладонью по руке, как будто хочет смахнуть какую-то заразу, перешедшую от Общества.

Хантер бросает взгляд на Элая. - Как думаешь, у тебя получится?

Элай внимательно разглядывает утес. - Да, - отвечает он.

- Хорошо, - говорит Хантер. - Это восхождение не особо технически сложное. Даже члены Общества смогут подняться, если попытаются.

- Почему же они не пытались? - интересуется Инди.

- Еще как пытались, - возражает Хантер. - Но эта зона была одной из самых хорошо охраняемых нами. Мы убивали любого, кто пытался вскарабкаться наверх. И даже воздушный корабль невозможно загнать в это ущелье. Поскольку оно слишком узкое. Они приходили пешком, поэтому у нас было преимущество. - Он заканчивает вязать узлы и перекидывает веревку через металлическую скобу, вделанную в стену. - Это срабатывало много раз.

Но теперь фермеры ушли, перебравшись через равнину. Или лежат мертвые на вершине Каньона. Это лишь вопрос времени, когда Общество осознает это и решит вторгнуться сюда.

Никто не понимает это лучше, чем сам Хантер. Нам нужно торопиться.

- Мы могли подниматься в любом месте, - продолжает Хантер. - Весь Каньон принадлежал нам. - Он смотрит на веревку в своих руках. Думаю, он снова вспоминает о том, что все ушли. Ты не думаешь, что сможешь когда-нибудь забыть такое, но иногда – на минуту-другую – все же забываешь. Я никогда не мог решить, считаю ли я, что это хорошо, или, что это плохо. Забывая, ты живешь, не ощущая боли, но вдруг пришедшее воспоминание сильно бьет по голове.