VIII

По шоссе еще двигались массы людей. Приазовье покинуло свои насиженные места и со всем скарбом шло на восток. К большаку со всех сторон текли по проселкам вереницы крестьянских телег и армейские обозы. Нам, кому нужно было спешить, пришлось свернуть в сторону от дороги и пробираться по рощицам, по полям, по садам; кустарниками и перелесками мы спрямляли путь.

Движение разведчика не может протекать в одном темпе. Временами, когда он принужден припадать к земле и ползти или замирать, он теряет часы драгоценного времени, а в войне, как известно, проигрыш одной стороны является выигрышем другой. Время, потерянное нами, выигрывает враг. Поэтому там, где на территории, занятой врагом, разведчик может пройти, он проносится серной.

Мы могли бы идти рядом с обочиной дороги, не скрываясь от гражданского населения, которое шло нам навстречу, но нас учили никогда не считать врага глупее себя. Разве группа советских бойцов, двигаясь против течения, не обратила бы на себя внимания врага? Надо было считать, что в этих текущих к востоку толпах людей и вереницах подвод находится не один немецкий разведчик. Поэтому мы предпочли весь этот поток обходить стороной, лугами, лесами, полями.

Неубранный хлеб тянется бескрайним морем, безжалостно потоптанный, стравленный лошадьми, помятый колесами и гусеницами танков и тракторов, жалобно шелестящий, колючий и осыпающийся. Стоят колхозные сады, брошенные с их богатствами. Когда проходишь, с глухим стуком там и тут с ветвей падают переспелые яблоки. Не лают сторожевые собаки, — их увели хозяева или они убежали сами. С дороги доносится непрерывное тарахтение и грохот телег, тачанок, повозок, машин и тракторов, ржанье лошадей, короткие разноголосые гудки автомобильных сигналов. С деревьев начинают опадать листья.

Слева от нас лежит море, мы не видим и даже не слышим его, но ощущаем его по влажности воздуха, по едва заметной белесоватой дымке, которая смягчает легкой сединой черную шерсть ночи.

На западе, впереди нас, небо в разных местах светлеет зловещим отблеском далеких пожаров. Враг ли зажег наши дома, или народ, уходя от врага, не хочет оставить ненавистным захватчикам своего добра?

Вот засветились короткие вспышки взлетающих в небо немецких ракет — зеленые, красные, белые. Мы остановились и пометили на карте место, где впервые увидели сигналы немецких соединений, текущих по степи прямо на нас.

Судя по скрипу возов, постукиванию деревянных колес и громыханию вальков, идут уже беженцы. Где-то там, в этом седом сумраке, по этой пыльной дороге, бредут, может быть, бабушкины голубоватые волы, а курочки-пеструшки несутся в корзине во время движения нескладной широкой арбы.

Звук железа, катящегося по камням шоссе и громыхающего над степью, теперь почти прекратился, зато гуще, черней стала масса текущего людского потока. Истомленные длинной дорогой, не знающие, где ее конец, люди идут молча и сурово, и гул их движения тяжело висит над степью.

Ночной мрак начал редеть, когда мы подошли к нашей цели — к мосту через реку, которая лежала последней существенной преградой для немцев перед наскоро созданной линией обороны у Таганрога.

Налево, за мостом, лежала большая деревня. Мы уже видели сквозь рассветную мглу ее очертания, высокие кровли, подобные стогам. Но деревня была нема и слепа. Через мост тянулись телеги, негустой вереницей брели пешеходы с узлами, заплечными сумками, с какими-то сундучками.

Мы приблизились к дороге и берегом вышли на мост.

Оторвать от потока беженцев фашистские передовые танки и не дать им переправиться — вот в чем была наша задача.

Заминировать и взорвать этот мост было не так уж трудно. Мы делали это неоднократно на пути наступления фашистов, задерживая их, срывая их календарь наступления и давая нашим частям лишнее время на укрепление своих позиций.

В полумраке мы дружно и молчаливо делали наше дело, когда до нас донеслось словно железное дыхание ада. Мы ощутили тяжелую поступь танков в дрожании моста, к которому привязывали тол.

Теперь оставалось лишь отбежать и залечь в кустах в стороне от моста, где я заранее выбрал заросшую кустами яму. Мы отбежали и залегли, наблюдая дорогу.

По дороге с грохотом, ревом и лязгом надвигалась танковая колонна. В еще не рассеявшейся мутной мгле рассвета мы не могли рассмотреть, фашистская она или наша. Колонна остановилась в нескольких сотнях метров. Лязг прекратился, только глухо ворчали моторы. Вот и они умолкли.

— Что, если мне переплыть и пробраться поближе? — неуверенно предложил Володя.

— Пока ты будешь переплывать, они нагрянут на мост, — возразил я ему.

Небо медленно светлело, и на фоне его приземистые стальные черепахи виднелись с каждой минутой явственней.

— А знаешь, ведь это не наши. Нашим зачем бояться моста? Это немцы! — шепнул Ушаков.

— И я тоже думаю — немцы, — сказал Зонин.

Оставив при себе Толстова, Зонина и Ушакова, я приказал Звездину занять наблюдательный пункт на высоком дереве, откуда будет ясно просматриваться тот берег реки. Чтобы прикрыть наш отход от моста после взрыва, я расположил расчет ручного пулемета в одном из многочисленных, ранее вырытых окопчиков.

В рассветной тиши чирикнула какая-то перелетная пташка. Меня все еще мучило сомнение, посеянное Володей: не наша ли это колонна? Но почему бы ей двигаться позади последних пехотных частей, позади походных кухонь и бабушкиных голубоватых волов? Слишком ответственное дело навалилось на наши молодые плечи.

«А вдруг, — думал я без всякой логики и наперекор логике, — это все-таки наша колонна и мы отрежем ей путь?»

Сердце мое стучало так напряженно, как ему не случалось еще стучать ни под воздушной бомбежкой на переправе, ни под снарядами дальнобойных орудий.

Тяжело храпя, глухо лязгая, стояло перед нами стадо чудовищ нашего века. Но, может быть, эти чудовища — друзья?

— Чего же они не идут? — нетерпеливо шепнул Володя.

— Советуются, боятся.

Но и наши танкисты тоже могли бы остерегаться мин. Если они в боях отошли от намеченного маршрута и вышли к неизвестной переправе — откуда им знать, безопасен ли мост!

Передний танк вдруг взревел, дрогнул и одиноко пополз вперед, прямо на мост. Он двигался осторожно, словно ощупывая перед собой каждый вершок дороги, как делает это недавно ослепший человек.

Если он враг, то никто не похвалит меня за медленность и нерешительность при выполнении боевого задания.

Танк вступил на настил моста, он был от нас близко, но рассвело еще недостаточно, чтобы его можно было хорошо разглядеть подробно…

Шеген всегда надо мной смеялся, что я порой высказываю остроумную мысль с запозданием. Он называл такие идеи «остротой на лестнице», когда человек, уходя из гостей, придумает меткое слово, которое не пришло ему в голову во время беседы с друзьями… Неужели и сейчас мое решение придет поздно? Надо немедленно решать.

Я приказал Зонину подобраться к разведочному танку и рассмотреть его знаки. Потом вдруг заколебался: Зонин громоздок, медлителен. Я зову его назад. Он неохотно остановился.

— Лучше ты, Володя. Ты видел их раньше, — говорю я Толстову.

Володя без единого слова скользнул в траву, как ящерица. Через десять шагов даже мы, следившие за ним, потеряли его из виду.

Танк вступил на мост… Почти прошел половину… И в этот миг раздался взрыв. Я понял, что Володя швырнул под танк связку гранат.

— Рви! — крикнул я.

В тот же миг оглушительный взрыв ударил из-под моста, со страшной силой выбросив вместе с пламенем вверх бревна, балки, доски, железные крепления, дым и облако пыли. В багровом мраке охваченный пламенем танк вздыбился, проваливаясь своей задней частью, и рухнул в воду. Железные скрепы, бревна и доски рушились, падая в реку и на берег.

— Здорово, а? — сказал Володя, вдруг вынырнув из травы.

Мы вскочили и побежали, пригибаясь к земле. На том берегу затрещали пулеметы, но пули возле нас не свистели. Видимо, облако взрыва заволокло нас, и гитлеровцы палили наугад под глинистый обрыв берега, думая, что мы еще находимся там. Добежав до ближайших кустов, мы бросились на землю.

Мутная белизна рассвета окрасилась зелеными и красными отсветами ракет. При свете их, сквозь незаметно спустившуюся муть тумана и моросящего дождя, мы увидели, как стальная колонна немецких танков пятилась назад. Отдельные танки начали сходить с дороги, направляясь к садам, расположенным за деревней, и в сторону лесистого холма.