— Они, верно, где-нибудь поблизости?

— Должно быть, так.

— Кто бы мог быть этот Чакырджалы?

— Какой-нибудь грабитель.

— Это наш враг, Хаджи Мустафа. Самый лютый. Нет у нас хуже врага, чем он. Даже жандармов можно простить, но только не его. Правильно я говорю?

— Правильно, мой эфе.

— Если мы не изловим этого подлеца, конец нашей доброй славе.

Хаджи Мустафа замечает огонь костра на одном из ближайших холмов:

— Наверно, они там.

— Пошли, Хаджи.

Чакырджалы со своими людьми приближается к костру. Около него девятеро мужчин. Тут же и похищенные овцы. Мужчины сгрудились вокруг девушки, участь ее ясна.

— Не шевелиться! Бросайте оружие! — гремит голос Чакырджалы.

Те бросают ружья.

За ружьями, по приказу Чакырджалы, следуют револьверы и кинжалы.

— Хаджи! Собери оружие!

Нукеры Чакырджалы связывают всех девятерых.

Девушка кидается на грудь эфе:

— Будь моим братом!

— А теперь пошли к шатру, — говорит Чакырджалы. — Старики, верно, все глаза проплакали.

— Будь моим братом, эфе, моим старшим братом, — снова благодарит девушка. — Ты меня спас. Спас мою честь. Спасибо тебе, мой эфе.

Чакырджалы ведет ее к шатру.

Старик и старуха безмерно счастливы. Они по очереди целуют руки эфе.

— Разведите большой костер чуть ниже шатра, — приказывает Чакырджалы нукерам. — Величиной с молотильный ток. Они хорошенько повеселились. Теперь наш черед. Так, что ли, Хаджи Мустафа?

— Так, мой эфе.

И вот огромный костер уже ярко пылает.

— Делай свое дело, Хаджи.

Хаджи успел понять, в каком беспредельном гневе их главарь.

Он отвязывает двоих пленников, затем снова прикручивает каждого к отдельному вырванному с корнями деревцу.

— Прости нас, эфе. Виноваты мы. Прости нас.

— Это ты, ублюдок, Чакырджалы?

— Нет.

— А кто же?

— Не знаю.

Чакырджалы спрашивает у старика:

— Кто из них Чакырджалы?

— Вот этот, мой эфе.

Перед Чакырджалы громадный, как гора, парень.

— В костер его, Хаджи.

Двое нукеров швыряют самозванца в огонь. Разносятся отчаянные вопли.

Чакырджалы неподвижен как истукан.

— Хаджи, веди еще двоих.

Хаджи приводит.

— Пощади нас, эфе. Мы не сделали ничего плохого. Этот человек заставил нас силой.

— Правда ли это?

— Неправда, — подает голос один из связанных. — Они-то и есть главные зачинщики.

И он выкладывает все: кто что сделал. О каждом в отдельности.

Их бросают в огонь. Расправа продолжается до тех пор, пока в живых не остаются всего трое. Эти стоят как неживые.

— Эфе, — молящим голосом говорит один из них, — обычно перед казнью у приговоренных принято спрашивать их последнее желание. Спроси и ты у меня. А уж я буду тебе благодарен до последнего вздоха.

— Какое же у тебя желание?

— Позволь мне убить этого доносчика, который предает нас всех, одного за другим. А потом, если хочешь, и меня брось в костер.

— Ну что ж, дарую тебе исполнение твоего желания.

Эфе вытаскивает из-за пояса кинжал.

— На, возьми.

Доносчик падает под градом смертоносных ударов. Убийца хватает бездыханное тело и бросается в огонь.

По всей окрестности расползается запах горелого мяса.

Эфе подходит к старику.

— Так вот знай, Чакырджалы — это я. Уж ты на меня не обижайся, если что не так. Отныне я старший брат твоей дочери. Принимаешь ли меня в сыновья?

— Принимаю, сынок.

Впоследствии Чакырджалы выдаст его дочь замуж. Наделит ее богатым приданым. И вместе со всеми будет гулять на ее свадьбе.

Вот такие рассказы о Чакырджалы мы слышали в Дюздже, Сивасе, Эрзруме, Стамбуле. Слухами о нем полнилась вся страна.

С 1906 по 1910 год я служил в Дюздже. Оттуда, уже в звании капитана, был переведен в Искодра. По пути на место нового назначения заехал в Стамбул. Там я встретился с одним из своих товарищей — офицеров.

— Рюштю, — сказал он, — тебя разыскивает полковник Реджаи-бей. Послали запрос в Дюздже, но оттуда ответили, что ты уже выехал. Как можно быстрее повидай полковника.

Я не замедлил выполнить этот совет. Полковник Реджаи-бей отбирал опытных, отважных солдат для службы в формировавшихся тогда частях жандармерии.

Он приветствовал меня такими словами:

— Я искал тебя на небесах, а ты, оказывается, здесь, на нашей грешной земле. Итак, я зачисляю тебя в жандармерию. Что скажешь? — Не дожидаясь моего согласия, полковник добавил: — Где бы ты хотел служить? — Видя, что я молчу, он повторил: — Ты нам очень нужен. Где бы ты хотел служить?

Мне оставалось только сказать:

— В Дюздже.

Через три дня приказ о моем переводе в Искодра был отменен. Меня назначили начальником жандармского подразделения Дюздже.

Я простился со своими друзьями, которые должны были выехать в Искодра, и еще через три дня возвратился в Дюздже.

Настойчивость, с которой полковник Реджаи-бей искал меня для зачисления в жандармерию, имела свои причины. В бытность мою в Дюздже я приобрел ценный опыт борьбы с разбойничьими шайками. Многие из них сумел уничтожить. Значительных успехов я достиг, участвуя в подавлении восстания 31 марта. Именно мне удалось задержать мятежников по пути из Стамбула в Анатолию.

Произошло это так. 31 марта взбунтовались отряды личной охраны Абдул-Хамида. По суше и по морю они стали перебираться в Анатолию. Окрестности Дюздже оказались среди первых мест, подвергшихся их нападению.

В те дни я был непосредственно подчинен начальнику гарнизона — Исмаилу Ремзи-бею, моему старому знакомому, человеку энергичному, решительному, истинному патриоту, как и я, стороннику конституционной монархии.

— Дворцовые телохранители движутся прямо на нас, — взволнованно обратился ко мне Ремзи-бей. — Достаточных сил для сопротивления у нас нет. Ты хорошо знаешь эти места, Рюштю-бей, придумай же что-нибудь. Нельзя допустить, чтобы они прорвались в Анатолию.

После долгого размышления я ответил:

— Прежде всего надо раздать оружие всем ополченцам. Образовать из них отряд под командованием кого-нибудь из офицеров. Я же отправлюсь в жандармское отделение Акчакоджа и постараюсь перехватить всех, кто высадится с моря.

Он принял мое предложение, и мы тотчас же взялись за дело.

Срочно выехав в Акчакоджа, я поставил под ружье всех тамошних ополченцев. Мобилизовал всех лодочников, даже тех, что не были записаны в ополчение. Трубачей — и тех поставил под ружье. Это было необходимо, чтобы дать врагам почувствовать нашу силу. Перед отъездом я послал письмо моему брату Осману, который жил в нашей деревне Кобашлар, теперь Салимли, каза Карасу.

«Срочно собери отряд и иди ко мне, — говорилось в этом письме. — Положение тяжелое. В опасности не только мы сами, но и вся нация».

Мой брат Осман славился по всей округе своей удалью и меткой стрельбой. Впоследствии во всех моих делах, в преследовании разбойников он был главным моим помощником, делил со мной каждый успех. Я еще подробно расскажу об этом в своих воспоминаниях.

Я установил связь со штабом бригады, стоявшей в Эрегли, и послал телеграмму в штаб бригады, которая располагалась в Коджаэли.

Штабам обеих бригад я сообщил о направлении, в котором движутся мятежные силы, предлагая скоординировать наши действия для оказания им надлежащего отпора.

Из обеих бригад пришел одинаковый ответ. Послать мне подкрепление не представляется возможным. Командование рассчитывает, что я смогу удержать побережье. А уж на суше они сделают все возможное, чтобы преградить путь мятежникам.

Таким образом, мне оставалось полагаться лишь на собственные силы. Самое важное — чтобы подоспел Осман. На него вся надежда.

Осман привел с собой сто отборных молодцов. Мы заняли линию обороны между Сакарьей и Акчакоджа.

Отряд за отрядом стали прибывать мятежники. Я послал к ним в качестве парламентеров пожилых людей. Установил контакт с одним из их командиров. Учитывая чрезвычайные обстоятельства, договорился с начальником почты, чтобы им послали такую телеграмму: