Хасан брел по берегу реки. Отрывистые мысли, путаясь, роились в его голове. А может быть, то были и не мысли вовсе, а смутные мечты. Он следил, как поспешно одна за другой уносятся в сторону фиолетовых гор Тороса[10] призрачные тени облаков. Вода у берегов текла лениво, застаивалась, покрывалась пылью, соломинками. За лето Хасан вытянулся, шея у него стала длинной и тонкой, почернела от загара и, как у стариков, усеялась морщинками. Со стороны могло показаться, что он разговаривает сам с собой. Будто во сне.

Вроде бы он слышал это от кого-то — от крестьянина ли, от бабушки, от старухи Залы, от одного из дядьев, от Элиф? Да, наверное, слышал. Он ведь редко прислушивается к словам взрослых. В одно ухо влетело, в другое вылетело. Ну их, со всеми их разговорами! События, одно за другим, с головокружительной быстротой проносились мимо. До первых вечерних звезд вся деревня возбужденно тараторила, а он не хотел, да слушал. Вот как оно было.

Аббас пришел за Эсме. Уже не в первый раз. Из-за нее-то он и бежал из тюрьмы. Эсме просила его, умоляла: «Уходи, Аббас, уходи! Ты попал в тюрьму, теперь слишком поздно что-либо исправить. Уходи, Аббас!» А он все стоял и стоял и смотрел в глаза Эсме. А она — в его глаза. «Нас могут увидеть, Аббас, приходи лучше завтра», — сказала она. И тогда он ушел. А в руке у него был зажат новенький «маузер». Через всю грудь — патронташ. «Уходи в горы, Аббас», — сказала она. И он ушел в горы. От любви к ней он лишился рассудка, и она с ума сходила от любви к нему. Аббас ушел в горы, но Эсме за ним не последовала.

На другой день он явился опять. Спрятался в тени большого тутового дерева. И такой он стройный, гибкий и сильный, что и сказать нельзя! Все вокруг затопил синий лунный свет. Эсме вышла из дома. Халиль спал. «Уходи, — сказала она Аббасу. — У меня сын маленький. Пожалей меня. Да и себя тоже. Они и тебя, и меня убьют». Но Аббас не уходил. Все стоял и стоял под тутовым деревом, хоронясь от лунного света. «Умоляю тебя, уходи, они убьют нас», — просила Эсме. Аббас молчал.

Молодая женщина знала, что он убежал из тюрьмы, куда попал из-за нее. Не выдали ее за Аббаса. Он ранил троих. Двое легко отделались, а третий остался хромым. Аббасу вкатили большой срок, отправили в диярбакырскую тюрьму.

Халиль тоже влюбился в красавицу Эсме. Однажды ночью он вместе с шестью приятелями похитил девушку из отцовского дома. Скрутил ей руки за спиной, попытался взять силой. Она сопротивлялась. Лишь неделю спустя, опоив ее шербетом, смешанным с опиумом, добился своего. Когда Эсме пришла в себя, она поняла, что произошло. У нее кружилась голова, началась рвота. Шла кровь. Она сама себе опостылела. Халиль привез ее в свой дом, пригласил имама, и брачный союз был заключен. Халиль настоял и на гражданском бракосочетании в тот же день. Лишь после этого позвал врача, чтобы остановить кровь.

Целый год Эсме не говорила ни с Халилем, ни с жителями деревни. Трижды под покровом ночи убегала от мужа, и трижды ее догоняли и возвращали домой. Старуха свекровь то и дело повторяла: «Халиль, сын мой, эта блудница не принесет тебе счастья. Отошли ее восвояси. Смотри, навлечешь на себя беду!» Халиль знай себе посмеивается в ответ. «Халиль, сынок, попомни мои слова: насильно мил не будешь. Мать тебе добра желает. Из-за этой бабы проклятой один уже в тюрьме сидит. Гони ее из своего дома!»

Наконец Эсме заговорила. Казалось, она обо всем забыла, простила все обиды, как будто не она молчала целый год, не она была в постели холоднее льда. Рождение ребенка изменило ее. Только о малыше своем думала, никого в мире не замечала, кроме сыночка своего. Стала спокойна, весела, работяща. Деревенские полюбили ее. Она охотно всем помогала, ухаживала за больными. Если кому-нибудь в деревне нужна была помощь, ее и звать не приходилось — сама прибегала. А малыш ее, сыночек ненаглядный, рос, тянулся. Вот тут-то и объявился опять Аббас. Он бежал из тюрьмы.

Своей страстью к Эсме Аббас прославился на всю округу. Печальная история его любви была известна во всех подробностях. О ней слагали дестаны и песни, которые пелись даже в их деревне.

«Уходи, Аббас, — молила Эсме. — Уходи, если и впрямь любишь меня. Уходи и не появляйся больше, если твоя любовь настоящая».

До самого рассвета простоял Аббас под тутовым деревом, и Эсме — рядом с ним. С первыми лучами солнца он ушел. Эсме все стояла и смотрела ему вслед, даже на цыпочки приподнималась, пока не потеряла его из виду. Около месяца она не слышала о нем ничего, хотя каждую ночь ждала, ждала. Ах, только б еще разок увидеть его! И однажды, незадолго до рассвета, услышала знакомые шаги и оцепенела от страха. Вся дрожа, спустилась по лестнице. «Аббас, уходи! Заклинаю тебя, уходи! Иди в скалы, жди меня там. Я приду, найду тебя». Он, ни слова не обронив, повернулся и зашагал в сторону гор. А она следила за ним глазами. Едва рассвело, собрала узелок с едой и ушла туда, где он ждал ее. Никто из деревенских ничего не заметил.

Несколько месяцев Эсме ходила к Аббасу, они встречались в одной из пещер Анаварзы. Муж учуял неладное, выследил ее, но в пещере их не оказалось. Аббас издали увидел Халиля, хотел его убить, но Эсме не позволила.

Однажды жандармы оцепили скалы Анаварзы. День и ночь напролет отстреливался Аббас. Но жандармы все-таки схватили его, нацепили наручники и отправили в участок. По дороге Аббас обманул жандармов и ухитрился сбежать. Вновь он вернулся в скалы. Эсме знала, что возлюбленный придет, каждую ночь ждала. И он пришел, встал под тутовым деревом. Стоял не шевелясь, боясь лишний раз вздохнуть. Несколько раз Хасан тоже видел его темную тень. Эсме выходила к нему, и два силуэта сливались в один.

В скалах Анаварзы опять выли пули. Аббас ранил двоих жандармов и Халиля. Лекарь-курд обработал рану, забинтовал. Он был черноглазым, длиннолицым, все время чему-то улыбался. «Надо ж, какие дела!» — приговаривал он.

Однажды вечером, перед молитвой, когда Халиль, Эсме и Хасан сидели вокруг расстеленной на полу скатерти, за окном вдруг метнулось пламя, выстрел вспорол тишину. Крик. Облачко порохового дыма. Халиль, упавший головою в миску с едой. Кровь, кровь, родничком бьющая из виска. И запах пороха.

Потом притащили труп Аббаса. А к вечеру бросили его за деревней — на растерзание голодным псам.

Ночью Эсме, вместе с одним из поденщиков, пошла на дорогу. Они с трудом отогнали собак, положили тело Аббаса в мешок, и Эсме сама дотащила мешок до отрогов Анаварзы. До утра они с поденщиком рыли могилу. Там и похоронили Аббаса. Все узнали об этом.

О, что тут началось в деревне! Дядя Мустафа бил Эсме ногами. «Шлюха поганая! — орал он. — Это ты виновата в смерти моего брата. Я от тебя мокрое место оставлю. Говори, где похоронила своего пса! Признавайся, или я убью тебя!» Эсме молчала.

Деревенские вопили что было мочи. Они осыпали Эсме грубой бранью, все — старики, дети, мужчины, женщины.

Сельчане во главе с дядьями и бабушкой несколько дней искали в горах могилу Аббаса, но так и не нашли. А Эсме молчала.

Прибежала собака, из пасти у нее вывешивался красный язык. Следом появилась бабушка. Вода у берегов, покрытая пылью, соломинками, палой листвой, как будто совсем не текла. После смерти сына бабушка не снимала с головы черный плат, из-под которого выбивались красные от хны пряди волос. Она опиралась на толстую камышовую палку. Подошла и села рядом.

В отдалении медно сверкала укутанная в туманы гора Дюль-дюль. Аромат цветов пронизывал воздух. От скал Анаварзы струился звенящий жар. Река исходила серебряным паром. Казалось, будто это вовсе и не река, а повисшая в воздухе дорога.

Хасан старался не смотреть на бабку. Когда она говорила, становилось видно, что у нее во рту только один зуб, желтый и острый. Старуха туго перетягивала и без того тонкую — вот-вот переломится — талию широким шелковым кушаком. Лицо у нее было темное, как кора старого дерева. Пестроцветная бахрома свисала до самых колен. С девичьих лет бабушка носила такой кушак. Даже когда потеряла любимого сына и вся, с головы до ног, обрядилась в черное, не сняла свой кушак с красно-зелено-голубой бахромой. Видно, до смерти не изменит своей привычке. Говорили, будто она в завещании наказала похоронить ее перепоясанной кушаком. Много времени прошло после гибели сына и расправы над Аббасом, но она единственная продолжала искать в скалах Анаварзы могилу, в которой спрятала шлюха невестка тело своего любовника. Ну нет, этого она так не оставит, непременно найдет труп негодяя и бросит на съедение собакам, накормит стервятников! На такое святое дело она не жалела денег — всем детям раздавала, — пусть только ищут могилу Аббаса. Одной надеждой и жила старая: ах, если б сжить со свету проклятую Эсме! Что и говорить, сыновья никуда не годны, не могут отомстить за честь дома.