— Отставки просит по болезни. Но письмо писал не он. Я его руку хорошо изучил. Да и стиль чужой.

— Откуда письмо?

— Неизвестно. Писано в дороге, такие конверты и бумагу дают обыкновенно на постоялых дворах.

— Так почему ж ты все-таки решил, что Котов арестован?

— Насмотрелся я, батюшка, за свою жизнь. Был человек, и не стало человека — значит, либо умер, либо арестован.

— Я по нему тужить не буду. Дали ему отставку?

— Дали,- кивнул головой писарь.- Но все это мне очень не нравится.

— Скоро я уеду,Фома Лукич. Запиши мой адрес в Петербурге. Если что узнаешь нового — сообщи.

На пороге своего дома Никита встретил теткиного кривого лакея. Сапоги он сменил на белые чулки и туфли с пряжками. Франт, да и только! В руке он сжимал пузырек со снадобьем и вид имел таинственный. Никита давно заметил, что все клиенты выходят от Гаврилы с таким же таинственным выражением лица, словно только что запродали душу дьяволу и теперь прикидывают- не продешевили ли.

Лакей поклонился, не подобострастно, а как-то даже изящно, и сообщил, что княгиня Ирина Ильинична сегодня в духе, всех принимает и со всеми любезна, и коли видеть тетушку надобность у Никиты не отпала,то лучшего дня, чем сегодняшний, придумать трудно. И Никита опять пошел к тетке.

Дом Ирины Ильиничны, словно отображая настроение своей хозяйки, был на этот раз тих и благопристоен, ни криков, ни ругани. Черного пса куда-то убрали, в цветнике возился садовник с кривыми ножницами. Уже знакомый лакей сразу провел Никиту в гостиную и напоследок шепнул:

— Спасибо за лекарство, барин.

Гостиная, большая продолговатая комната на пять окон, носила отпечаток если не скудости средств тетушки, то какой-то неряшливости. Шпалерные обои на стенах выцвели, и вытканные на них зеленые травы пожухли, словно побитые дождями и заморозками. Вдоль стены стояла шеренга стульев. Высокие черные спинки их, скошенные внутрь ножки напоминали сидящих в ряд кривоногих и недоброжелательных старух.

Тетка впорхнула в гостиную, пробежала вдоль стульев и села у лакированного столика, картинно изогнув шею.

— Ну? — сказала она вместо приветствия и усмехнулась.

— Я давно не получал известий из дому,- промолвил вежливо Никита, стараясь не смотреть на Ирину Ильиничну, чтобы не выдать своей неприязни.

— Понятно. Я знаю, почему вы не получаете известий. Я вас предупреждала об этом несколько месяцев назад. У князя родился сын. Намедни я не приняла вас, дала понять, что нам не надо видеться. Какие мы родственники, право?

— У князя родился сын?- Никита не мог сдержать улыбки.

— Не понимаю, чему вы радуетесь?- Ирина Ильинична встала,давая понять, что прием окончен.

— За что вы так ненавидите отца?- спросил он и тут же пожалел об этом. Лицо княгини вспыхнуло, плечи вскинулись, и мантилья упала на пол. В руке ее нервно задрожал непонятно откуда появившийся веер.

— А вы смелый молодой человек! О таких вещах не принято спрашивать. Не я его ненавижу. Он меня знать не желает.- Она подошла к поставцу, взяла с полки расписной флакон и долго нюхала его, томно прикрыв глаза.

«Ну и притвора моя тетушка»,- подумал Никита. Решив, что уже прилично показать себя успокоенной,Ирина Ильинична обернулась и, светски улыбнувшись, спросила:

— Вы, верно, без денег?

Никита усмехнулся такой заботе.

— Розовая эссенция, — продолжала тетушка, — та, которую приготовил ваш Гаврила, очень хороша. Уступите его мне. Я хорошо заплачу. Теперь вам не к лицу такая роскошь, как камердинер.

— Я не торгую людьми, сударыня, — сказал Никита и, не простившись, вышел.

Иль страшилище ливийских скал, львица,

Иль Сциллы лающей поганое брюхо

Тебя родило с каменным и злым сердцем?

Нет, она не львица. Она стареющая, озлобленная, раскрашенная помадой и румянами маска.

Никита не помнил, как очутился на берегу Сретенки. Жуки-плавунцы деловито бегали по воде в болотистой заводи. К берегу прибило самодельный мальчишеский плот. На бревнах ворохом лежали брошенные кувшинки. Никита взял лист и прижал его ладонями к лицу. Лист слабо пахнул малиной.

У них родился сын… У него брат. Маленькое существо лежит в колыбели — наследник! Он занял место Никиты. Разве он хотел был наследником земель, богатств и чести Оленевых?Да,хотел.Он хотел быть главным для отца. Хотел его уважительной ласки, которую оказывают только наследникам. Хотел оправдать все его надежды. Сейчас у отца нет на него надежд. Всю жизнь он будет живым укором, и отец будет ненавидеть его за то, что поступил с ним несправедливо. Пока не поступил, но поступит. Бедный отец!

В этот же день к вечеру из Петербурга прибыла карета. В подробном письме князь Оленев сообщил о рождении сына, крещенного Константином, звал Никиту домой и на радостях прислал вдвое больше, чем обычно, денег.

— Примите мои поздравления, барин.- Гаврила приложился к руке Никиты.

— Да-да… Завтра же едем. По дороге заедем в Перовское к Алешке Корсаку. Надо его вещи к матери завезти да узнать, нет ли от него вестей.

— А уместна ли сейчас задержка, когда их сиятельство ожидают вашего приезда?

Никита ничего не ответил. Вид у него был хмурый, и Гаврила не стал задавать больше вопросов.

— Компоненты свои успеешь упаковать?

— Большую часть я здесь оставлю. Возьму только самое необходимое.

— У барина багажа саквояж, у камердинера вся карета… Возьми ты лучше все с собой. Неизвестно, вернемся ли мы в Москву. Батюшка денег прислал. Отсчитай, сколько я тебе должен.

Гаврила с трепетом принял тяжелый кошелек, заперся в своей комнате и в приятном нетерпении потер руки. Потом долго складывал монеты столбиками, вычеркивал в черной книге цифры, вписывал новые. Одно его заботило — брать ли с барина причитающиеся проценты, а если брать, то сколько? «Надо по справедливости… по справедливости…»- приговаривал он.

— Гаврила, друг,- услышал он.- Нет ли у тебя чего-нибудь от печали?? Чего-нибудь с незрелыми померанцами или с незначительным количеством арака, чтобы отпустила тоска? Худо мне…

Камердинер захлопнул книгу. Какие уж тут проценты? И пошел в соседний трактир, чтобы купить венгерского или волжской водки.

По прибытии в Петербург Белов устроился на гостином дворе у Галерной гавани. Комната была сырая, темная, но накормили сытно и плату за ночлег затребовали вполне умеренную. Это было хорошим предзнаменованием и несколько ободрило Сашу, который, хоть и боялся себе в этом сознаться, оробел перед северной столицей.

Три «надо» сидели у него в голове: узнать о судьбе Анастасии, найти в Кронштадте Алексея и начать протаптывать дорогу к тому сказочному дворцу, имя которому — гвардия.

Верный себе, он ничего не стал решать с вечера. Будет день- будут мысли, вопросы, появятся и люди, которым эти вопросы можно будет задать. «Запомни этот день- четырнадцатого августа,- твердил он себе, как вечернюю молитву. — Это день нового отсчета времени».

Утром, еще не одевшись, он углубился в изучение отцовской книги. Под словом «Питербурх» он сразу натолкнулся на следующий текст: «В случае нужды будешь принят на жительство Лукьяном Петровым Друборевым, с коим вместе служили в полку. А жительство он имеет на Малой Морской улице противу дома прокурора Ягужинского».

Саша не верил собственным глазам. Дом ее покойного отца! Видно, само провидение водило пером родителя. Если Анастасию не проводили в крепость вслед за матерью, то где же ей быть, как не в этом доме?

Малую Морскую он нашел без труда. Первый же человек, к которому он обратился, указал на двухэтажный восьмиоконный по фасаду особняк с роскошным подъездом. Обойдя его со всех сторон, Саша обнаружил, что дом явно необитаем. Окна первого этажа были закрыты полосатыми тиковыми занавесками, которые никак не вязались в его представлении с обычаями и вкусами вельмож. Черный ход был наглухо забит досками.