Гости не захотели остаться в долгу, каждому было, что вспомнить, за одной любовной историей следовала другая.

«Как бы исхитриться и свернуть их на политику, — думал Саша, — а там можно будет и вопросик ввернуть». Но рассказы шли сплошняком, как доски в хорошо пригнанном заборе, и неожиданно Саша размяк, перед глазами высветился охотничий особняк на болотах, и он увидел Анастасию: надменную, потом веселую, потом нежную…

Любовные истории, наконец, истощились. Кто-то уже похрапывал над пустой рюмкой, догорели свечи до плавающего фитилька, и Марфа пришла ставить новые.

— А скажите, господа, что вы знаете про Черкасского, смоленского губернатора?- Саше показалось, что это не он, а кто-то другой задал вопрос, и удивился, кому еще мог понадобиться этот загадочный человек.

Старики очнулись от спячки и заговорили все разом.

— В Смоленске губернаторствовал Войтинов, если память моя еще не продырявилась. Нет, не Войтинов, а Воктинов.

— Воктинов никогда смоленским губернатором не был и вообще не был губернатором,а был капитан-командором в Кронштадте, и звали его не Воктинов, а Воктинский. Он был поляк и кривой на один глаз.

— К чему сии гипотезы?- величественный Замятин развернулся в кресле, упер руку в бок и с видом значительности, ни дать ни взять римский император, продолжал: — Сиятельный князь Иван Матвеевич Черкасский, племянник покойного кабинет-министра,действительно состоял в смоленских губернаторах. Не больно-то он стремился оставить столицу, но против Бирона не пойдешь. Государыня Анна Иоанновна души в Черкасском не чаяла, Бирон и услал его подальше. Да и как не заметить такого мужчину? Я его видел в те времена.

Замятин выпрямился, вскинул голову и сложил губы сердечком, как бы давая возможность слушателям представить Черкасского во всей красе.

— Горячий был человек,- продолжал он,- красив, чернобров, черноглаз, весь такой, знаете… как натянутый лук! Немцев не любил. Да и кто их любил? Да молчали… А он не молчал. Говорил безбоязненно, что хотел. Мол, теперь в России жить нельзя, мол, кто получше, тот и пропадает. А за такие слова в те времена…

— Опять, Иван Львович, больше других знаешь? — заметил Друбарев. — Язык у тебя прямо бабий — никакого удержу!

— А почему не рассказать?- Замятин смущенно посмотрел на приятеля и сразу как-то уменьшился в размерах. Видно было, что подобные замечания делаются частенько и что Замятин признает за Друбаревым право на такие замечания. — Почему не рассказать? — повторил он виновато. — Дело давнее, а Сашенька интересуется.

— Очень, — искренне заверил Саша. — Продолжайте, прошу вас.

— Плесни-ка мне жженочки холодной,- попросил Иван Львович.- Нету уже? Тогда хоть поесть принеси и рюмку водки.

Когда Саша вернулся со штофом водки и закуской, гости уже разошлись, и только Замятин, как захмелевший пан, сидел у стола, свесив голову на грудь и шумно всхрапывал. Саша тронул его за плечо.

— Нет, милый,- вмешался Друбарев,- тебе его не разбудить. Скажи Марфе, чтоб постелила Ивану Львовичу в кабинете. Да пусть принесет туда колпак, войлочные туфли и мой тиковый халат.

— А как же его рассказ? — огорчился Саша.

— Поменьше бы ему рассказывать да побольше слушать, — вздохнул Друбарев.

«Вот ведь какая штука- жизнь,- думал он,- нет в ней никакой логики и смысла. И слава Богу. Потому что будь в ней логика, сидел бы мой велеречивый друг за решеткой. Что есть в России более секретное, чем «черный кабинет»? Человеку, который там служит, с собственной тенью нельзя разговаривать, язык надлежит проглотить! Перлюстрация иностранных писем- подумать страшно!А этот хвастун с каждым норовит поделиться своими знаниями. Как на него, дурня, еще не донесли?»

Утром Саша попытался возобновить вчерашний разговор, но Замятин был скучен и немногословен.

— За что Черкасского пытали и на каторгу сослали? Про то один господь знает да еще Тайная канцелярия.

— Она знает, да молчит, — вздохнул Саша.

— И правильно делает. Если все будут знать, что людей без всякой вины по этапу в Сибирь гонят, то какой же в государстве будет порядок?

— Иван Львович,- укоризненно заметил Друбарев,- зачем Саше знать твои дурацкие измышления по поводу порядка в государстве нашем?

Замятин с тусклой миной жевал томленную в сметане капусту, потом вдруг улыбнулся, заговорщицки подмигнул Саше.

— Сказывают, что попал на дыбу Черкасский из-за женских чар, — и, видя недоверие на лице Саши, он добавил,- князя оклеветали, а виной тому была ревность к некой красотке-фрейлине, фамилию ее запамятовал.

— Не может этого быть!- воскликнул Саша. — Тут непременно должно быть политическое дело. Ведь с Черкасским и другие люди на каторгу пошли.

— А ты откуда знаешь?- Замятин звонко ударил ложечкой по маковке вареного яйца.- А если и пошли на каторгу, то все по вине той же юбки. Точно так, друзья мои… Это со слов самого Бестужева известно.

— Кого?- крикнули Саша и Лукьян Петрович в один голос. Замятин подавился желтком, закашлялся, потом долго пытался отдышаться, ловя воздух широко раскрытым ртом.

— Все, Саша,- сказал он, наконец.- Больше я тебе ничего не могу сказать. Но поверь- «шерше», Саша, «ля фам»…

— Пусть,- согласился Саша. Женщина так женщина.- Где в Петербурге дом Черкасского?

— У Синего моста. Ро-оскошный особняк! Только он там почти не живет. Там супруга его хозяйничает,Аглая Назаровна. Горячая женщина! Поговаривают, кому не лень языком молоть, что она так и не простила князю его измены.

На этом разговор и кончился.

«Ладно,- утешал себя Саша, надевая перед зеркалом великолепную, подаренную накануне Друбаревым шляпу. — Эти сведения тоже не лишние. Только были бы на месте мои неуловимые друзья. Впрочем, в такую рань они еще дрыхнут…»

Шляпа, великолепное сооружение с круглой тульей, загнутыми вверх полями и плюмажем из красных перьев, была великовата и при каждом движении головы сползала на лоб. Можно, конечно, и без шляпы идти к друзьям, но перья на плюмаже чудо как сочетались с камзолом цвета давленой вишни, и Саша решил для устойчивости чуть взбить на висках волосы.

— Сашенька.- Марфа Ивановна просунулась в комнату. — Вам вчера письмо посыльный принес. Поздно уже было, вы уж спали… пожалела будить… А сейчас и вспомнила.

Посыльный? От кого бы это? Саша поспешно разорвал склейку. «Саша, друг! Обстоятельства чрезвычайные заставляют нас срочно покинуть город. Подробности нашего отъезда знает Лука. Он же откроет тебе тайну нашего временного убежища».

— Черт подери! Посыльный просил ответ?

— Нет,голубчик.Ничего он не просил. Сунул лист в руку и бежать. Торопился, видно, очень.- Видя Сашину озабоченность, Марфа Ивановна очень перепугалась.

«… тайну нашего временного убежища. Скажешь ему пароль: «Ганнибал у ворот!» Надеемся увидеть тебя в скором времени. Никита. Алексей».

Что еще за «Ханнибал ад портас?» Ганнибал- это Котов, больше некому… Проворонил я берейтора! Пока я этим Зотовым и Черкасским занимался, Котов Алешку и высмотрел.

Саша бросил шляпу на стул и с размаху сел на нервно вздрагивающие красные перья плюмажа.

Евстрат не оправдал надежд Гаврилы. Нельзя сказать, что новый помощник был глуп, соображал он быстро и все объяснения понимал с первого раза, но был невообразимо ленив и труслив.

Да и как не испугаться, люди добрые? Окна в горнице завешены войлоком, ярко, без малейшего чада, полыхает печь, в медном котле булькает какое-то варево, испуская пряный дух. Лицо у камердинера хмурое, руки мелькают с нечеловеческой быстротой, перетирают что-то в порцелиновой посуде, а губы шепчут бесовское: «Бене мисцеатур… а теперь бене тритум». В таком поганом месте и шелохнуться опасно, не то что работать.

Дня не проходило, чтобы Евстрат не кидался в ноги к Луке Аверьяновичу:

— Спасайте! Хоть опять под розги, но не пускайте к колдуну в услужение. Сдохну ведь. Он и минуты посидеть не дает!