Спит мыза… Никита видит во сне Сорбонну.Она странная,ни на что не похожая: три храма на высоких холмах. «Ты доволен?»- спрашивает отец.- «Да»,- шепчет Никита. И уже не храмы, а три бревенчатых избы стоят на холмах. Он силится понять- почему, и душу его охватывает восторг.Он жаждет жертвы во имя какой-то великой цели, он желает счастья всем ценой своих мук, а Сорбонна — это его счастье, его мука…

— Софья, — шепчет в подушку Алексей. — Софья…

Имя пьянит, блаженно тяжелеет голова, глаза горячи от слез. И вот уже маменькина усадьба явилась его взору. Рогатый месяц запутался в ветвях черемухи, и в приглушенном его свете легкая фигурка сбежала с крыльца. А когда лунный серп обрел свободу и, перепачканный соком ягод, вырвался на чистое небо, Софья лежала рядом, и губы ее были терпкими, как черемуха, и сено пахло покоем.

Только Саша не мог уснуть. Жарко, душно, мыши пищат… «Надо подумать, сэры! Это безумие- отпустить Алексея в дом Черкасского. Это просто глупость. Но разве я уступил бы кому-нибудь право бороться за Анастасию? Помолчи, братец… Анастасия уехала с французом.Ему ты ее уступил… Но скажи она только слово, и… убил бы француза, убил бы Бергера… Хорошо воевать, лежа на подушке…»

Саша вышел во двор. Маленькое окно «ткацкого сарая» слабо светилось. Кто сей полуночник? Слабый свет посылала лучина, воткнутая в паз ткацкого станка. На полу сидел Гаврила и, постукивая от нетерпения валенком, старательно переписывал книгу Сашиного родителя. Зачем она ему?

Саше было невдомек, что в эти минуты камердинер переживал величайший душевный подъем. Мать честная, сколько адресов! И уже население всей необъятной России видел он своими клиентами, которым почтой можно будет переправлять и румяна, и серу для париков, и лекарства всякие…

«А, может, и мне переписать бестужевские письма? — пришла Саше в голову шальная мысль.- В самом деле, мы даже ни разу не заглянули в пакет. Никита говорит,что это гнусность- читать чужие письма… Может, оно и гнусно, но не с такими людьми,как Лесток. И потом… если б Бестужев захотел, то мог бы помочь Анастасии…»

Короткий лай Оттона взметнулся над огородами, ему сразу помог другой собачий голос, звонкий и нетерпеливый, и вот уже вся стая сеттеров, забыв повадки родни, метнулась с холма вниз в травле заблудившегося зайца.

— В путь, гардемарины! Нас ждут великие дела! — крикнул, выйдя на крыльцо, Никита.

— В путь! — отозвался Саша.

— Великие дела,- пробормотал Алексей, с трудом просыпаясь, и тут же вскочил с лавки,вспомнив, что с этой минуты он не школяр навигацкой школы и будущий гардемарин,а скромный помощник парфюмера и лекаря: — Никита, вели закладывать карету!

Но отправиться в Петербург немедленно друзьям помешало отсутствие Гаврилы. На все расспросы дворня отвечала, что камердинер с большой сумой и посохом ушел с мызы ранним утром.

— Проморгали алхимика. Может, он странствовать пошел?

— Нет. Пешком он странствовать не любит,- утешил друзей Никита.- Я думаю, он отправился на сбор местных компонентов, то есть трав.

— А вдруг Гаврила не согласится идти к Черкасской?- с опаской спросил Алеша, удивляясь, что столь простая мысль не приходила ему в голову.

— Что значит- не согласится?- удивился Саша. — Пусть Никита его заставит. Он князь или не князь?

— Я князь,- согласился Никита.- Но Гаврилу не так просто заставить. И потом, он очень боится Черкасской…

Гаврила явился только к полудню. Прошел в ткацкий сарай, расчистил от хлама большой,грубо сколоченный стол и начал неторопливо опорожнять холщовую суму.

В его лишенных суеты движениях,в осторожности и даже скрытой ласке, с которой он выкладывал на стол сухие травы и очищенные от земли корневища, была такая значимость, что друзья, собиравшиеся обрушить на голову Гаврилы весь свой гнев, нерешительно топтались рядом и молча,с некоторой ошеломленностью смотрели на приобретенные Гаврилой богатства. Как-то получалось, что они: три смелых молодых человека, готовых к осуществлению грандиозных замыслов, вдруг потускнели рядом с камердинером, который не мучился все утро от безделья, не убивал время, а занимался полезной работой и теперь был глубоко уверен в уважении к себе и к своему делу.

— Что это? — Алексей ткнул пальцем в аккуратно подрезанные желтоватые корни.

— Черемица, — ласково сообщил Гаврила.

— А зачем она — черемица?

— Настойку делать. Ломоту в костях излечивает, от чесотки помогает, если мазать. Внутрь не принимать. Оч-чень ядовита.

— А здесь какие-нибудь травы, чтоб чирьи с лица удалить есть? — спросил Саша, как всегда смотря в существо вопроса.

— А как же! Есть. Вот… — Пальцы Гаврилы легко встряхнули коробочку семян.- Белена. Настойку делать… маслица подсолнечного или конопляного влить- и готово. Мажь… Только вы ее, Александр Федорович, руками не трогайте, оч-чень ядовита.

Алексей явно входил в роль и, уже чувствуя себя помощником Гаврилы и желая приобщиться к сложной науке врачевания, уверенно сказал:

— Это дурман. Помогает при воспалении глаз.

— А как же, — согласился Гаврила, — при падучей, при кашле…

— Ядовита?

— Оч-чень! — с восторгом отозвался камердинер.

— Ты что одних ядов набрал? — обрушился на Гаврилу Никита. — Уж не травить ли кого собрался?

Тот хмуро глянул на барина и кхекнул. Перевести этот взгляд и звук можно было однозначно: «Если надо, то и отравим. Нам, химикам, все по плечу!»

Друзья переглянулись. Как начинать разговор о главном?

— Гаврила,- начал Никита строгим голосом. — Ты сегодня поедешь к Аглае Назаровне Черкасской. Лечить ее будешь. Понял?

— Что же вы, Никита Григорьевич? То спасаете от верной гибели, то режете без ножа, — спокойно сказал Гаврила, не секунды не веря, что такое дикое предложение можно высказать всерьез, и продолжая сортировать растения.

— Да не трусь! Там тебе только рады будут. И денег кучу заработаешь.

Упоминание о деньгах насторожило Гаврилу, он понял, что барин не шутит.

— Всех денег не заработаешь, — сказал он с испугом. — Хоть вяжите, не пойду. Лучше дома погибать.

— Гаврила, нам очень нужна твоя помощь,- мягко сказал Алексей.- Нам очень нужно попасть в дом Черкасских, а без тебя мы не сможем этого сделать.

— Зачем это вам в этот дом?

— Мы тебе расскажем.

Сам того не ведая, Алексей нашел правильный тон в разговоре, и когда Гаврила понял, что страшный визит в дом Черкасских неотвратим и что он пойдет туда не один, то перестал причитать и охать.

— Будь по-вашему,- сказал он с таким видом, словно шел для любимого барина на Голгофу.

Гавриле не надо было долго объяснять, кто он и зачем пожаловал. Как только он назвал себя лакею, его сразу схватили с двух сторон под руки и поволокли по длинной анфиладе комнат. Алексей еле поспевал за бегущими гайдуками. Маленькая заминка у высокой двери, и Гаврила уже стоит на коленях перед крытым ковром возвышением, увенчанным креслом и восседающей на нем роскошной барыней.

— Встань!- раздался сверху зычный крик и сразу заполнил собой всю комнату, словно не из женской гортани выходил этот голос, а сам Зевс-вседержитель гаркнул под небесными сводами на провинившихся смертных. Но дальнейшие фразы утратили грозную торжественность первого окрика. Ругань, настолько цветистая и смелая, что могла бы украсить любого забулдыгу и пирата, но никак не трон, на котором восседала велеречивая княгиня, полилась на Гаврилу сплошным мутным потоком. Потом тяжелый вздох, минутная пауза, и голос опять обрел царское спокойствие.

— Мне уже лучше. Помогла твоя мазь. Почему сразу не приехал?

— Узнав о великой беде вашего сиятельства, — голос Гаврилы слегка дрожал, но держался он с полным достоинством, — я с помощником, — небрежный кивок в сторону оробевшего Алеши,- сразу же пошел в лоно лесов, дабы собрать нужные для лечения противоядия.- И он выразительно встряхнул в руке холщовую сумку. — Теперь я приехал, дабы находиться в доме неотлучно до полного выздоровления вашего сиятельства. — И Гаврила осмелился взглянуть на княгиню Черкасскую.