Я знал по воспоминаниям окружающих, что с Маяковским, фактически вторым мужем его бывшей жены, он был очень дружен, достаточно прочесть изданную полную переписку Лили Брик и Владимира Маяковского, где почти в каждом письме — о нем. Или такая подробность — Брик расставлял знаки препинания в стихах поэта, который просто не обращал на пунктуацию никакого внимания. Владимир Владимирович часто обращался к нему за различными советами.

Когда люди не могут чего-нибудь понять, то возникают слухи. Тому пример — «Треугольник». Жизнь этих трех людей из-за необычности их союза и необычности их самих всегда вызывала интерес и серьезных литературоведов — но в той же мере и обывателей, у которых этот непонятный для них союз вызывал злобное неприятие, замешанное на мещанской морали. Ведь сплетничать про Петю и Катю, которые никому не известны, неинтересно. А вот когда громкие имена… Сколько желтых страниц читали мы и про Панаеву с Некрасовым, и про Есенина с Дункан, и про Ахматову с Пуниным.

Только в 1918 году, проверив свое чувство к поэту, Лиля могла с уверенностью сказать Брику о своей любви к Маяковскому. Поскольку к этому времени она, как известно, уже не была женой Осипа Максимовича, эта любовь не могла омрачить ни их отношений, ни дружбу Маяковского и Брика. Ни о каком «menage en trois» не могло быть и речи. Они все трое решили никогда не расставаться и прожили всю жизнь близкими друзьями, тесно связанными общими интересами, вкусами, делами, бытом наконец. Лиля Юрьевна любила дом, общий стол, интересных людей вокруг. Маяковский всегда имел обед, свежестиранную рубашку, был ухожен — она терпеть не могла разгильдяйство, богемность, небритых и расхристанных мужчин. Авторитет ее был непререкаем, все домашние ее слушались и ходили по струнке.

Втроем они жили на даче в Пушкино. Одно время снимали домик в Сокольниках и жили там зимой, а у поэта была небольшая комната в коммуналке на Лубянской площади, куда он мог уединяться для работы. С 26-го по 30-й — последние четыре года — Маяковский и Брики жили в крохотной квартирке в Гендриковом переулке на Таганке, где у каждого была малюсенькая комната и одна общая — аж 14 метров!

Лиля Юрьевна писала: «Как много в горке стояло посуды! Я покупала ее так: «Дайте, пожалуйста, три дюжины самых дешевых стаканов». Или «тарелок». Ведь к нам ходило так много людей! В столовой каждую неделю было собрание «Нового ЛЕФ» а, ставили стеклянный бочонок с крюшоном, я делала бутерброды. Водку не пили, и пьяных не бывало никогда».

В Гендриковом переулке после смерти поэта устроили музей, и Лиля Юрьевна отдала туда всю обстановку. В семидесятых годах его закрыли.

В начале тридцатых ЛЮ переехала в кооперативную квартиру на Арбате, в Спасопесковском переулке, а в 1958 году она поселилась на Кутузовском проспекте, где прожила до конца дней и где теперь живу я.

Любовь Маяковского и Лили Юрьевны не раз подвергалась серьезным испытаниям. В годы, когда революция ломала прежнее искусство, пересматривала все на свете вообще — казалось, что и человеческие отношения должны найти новую форму, новые взаимосвязи. И что любовь, верность, ревность тоже в известной степени претерпят изменения, и отношения людей в чем-то станут другими. Но вот — в чем? Здесь много наломали дров, и подчас ломали эти дрова люди незаурядные. Можно вспомнить и Александру Коллонтай, и Ларису Рейснер… Авангардизм нес новую идеологию и недвусмысленно заявлял о своих намереньях перестраивать не только жизнь общества, но и каждого человека в частности. А Лиля Юрьевна и Владимир Владимирович исповедовали именно эту идеологию.

В 1922 году в их отношениях наступил кризис, и причин был целый комплекс. Решили расстаться на два месяца, не видеться, подумать о том, как жить дальше. Лиля была убеждена: чтобы творить, нужно испытывать мучения, лишения. Благополучие губит художника.

6 февраля 1923 года она писала Эльзе в Париж: «Мне в такой степени опостылели Володины: халтура, карты и пр. пр…, что я попросила его два месяца не бывать у нас и обдумать, как он дошел до жизни такой. Если он увидит, что овчинка стоит выделки, то через два месяца я опять приму его. Если же нет — нет, Бог с ним! Прошло уже два месяца: он днем и ночью ходит под моими окнами, нигде не бывает и написал лирическую поэму в 1300 строк!»

С высоты сегодняшнего дня видно, что Маяковский пошел на эксперимент под влиянием Лили, всецело ей подчиняясь. Результатом явилась поэма «Про это», одна из вершин любовной лирики нашего века, художественный документ эпохи. Но каких мук это стоило поэту!

Моя мать Галина Дмитриевна, разбирая в 1930 году архив поэта, перепечатала письмо-дневник, обращенное к Лиле. «Он вел его, работая над «Про это», день за днем описывая свои мысли и чувства: это очень интимно, адресовано только Лиле, и она его никому не показывала. Его видело всего несколько человек. Это документ необычайной важности. Письмо-дневник написано на той же сероватой, большого формата бумаге, на которой написана и вся поэма. Оно писалось каждый день, пока он работал, и из этого дневника выросло не только «Про это», но и некоторые последующие стихи.

Когда, разложив перед собою этот дневник и рукопись поэмы, я читала их параллельно — у меня было ощущение, будто я совершаю святотатство, заглядываю в такие глубины творческого процесса, куда другие не допускаются.

Письмо-дневник является также необычайной силы человеческим документом, отражающим тяжелое душевное состояние поэта во время этой работы. Некоторые страницы закапаны слезами. Другие страницы написаны тем же сумасшедшим почерком, каким написана и предсмертная записка. У меня было впечатление, что он несколько раз был близок к самоубийству во время написания поэмы».

Известно, что у Маяковского были романы в бытность ЛЮ.

С Натальей Брюханенко, с Татьяной Яковлевой, с Вероникой Полонской. Были увлечения и у ЛЮ при жизни Маяковского. Это странно, если не знать одного.

С 1925 года, после возвращения поэта из Америки, их интимная жизнь кончилась, остались отношения чисто дружеские. До последнего времени об этом нигде в мемуаристике не было, точки над i не стояли, что порождало кривотолки и множило слухи, а поэт «этого ужасно не любил». Эту новую фазу в их отношениях обязательно нужно иметь в виду, чтобы правильно взглянуть на их увлечения.

В начале своего романа они условились — когда их любовь охладеет, они скажут об этом друг другу. И вот в 1925 году ЛЮ написала Маяковскому, что не испытывает к нему прежних чувств: «Мне кажется, что и ты уже любишь меня много меньше и очень мучиться не будешь».

Увы. Это ей только так казалось. Он продолжал любить ее, может быть и не так бешено, но продолжал. ЛЮ была натура решительная и крайне самостоятельная. Настаивать он не смел, иначе это привело бы к полному разрыву. Маяковский это понимал, понимал, что и ее, и его сердцу не прикажешь и — страдал. Время шло, но боль от расставания не проходила. Он по-прежнему любил ЛЮ, хотел видеть ее, быть с нею и часто повторял:

Он пытался примерить себя к другим женщинам, хотел, как теперь говорят, «устроить личную жизнь», отсюда и романы с Брюханенко, Яковлевой, Полонской. Это были женщины красивые, высокие, неглупые. Зная их, я не согласен с Николаем Асеевым, который писал: «Он их обнимал, пустых и чопорных, тоненьких и длинноногих дур». Они были далеко не такие. И все же, ЛЮ оставалась для него женщиной его жизни. Она всегда вставала между поэтом и его увлечением, хотела она этого или нет, и он оказывался бумерангом, который всегда к ней возвращался.

«Я люблю только Лилю, — говорил он. — Ко всем остальным я могу относиться хорошо или очень хорошо, но любить я могу только ее». Такова была власть над ним этой женщины! Она не опасалась соперниц: «У нас в доме всегда бывали красивые женщины, Наташа Брюханенко, Клава Кирсанова, Галя Катанян — кто еще? Юлия Солнцева и Зинаида Райх, Нора Подонская. Они всегда украшали компанию, на них приятно было смотреть. Правда, бывала и Рита Райт, по работе — ну, та уж отдувалась за всех».