ЛЮ и Эльза всю жизнь помогали друг другу. Эльза, как парижанка, «одевала» сестру — когда скромно, а когда шикарно — зависело от ее возможностей. Но ЛЮ в долгу никогда не оставалась. Например, в конце сороковых и в начале пятидесятых, когда у нас с едой стало полегче, она регулярно посылала продуктовые посылки в Париж, там было в это время все страшно дорого. Я ездил на Центральный почтамт и предъявлял таможенникам посылку, ее смотрели, перебирали, я зашивал холстину иглой, которую мне давала с собой ЛЮ. Так продолжалось несколько лет. Посылались крупа, сахар, консервы, кофе, чай, а шоколад на французской таможне воровали, и ЛЮ перестала его посылать.

Три года (1961–1964) Эльза Триоле составляла и редактировала «Антологию русской поэзии» — толстенный том, где лучшие стихи от Ломоносова до Ахмадулиной собраны ею. И переводчики выбраны ею. И краткие биографии всех поэтов написаны ею. И Хлебников, Маяковский, Цветаева, Слуцкий, Вознесенский переведены ею. И презентация книги в огромном зале, куда были приглашены поэты из России, тоже устроена ею!

Но без помощи ЛЮ и моего отца издание вряд ли бы увидело свет. Дело в том, что они раз за разом посылали в Париж сборники поэтов — и новых и старых, — из которых Эльза черпала нужные стихи. Письма Эльзы полны просьб — пришли Кульчицкого, здесь его нет; позвони Асееву, чтоб прислал последние стихи; умоляю — достань Баратынского; отругай Кирсанова, что задерживает сборник, и тому подобное. Каждому поэту предшествовала краткая биография, факты которой часто бывали Эльзе недоступны, и надо было связываться с родными, выяснить даты и т. п.

Вот несколько отрывков из писем: «Перевела лакомый кусочек из Хлебникова. Прозу. Две странички. Так решают крестословицы!!! Но по сравнению с существующими переводами я — гений!»

Получив от сестры «Тарусские страницы», Эльза благодарит и пишет: «Замечательные стихи Цветаевой, яростные, отчаянные… В жизни она была другой. Понравился мне Булат Окуджава — кто он? Что написал? Случайно он написал это хорошо или он настоящий писатель?

Я купаюсь в поэзии, с любопытством открываю старые книги… Перелистываю, точно старые фотографии. Демьян Бедный это до того плохо, что мне не найти переводчика».

«Перевела два стиха Пастернака, Арагоша говорит, что получилось. Но от Слуцкого я принимала двойные порции веганина — не выходит! Прочла весь словарь, найти эквивалент «брезжит» и «брызжет» не удалось — что теперь делать?»

«Лиличка, не хватает Саши Черного, Северянина, Гумилева, Панкратова, Андрея Белого, Бальмонта. Может быть, что-нибудь найдется у Васи?»

Лиля Юрьевна и Василий Абгарович высылали все, что она просила, доставали любую справку и уточнение.

Я испытываю огромное уважение к Эльзе за ее сверхтрудолюбие. По письмам видно, что такое «ни дня без строчки»: не успевает сдать рукопись издателю, как делиться с ЛЮ планом нового романа; заканчивает перевод Чехова, и на другой же день предлагает Любовь Орловой играть «Милого лжеца»; сегодня открывает выставку, а завтра принимается за составление Антологии русской поэзии… И так изо дня в день — годами!

Дилетант, как пишет толковый словарь, это «человек, занимающийся наукой или искусством без специальной подготовки». Таким талантливым дилетантом была Лиля Юрьевна.

В 1938 году она поставила у себя в комнате станок, завезла светло-голубую глину и начала лепить. Сначала это была голова Маяковского. Я не считаю первую работу очень удачной, однако голову поставили в его музее. Вслед за нею она сделала еще несколько портретов, как бы семейную галерею — Брик, Евгения Гавриловна, Катанян… Наиболее интересным получился ее автопортрет, она отлила два экземпляра в бронзе, в этом ей помогал Натан Альтман. Одна голова стояла у нее дома, вторую она подарила Эльзе, и та находилась в ее парижской квартире. Когда немцы оккупировали город, они пришли к ним с обыском, все разгромили, перевернули вверх дном, скульптура упала на кровать и уцелела. Теперь она в Музее Арагона−Триоле в Сен-Арну.

ЛЮ очень неплохо лепила, но кроме того, она обладала литературным даром и оставила интересные воспоминания; опубликованы ее литературоведческие статьи; в совершенстве зная французский и немецкий, перевела несколько пьес, которые были изданы и поставлены; в кино она и снималась и сама поставила фильм… Кинематограф ЛЮ очень любила, всегда им интересовалась, хорошо знала и отлично в нем разбиралась.

В 1918 году они с Маяковским снялись в картине «Закованная фильмой», фирмы «Гомон». На экране оживала история художника, который ищет настоящей любви. Он видит сердца женщин — в одном деньги, в другом — наряды, в третьем кастрюльки. Наконец он влюбляется в балерину из фильма «Сердце экрана». Он так неистово аплодирует ей, что она сходит к нему в зал. (Художника играл Маяковский, балерину — Лиля Брик.) Но балерина скучает без экрана и после разных приключений звезды кино — Чаплин, Мери Пикфорд, Аста Нильсен — завлекают ее из реального мира снова на пленку. В уголке плаката художник с трудом разбирает название фантастической киностраны, где живет та, которую он потерял, — «Любландия». Художник бросается на поиски киностраны…

Поиски должны были сниматься во второй серии, но она не состоялась. Да и первая — «Закованная фильмой» — вскоре сгорела, от нее остались лишь фотографии и большой плакат, где нарисована тоскующая ЛЮ, опутанная пленкой… К счастью, Маяковский, возвращаясь со студии, приносил Лиле Юрьевне срезки от монтажа, чтобы показать ей что и как получилось. Обычно эти срезки безжалостно выкидывают, но ЛЮ их сохранила — она с первых дней знакомства с ним понимала, с кем имеет дело. Из них сегодня удалось смонтировать эпизод картины. (Кстати, Эйзенштейн тоже приносил домой срезки от «Бежина луга» — картины, которую не дали ему доделать. И сегодня из них тоже смонтировали короткий фильм.) А шестьдесят лет спустя итальянский экспериментатор Джанни Тотти сделал часовой фильм из этих разрозненных кадров «Закованной фильмой». Он распечатал, укрупнил их, придал динамику движеньям, и на экране восьмидесятых годов снова появилась эта пара со своей неумирающей любовью.

В 1973 году к 80-летию поэта на «Мосфильм» пригласили Сергея Юткевича сделать телефильм «Маяковский и кино». Из Государственного музея Маяковского от его директора В. Макарова и парторга Б. Дорофеева на имя МЛ.Суслова (!) не замедлил поступить донос, где, в частности, сообщалось:

«Эта лента будет состоять из рассказа Народного артиста СССР Игоря Ильинского о своем творческом содружестве с Маяковским, затем будут показаны фрагменты ленты «Закованная фильмой», созданной частной фирмой «Нептун» (поэтому нельзя назвать это «лентой Маяковского»), и после этого — «Барышня и хулиган»…

Главное, чего хочет С. Юткевич, — это показать советскому зрителю, как «садилась на колени» Маяковскому Л. Ю. Брик и как «бешено» он ее любил. <…>

Таким образом, ко дню всенародных юбилейных торжеств глашатая революции, полпреда Ленинской партии в поэзии, С. И. Юткевич готовит «Юбилейную» ленту, в которой Маяковский выступает в роли хулигана и в роли «скучающего» художника, мечтающего о чудесной киностране «Любландии». Образ величайшего поэта, его монументальность, его страстность в деле служения революции, партии, народу — все это подменяется Маяковским-хулиганом, «Любландией».

Хотели наказать ЛЮ, а наказали зрителей: донос возымел действие и картину остановили. Ее показали только через девять лет, на седьмой день после смерти Суслова в 1982 году. И не целиком, а лишь «Барышню и хулигана». Видимо, из могилы он все еще грозил пальцем ослушникам, не допуская, чтобы ЛЮ — Боже, упаси — не села бы вдруг на колени Маяковского…

Небольшое отступление — один из первых русских футуристов Алексей Крученых всю жизнь до смерти в шестьдесят восьмом году был отвержен советской властью и умер в нищете. ЛЮ знала его очень давно и всегда признавала, всегда любила этого талантливого чудака, этого «героя практических никчемностей». Ей импонировало стремление Крученыха к царству «чистых», освобожденных от предметности звуков. Она видела в них параллели с супрематизмом Малевича и поисками Ильязда, особенно в его «Рассказах», где целые страницы были подобны рассыпанному типографскому набору.