Он твердым, решительным шагом направился к воротам.

В доме Кондратьевых постоянно было так тихо, как бывает только осенью в уже опустевшем саду, когда ни птица не ударит крылом о ветку, ни лист не упадет на землю. Да и кто мог шуметь? Малых детей здесь не было, а два сына Кондратьевых, оба женатые, давно уехали от родителей: старший — инженер — работал в Донбассе, на заводе, а младший находился в армии. Наталья Павловна, жена Кондратьева, женщина немолодая, полная, с лицом добродушным, служила в районной библиотеке и с Николаем Петровичем виделась редко: то она была на работе, то он либо находился в отъезде, либо задерживался на заседании.

Наталья Павловна побывала с Кондратьевым не в одном сельском районе, привыкла к такому частому одиночеству и считала, что именно так и живут все жены секретарей райкомов. Всем она была довольна, и хотя частенько грустила, скучала по детям и по внукам, — у старшего Андрюши было трое детей, — а поздно ночью, поджидая домой Николая Петровича, вспоминала молодость, тайком от мужа иногда и слезу вытирала платочком, но Николая Петровича всегда встречала улыбкой.

И в эту ночь Николай Петрович пришел поздно, а Наталья Павловна еще не спала, и все у нее было и приготовлено, и припасено: постель разобрана, ужин подан на стол.

— Опять было заседание? — участливо спросила она.

— Нет, на этот раз задержался с Сергеем… В Москву ему скоро ехать…

Николай Петрович снял рубашку и долго полоскался у рукомойника, распустив жесткий и седой чуб, а Наталья Павловна держала в руке полотенце и то подавала мыло, то подливала воды.

— Наташа, и чего ты прислуживаешь мне, как маленькому ребенку? — сказал Кондратьев, вытираясь полотенцем.

— А кому ж еще и послужить! Коленька, — сказала Наталья Павловна, когда Кондратьев стоял у зеркала и расчесывал волосы, — ко мне на службу сегодня звонила Ирина Тутаринова. Рассказывала, как они с мужем зайца выловили на Кубани… Так забавно рассказывала.

— Это они, что ж, охотой занялись? — с хитрецой в глазах спросил Кондратьев.

— Да нет, просто так случилось. — Наталья Павловна подала мужу рубашку. — И еще, знаешь, о чем мы говорили? Я пригласила Сергея и Ирину к нам в гости.

— А мы с Сергеем и так каждый день вместе.

— Ну, то вы на службе, а тут — в домашней обстановке. Посидим за столом, поговорим так, запросто, по-семейному.

— Ну, что ж, — согласился Кондратьев, садясь за стол, — дело хорошее. Мне тоже хочется поговорить с Сергеем именно в домашней обстановке. В какой же день придут гости?

— День еще не назначен.

— Спешных дел много, Наташа, — сказал Кондратьев таким голосом, точно извинялся перед женой. — Придется отложить до возвращения Сергея из Москвы… Тогда и посидим, и поговорим…

— А зачем же откладывать? — возразила Наталья Павловна, придвигая к мужу тарелку с салатом из свежих огурцов. — Вот перед отъездом пусть и придут к нам.

— Это, Наташа, пожалуй, правильно.

Рано утром, когда только-только начинало рассветать, скрипнула калитка и в дверь постучали. Наталья Павловна по голосу узнала Илью Стегачева, торопливо оделась, вышла в коридор.

— Илюша, и чего ты так рано? — шепотом спросила она. — Почему не спишь сам и другим не даешь?

— Наталья Павловна, дело у меня неотложное. Я только сейчас из «Красного кавалериста», мне очень нужен Николай Петрович.

— И не спал всю ночь?

— Да не это меня волнует, — сказал Илья и хотел пройти в другую комнату. — Пропустите к Николаю Петровичу.

— Не пущу, хоть что хошь. — Наталья Павловна загородила собой дорогу. — Или тебе дня не будет? Ведь он же только под утро заявился домой, а ты уже будить…

— Наталья Павловна, у меня такое дело! — взмолился Илья. — Понимаете, не могу я ждать…

— Ну, ты присядь. — Наталья Павловна пошла на кухню, загремела посудой. — Я тебя сейчас чаем попою… Садись к столу.

Илья неохотно сел, поглядывая на двери, ведущие в спальню.

— А плохо тебе, Илюша, работать редактором? — как мать сына спросила Наталья Павловна.

— Это почему же плохо? — удивился Илья.

— Да потому, что власть у тебя маленькая. Не можешь ты сам ничего решить. Вот и сейчас прибежал к Николаю Петровичу. А почему бы самому не решить все так, как нужно?

— Не могу, Наталья Павловна. Это дело касается не газеты.

— Так ты мне скажи, может, я в чем окажу помощь.

— И вам сказать не могу…

— А как у тебя с книгой? Пишешь?

— Пишу, — неохотно ответил Илья.

— Будет повесть или роман?

— Повесть.

— И любовь опишешь?

— Еще не знаю…

— Без любви, Илюша, не пиши… Какая это повесть, если любви не будет!.. Ты у Тургенева учись — хорошо про любовь писал…

— Наталья Павловна, — взмолился Илья, — разбудите Николая Петровича…

— Нет, нет, чайку попьешь, а тогда и поговорите…

Волей-неволей Илье пришлось пить чай, а тем временем рассвело, и Кондратьев сам вышел в столовую. Он молча протянул Илье руку и, заметив в его глазах недобрый блеск, строго сказал:

— Ты из Родниковской?

— Да… Хворостянкин у вас был?

— Не было… А что случилось? Ты чего встревожен?

— Нет, я совсем спокоен. — Илья сжимал пальцами спинку стула. — Есть кандидатура — вот я и приехал… Я вам все расскажу… Мы на партбюро говорили; все «за», а Хворостянкин «против»… Грозился к вам чуть свет приехать.

— А ты его опередил? Ну, говори, что там за кандидатура?

— Нецветова Татьяна, — сказал Илья и покраснел.

— Агроном колхоза?

— Да, она…

— Илюша, это не та Татьяна, с которой ты меня знакомил в магазине? — с чисто женским участием спросила Наталья Павловна.

Илья промолчал, он боялся взглянуть на Кондратьева и, низко опустив голову, сидел молча. Молчал и Кондратьев, о чем-то думая.

— Николенька, а женщина она славная, — сказала Наталья Павловна, чтобы как-нибудь нарушить неловкое молчание. — Вот ты поговоришь с ней и увидишь — она умница…

— Да, да, — не слушая жену, проговорил Кондратьев. — Агроном Татьяна Нецветова? Сколько лет в партии?

— С сорок третьего.

Кондратьев встал, прошелся по комнате.

— Поедем в «Красный кавалерист».

— Может быть, вы один? — несмело спросил Илья.

— Нет, именно вдвоем.

— Да вы хоть закусите. — Наталья Павловна заспешила накрывать стол.

Из крайней от реки улицы сквозь кущи верб и белолисток хорошо был виден разлив Кубани; была видна высокая омытая водой насыпь, а дальше — мост на горбатых каменных сводах; был виден серый, упруго скачущий поток: со стоном, в неистовом бешенстве день и ночь о падал на водорезы и, пенясь и бурля, уносился по широкому простору реки.

— Да, разгулялась Кубань… — задумчиво проговорил Кондратьев, когда машина въехала на мост.

— Говорят, что такой разлив к урожаю, — сказал Илья, наклоняясь с заднего сиденья к Кондратьеву.

— Это кто ж тебе сказал? Не Татьяна Нецветова, как агроном?..

— Нет, но она, — смутился Илья, — так просто… старые люди говорят.

Дорога выскочила на взгорье и надвое рассекла зеленую до матовой черноты стену кукурузы, следом за машиной волочился пышный и длинный хвост пыли.

— Илья, как ты думаешь, — заговорил Кондратьев, — хватит у нее сил, уменья и вообще… Ты с ней говорил?

— Да, разговаривал. Николай Петрович, Нецветова очень умная, выдержанная и, я бы сказал, женщина волевая…

— Ты мне ее не очень расхваливай. — Кондратьев усмехнулся и посмотрел на редактора. — Знаю: любимая всегда кажется особенной, необыкновенной…

— Нет, уж тут моя любовь ни при чем.

Кондратьев перекинул руку через спинку сиденья и сказал:

— Тогда скажи мне: есть ли у нее для этой работы достаточная подготовка? Ведь ей придется иметь дело с Хворостянкиным, а это такой человек, с которым работать нелегко.

— Я в нее верю, — ответил Илья. — Нецветова грамотная, начитанная, а главное — есть в ней что-то такое, что все к ней питают особое уважение.