Опять послушал, потом потемне–ел с лица, положил трубку – и к столу. А к энтому, к первому–то, поп подошел, крест зажал. "На последних твоих минутах, говорит, принеси покаяние перед господом, он облегчит..." А тот попа за плечи обернул и – так: "Иди, иди, батюшка, иди..." Отец Варсонофий пригнулся, крест прижал, оглядывается, боком этак, боком поспешает, благословляет его, сам скорей к столу. Доктор лицо закрыл. Тихо и опять те–емь... Прокурор стоит, бородку крутит. И слышим из темноты: "Бороду петлей прихватил... больно... выпростай!.." И опять: "Сними с меня пальто... неловко... не тебе висеть..." И ахнуло в сарае: полетела из–под него на пол табуретка. А по сараю аж в ушах юзжит:

"Я – не Николюкин... я – Николаев... у меня мать... спросите у матери... у ма–атери... у ма–атери... у ма–а–те–ри..." – покеда голос не захлестнуло...

Думал, покеда к тебе сходят да наведут справки, все ночь, денек, другой поживет на белом свете, оттянуть хотел... Ну, вот!.. вот оно. Что мне теперь с тобою делать? Эх, служба!.. Куда шинель–то положил? Ну, чего? Не вернешь... а сама спрашивала... лучше б не приходил... Пойдем, что ль, могилку покажу...