— Черт побери, в чем же моя страшная вина? — возмутился Клеменс, тоже не на шутку рассердившись. — Ты разглагольствуешь так, будто я тайком устраиваю еженедельные дикие оргии, а дочь держу запертой в монастыре. Что плохого в том, что я ищу женщину? И что непристойного в том, что я попытался сделать это через агентство?

— То, что ты делаешь это под чужим именем! — Дэвина вскочила и начала мерить широкими шагами коридор. — Ты маскируешься, как шпион на вражеской территории. Уже одно это внушает мне подозрение, а тот факт, что ты даже в Мэнори не открыл правду, говорит мне, что ты ищешь женщин ради вполне определенной цели, притом вовсе не такой достойной, как сейчас пытаешься изобразить.

— В таком случае у тебя более буйная фантазия, чем у меня, — с сарказмом парировал Клеменс, но Дэвину не так легко было сбить с толку.

— Я всего лишь придерживаюсь логики. — Она избегала темных глаз Клеменса, сверкавших гневом. — Честный человек после всего, что было между нами в Мэнори, открыл бы свое настоящее имя, ты же продолжал врать и даже использовал возможность разузнать все о Кармен и о нашей жизни.

— Дэвина! — Клеменс начал терять терпение. — Сколько раз я должен повторять, что никакого интереса выспрашивать тебя у меня не было. Единственной причиной, по которой я не хотел ничего рассказывать о себе, была Кармен. Я не знал, как выйти из этой ситуации, пойми ты наконец!

— А что такого сложного было в этой ситуации? — насмешливо спросила Дэвина.

— То, что лучшая подруга моей дочери была одновременно моей возлюбленной. — Клеменс говорил сейчас абсолютно спокойно, но пальцы его покоя не знали, то сплетаясь, то расплетаясь, выдавая его нервное напряжение. — Если ты этого не понимаешь, значит, действительно не знаешь жизни.

— Ах, Клеменс. — Дэвина снова села на изящную, обитую шелком в полоску кушетку. — Выходит, ты страдал комплексами. А сейчас выбросил все за борт и готов начать еще раз?

— Нет. — Клеменс медленно покачал головой. — Я хоть и рассказал Кармен о нас, и это, кстати, ее совсем не так шокировало, как я предполагал, но начать заново я бы не решился.

— Нет? — Сердце Дэвины мгновенно подскочило. Она собиралась слегка пожурить Клеменса за обман, но насмерть его перепугать в ее планы не входило.

— Нет. — Клеменс сделал шаг к кушетке, но передумал и остановился перед ней со скрещенными за спиной руками. — Нет, лучше нам не углублять свои отношения, Дэвина, — тихо сказал он. — Я слишком стар для тебя. Восемнадцать лет — это много, дорогая. Я полагаю, что для нас обоих будет лучше расстаться. Секс — слишком узкий мостик.

— Как мудро сказано! — Дэвина почувствовала, как к горлу подступают слезы. — Кармен обожает твои на любой случай заготовленные сентенции. Все всегда чрезвычайно разумно, все своим чередом и вообще никаких сложностей. Послушай, Клеменс, ты последний трус!

— Может быть. — Клеменс грустно покачал головой. — Вероятно, ты права, когда говоришь так. Но твои слова только доказывают и мою теорию. Я действительно слишком стар для тебя, потому что лишь молодые люди способны рисковать. Если начинаешь рассматривать вещи со всех сторон, значит, состарился. — Он пошел, но перед дверью в свою комнату еще раз остановился и посмотрел на Дэвину, оцепеневшую на кушетке. — Эта сентенция, кстати, не из моего личного фонда. — Улыбка получилась горькой. — Это сказал мой отец, когда я попросил его заняться фермой вместе со мной. Риск был для него слишком велик, и мне пришлось взять все на себя.

— Тогда трусость ваше семейное качество. — Дэвина понимала, как по-детски звучит ее замечание, но не смогла удержаться от того, чтобы бросить в Клеменса еще один камешек.

Он не отреагировал. Подарил Дэвине последнюю улыбку, и ей показалось, что он хочет что-то добавить. Но он плотно сжал губы, отвернулся и, не глядя на нее больше, ушел в свою комнату.

— Проклятье! — Дэвина от отчаяния заколотила кулаком по подлокотнику кушетки. — Проклятье, проклятье, проклятье!

Было больно, гораздо больнее, чем она предполагала, но придется смириться. Лучше бы сразу, не позволяя себе роскоши выреветься в голос. Дэвина знала, что стоит ей только сейчас заплакать, и она не сможет остановиться в течение многих часов. А завтра ее ждут дорога домой и новая работа.

Некогда печалиться, Дэвина! Она собралась с силами и заставила себя встать и отправиться в свою комнату.

А за окном уже брезжил рассвет нового дня.

Несмотря на бессонную ночь, Дэвина проснулась, как только зазвенел будильник.

Кармен, не подозревающая о ночной беседе, весело напевала и насвистывала, словно птичка, и Дэвина оставила ее в заблуждении, что им с Клеменсом достаточно короткого объяснения, чтобы зазвучали свадебные колокола и Дэвина превратилась в ее приемную мать.

Все же они договорились ничего пока Клеменсу не говорить насчет его предстоящей свадьбы с Дэвиной.

Кармен ухмылялась, как гном, встретившись утром с Клеменсом за завтраком, однако ей удалось не показать своей осведомленности, что при ее болтливости почти граничило с чудом.

Дэвина позавтракала вместе со своей группой и стала помогать демонтировать оборудование, в то время как другие приглашенные собрались в гостиной размером с небольшой зал на шампанское и закуски.

К полудню, когда последний кабель был погружен в машину, Дэвина смогла заняться собственным багажом, а около двенадцати пришло время отъезда.

Но, прежде чем залезть в фургон, Дэвина должна была оторвать Кармен от бара с шампанским и проскользнуть мимо Питера Хэллоуэя, с крайним возмущением воспринявшего известие о том, что его невеста обратно с ним не полетит.

Кармен и Дэвина неожиданно получили поддержку от Клеменса Вентуры, который грубо наорал на брюзжащего Питера и велел ему заткнуться, на что Питер обиделся и отправился к себе в комнату.

— Вот было бы хорошо, — вздохнула Кармен, почти с облегчением глядя, как Питер, гордо выпрямившись и вздернув голову, удаляется по длинному коридору, — если бы он ушел и никогда не возвращался.

— Хотелось бы верить! — буркнул Клеменс и украдкой взглянул на Дэвину, с улыбкой наблюдавшую за этой сценой.

Она почувствовала его взгляд, резко повернулась и ушла прочь, не заботясь, следует за ней Кармен или нет.

Клеменс Вентура больше не имел отношения к ее жизни, она должна это принять, как бы ни было плохо на сердце.

В Джениве Дэвину ждали новые сюрпризы.

Попав домой, она, как обычно, первым делом налила себе добрую порцию виски, поудобнее устроилась со стаканом на продавленной кушетке и стала прослушивать записи, поступившие на автоответчик за уикэнд.

Первые три звонка предназначались Кармен. Звонили ее приятели по учебе, которые хотели с ней встретиться или посоветоваться насчет домашних заданий, потом комнату наполнил знакомый голос Элмонда, в типичной для него приказной манере потребовавший, чтобы Дэвина немедленно ему перезвонила.

— Идиот! — фыркнула она. — Ты ведь сам заслал меня в Сэлис, теперь будь любезен подождать!

После Элмонда защебетал голос Мэди: «Дорогая, где бы ты ни была, когда вернешься, немедленно мне позвони, это страшно важно».

Дэвина глотнула виски и закрыла глаза.

Голоса сменяли друг друга. Свени Миллз, Том Харлей, Пит Пайпер — разные, не очень близкие знакомые Дэвины и Кармен, которым, видимо, нечем было занять себя в выходные. А после них — снова Мэди Рэндолф, почти захлебывающаяся от волнения: «Черт возьми, Дэви, куда ты запропастилась? Позвони же мне наконец».

— Похоже, дело серьезное, — отозвалась Кармен, слушавшая до этого молча. — Позвони-ка ей побыстрее.

Дэвина не испытывала желания говорить с матерью, но голос Мэди еще дважды раздался с пленки, звуча каждый раз все настойчивее. Дэви сдалась и набрала номер Мэди.

— Боже, наконец-то! — Мэди была на грани истерики, что несколько обеспокоило Дэвину.

— Мамочка, что случилось? — участливо спросила она, и в ответ на другом конце провода воцарилось растерянное молчание.