Через час рыбалка превратилась в однообразную, нудную работу. Червяк, крючок, заброс, рыбина, мешок, и так снова и снова. Ещё через час мои спутники сели на сиденья катера, закурили и насмешливо смотрели за моими восторженными трудами, один Володя из солидарности продолжал ловить и, несмотря на насмешки спутников, складывал рыбу в мешок. Только теперь я смог ответить себе на возникший у меня ранее вопрос: «Почему не взяли подсачники?». Стало очевидно, что рыба если и срывалась, то на смену ей тут же хватала другая, и возиться с подсачником не было никакого смысла. Вскоре, взглянув на заскучавших спутников, я прекратил ловлю, и, собравшись, мы двинулись к исходному пункту — посёлку геологов.
Местные, избалованные изобилием добычи рыбаки делят рыбу на три категории: красную — все лососёвые виды, белую — все сиговые и сорную — окунь, щука, язь, сорога. Однако, забегая вперед, скажу, что печорские сорога, язь, окунь настолько жирны и нежны в пище, что, даже будучи подсоленной и вяленой, эта рыба не теряет вкусовых качеств после многомесячного хранения в морозильном шкафу, в отличие от двинской рыбы тех же наименований, которая в вяленом и солёном виде становится жёсткой, сухой и невкусной.
В посёлке мы распрощались с нашими спутниками и остались на берегу, на стоянке катеров, потрошить рыбу, пересыпать её крупной солью и опять укладывать в мешки. К вечеру в несколько заходов перетаскали рыбу на чердак деревянного Володиного дома и развесили для провяливания.
На следующий день поехали вниз по правому берегу Печоры в сторону её притока реки Куи в тундру за грибами. С собой в качестве тары взяли вёдра и хозяйственные сумки. Мне первый раз пришлось увидеть тундру своими глазами, и я был приятно удивлён, что вместо ожидаемой болотистой, сырой плоской равнины я увидел сухие пологие холмы из песчаного грунта, похожие на прибалтийские дюны, поросшие ивой, мелкими берёзками и хвойными деревьями. Деревца и кустарники росли редкими группками, а между ними — обширные полянки, покрытые светло-серым, с голубым отливом, мхом. Во мху часто стояли видные издалека своими красными шляпками красноголовики (подосиновики) и тёмно-коричневые белые. От обилия крепких и упругих, без единой червоточины грибов и от охотничьего азарта захватывало дух.
После этой поездки ненецкая тундра невольно вспоминается мне очень богатой на рыбу и грибы, с приветливой, ясной погодой и отсутствием пресловутых злодеев — тундровых комаров, и хотя последующее знакомство с этим краем преподносило и атаки жадных комаров-кровососов, и надоедливые дожди, и нешуточные метели, и рыбалка иногда была не столь добычлива, но первое впечатление невольно затмевало все последующие.
В тундре там и сям были видны машины, сборщики грибов, вооружённые авоськами, пакетами, вёдрами и сумками, и невольно я сравнил местных грибников и наших архангельских кондовых грибников с удобными вместительными кузовами и лёгкими корзинами из бересты, в которых грибы не мнутся, проветриваются и поэтому долго сохраняются. Эта бросающаяся в глаза разница была мне понятна: в Нарьян-Маре живут в основном люди приезжие, временные, для которых сбор грибов — дело экзотическое, непривычное, а архангельский сборщик грибов традиционен и в одежде, и в годами испытанной экипировке, и в кулинарно-грибных пристрастиях.
По прошествии нескольких лет я прилетел в те же места в конце октября, когда Печора уже стояла подо льдом, а температура воздуха подбиралась к минус тридцати. Володя обеспечил меня тёплой одеждой, валенками и уверил, что несмотря на мороз, рыбалка состоится. Рано утром, ещё в темноте, за нами заехала машина ГАЗ-66 — вахтовка, и мы двинулись к месту ловли. Наши спутники, кроме ящиков и буров, имели при себе длинные брезентовые свёртки — палатки, которые у нас в Архангельске рыбаками в то время ещё не использовались. Через полчаса машина остановилась — приехали на место. Это было округлое озеро — залив средних размеров с пологими берегами, которое протоками, невидимыми под снегом, соединялось с рекой.
Отойдя шагов двести от берега, остановились и стали обустраиваться. Мой друг разобрал брезентовый кокон, достал стальные штыри, свинтил их в прямоугольный каркас, на который натянули брезент. Получился прямоугольный домик-палатка с окошком в потолке. Просверлили лунки, зажгли походный примус, и рыбалка началась. За палаткой — минус тридцать мороза, а мы сидим в тепле и, даже не надевая рукавиц, наслаждаемся горячим чаем и уверенными поклёвками увесистых окуней, краснопёрых сорог, а иногда и серебряных сигов. Пойманную рыбу приходится выбрасывать из палатки, чтобы не мешалась под ногами. Неторопливо течёт беседа о нашей жизни, о рыбалке, об общих знакомых, о детях, о рыбацких удачах, обо всём на свете.
Вылезаю наружу размяться, около нас ещё три брезентовых Домика, около которых кучи мороженой рыбы. День сумеречный, по-зимнему серый. Скоро наступит полярная ночь. На душе покойно и немного грустно, что день так короток и скоро придётся сворачивать палатку, расставаться с другом, с этими суровыми, но гостеприимными краями.
Последний раз я посетил ненецкую тундру уже в начале восьмидесятых, в апреле, в разгар поздней арктической весны. День, слава богу, уже длинный, ночь коротка и похожа больше на пасмурные сумерки. На двух юрких уазиках вшестером мы отправились на одну из многочисленных проток Печоры. Водки набрали столько, что должно было (по моим расчётам) хватить на неделю, червей мой друг накопал в теплице, которая обеспечивала геологов зеленью круглый год. Я привёз с собой опарышей и мотыля, которые, как оказалось потом, были наживкой плохой, так как нa них брали только мелкие окушки и сорожки.
До места добирались часа два, с остановками, с чаепитием под водку, с шумными рыбацкими байками, с приподнятым настроением в предвкушении увлекательной ловли. Погода стояла тёплая, по-весеннему пахло талым снегом, большие чёрные вороны бродили по льду, выковыривая из снега брошенную рыбную мелочь. Рыхлый сверху, но очень толстый лёд пришлось сверлить в несколько приёмов, с остановками на отдых. Клевать рыба стала сразу, без раскачки и перерывов. Крупный окунь и сорога как будто стояли вокруг лунки и соревновались, кто первый схватит червя с крючком, изредка сквозь круговую оборону прорывался сиг.
Компания состояла из рыбаков бывалых и не жадных до рыбы, поэтому уже через час нарубили дров из зарослей полярной ивы, развели костёр и поставили ведро с водой варить роскошную уху. Я один, не избалованный таким обилием рыбы, поднимал и поднимал толстенных окуней и не менее весомых сорожин, заранее представляя, как по приезде домой позову друзей, буду показывать замороженные экземпляры и угощать замечательно вкусной, жирной печорской рыбой. Сдвинули ящики, достали ложки, кружки. Уха из сига и окуня была необычайно ароматна и вкусна, тосты сменяли друг друга. Обильная закуска, свежий воздух позволяли сохранять рабочее состояние и продолжать увлечённо рыбачить, изредка делая перерывы на выпивку и закуску. Не будучи отъявленным трезвенником, я всё же не очень люблю тратить драгоценные рыбацкие часы короткого зимнего дня на пьяные разговоры и застолья, но в этот раз длинный полярный день с короткими ночами позволял отвлекаться от любимого занятия и не быть белой вороной среди подгулявших хлебосольных спутников. К вечеру глаза стали закрываться сами собой, я отправился в машину и уснул сидя, привалившись головой к окошку.
И приснился мне кошмарный, длинный, явственный, с ужасными подробностями сон: я у Володи в квартире собираюсь к отъезду в Архангельск, но, опаздывая, не могу собрать вещи, найти чемодан, документы, билеты на поезд, одежду. Поиски мучительны на фоне нехватки времени. Наконец, садимся в машину, едем, через минуту двигатель машины глохнет, мы хватаем вещи и бежим пешком, мне не хватает воздуха, я задыхаюсь, ноги вязнут в снегу. Вдруг яркая вспышка над рельсами окончательно закрыла от меня поезд, в лицо толкнула горячая волна воздуха, тугой звук взрыва заполнил уши. И тут спасительная мысль прорвалась сквозь пелену кошмарного сна: «Здесь нет вокзала, нет железной дороги, значит, значит, значит, я сплю» — как гора с плеч свалилась. Я открыл глаза и окончательно проснулся. Рядом спал Володя. Я разбудил его, говоря, что надо ехать, — у меня сегодня дневной самолёт. Разожгли костёр, согрели чайник, выпили по стопке, по второй — и мой ночной кошмар стал отходить в сторону, но внутреннее беспокойство не давало расслабиться.