3 глава
Вторник. Двадцать пять дней задержки. И я почти уверена в том, что беременна. У меня никогда прежде такого не было. Мои месячные точны и никогда не опаздывали даже на день. Всегда вовремя. Пунктуальные. Как моя мама.
Я ничего не сказала Теду. Сама скопила денег, чтобы купить тест на беременность. Тринадцать долларов и сорок пять центов за самый дешевый аптечный тест. Но единственное место, где я могу им воспользоваться — это туалет одного из жильцов дома престарелых.
Леди из четыреста восьмой тихо всхлипывает в уголочке снова и снова повторяя одну и ту же фразу. Я закрываю дверь, чтобы никто не услышал ее рыданий и не пришел сменить ее пропитанные мочой простыни уже в третий за неделю раз. Бедняжка еще не готова к пятому этажу.
До Теда я ничего не знала о сексе, только о тех звуках, что его сопровождают. В жизни мамы было достаточно секса. С Реем и кучкой других мужчин. Она издавала эти дикие вопли, будто кто-то ее пытал. Рей кричал ей что-то на испанском, а она вопила на английском. Наш последний сосед — мистер Миддлбери был самым отвратительным из всех. Потный, тучный и пропахший шампунем Head&Shoulders. Как только он зашел к нам, я кинулась в свою комнату и закрыла дверь, в надежде, что этот запах не сможет просочиться ко мне. Он кричал, как девчонка, на всю мамину комнату, а вонь от него днями не выветривалась из дома. Каждый раз, видя его жену, я задавалась вопросом: как она его терпит.
Мы с Тедом много говорили о сексе. Он внушал мне, что я не обязана ничего делать, если не хочу, но я была готова избавиться от своего окоченения. Хотела, чтобы Тед стал моим первым. И если бы не брыкалась как черт, Рей лишил бы меня девственности еще давным-давно. Но я боролась. Из-за этого и стала сумасшедшей, импульсивной и, мой самый любимый из неверно поставленных диагнозов, «гиперакивной». Только подумайте.
Мы решили, что сделаем это во время обеденного перерыва, когда медсестры будут заняты слежкой за тем, чтобы никто из пациентов не подавился. Единственная свободная кровать была в комнате на втором этаже, где обитал старичок, который никогда не обедал в столовой. Мы дождались, пока он уснет, проскользнули внутрь и закрылись занавеской. Тед уже бывал с девушками до меня. Но его большие глаза, блуждающие по моему лицу, плавные движения, то, как он беспокоился обо мне, внушало, что это был и его первый раз. Его мягкие губы, сладкие, как сироп; его кожа, пахнущая шоколадной пастой и мылом; его крепкие руки, в которых я чувствовала себя, как в наручниках. Хотела навечно остаться в его плену. Это было лучше, чем просто «нормально». Не так, как сейчас, в этой ванне.
У меня ушло четыре минуты на то, чтобы подтвердить уже известный мне факт: две голубые полоски. Я заворачиваю тест в простыни четыреста восьмой и выкидываю их в мусорку, чтобы никто не узнал о наших с этой дамой маленьких секретах.
Весь оставшийся день я избегаю Теда, прячась на пятом этаже. У меня из головы не выходит выражение его лица, когда меня стошнило перед школой... Я не знаю, какой реакции от него ожидать. Но это не так, как с Алиссой, я не смогу скрывать это от него вечно. Мне становится дурно только от мысли о том, что придется сознаться ему в этом.
Я же могу избавиться от этой проблемы? Он даже не узнает.
Но, если я сделаю аборт, я стану детоубийцей.
Опять.
Департамент полиции Нью-Йорка
Отчет службы быстрого реагирования
Офицер Рикардо Эрнандес
67 полицейский участок, Бруклин
11 декабря, предположительно в 19:17, я был отправлен к дому 330E на 18-ой улице в связи с жалобами о нарушении общественного порядка. По прибытии на место преступления, я заметил женщину, позднее опознанную как Даун Купер, кричащую во дворе. Когда ее спросили, что произошло, она ответила, что ребенок не дышит.
Запах яиц, обжариваемых в подсолнечном масле, выворачивает мой желудок наизнанку. Я бегу со всех ног в туалет и извергаю свой вчерашний ужин в раковину. Утренняя тошнота. Вот оно. Я действительно беременна.
— Киша, быстрей или опоздаешь, — орет снизу мисс Штейн. — И где там Мэри?
— Она все еще наверху.
— Ленивая шмакодявка! Мэри! Мэри! Риби, сходи за ней.
Дерьмо!
Я зачерпываю слизь и кусочки рвоты руками и выкидываю их в унитаз. Риба стучит в дверь.
— Мэри!
Я заливаюсь краской, вот-вот мой секрет всплывет на поверхность. Я использую половину рулона туалетной бумаги и протираю раковину.
— Давай, Мэри! Выходи! Сейчас же.
Мой лоб покрывается испариной, волосы прилипают к шее. Здесь недостаточно воздуха, чтобы наладить мое дыхание. Я мою руки, надеваю школьную форму и спускаюсь вниз.
— Эй, что с тобой? — кряхтит Мисс Штейн. — Сама на себя не похожа.
Один взгляд на девушек, поедающих яичницу, причмокивающих и чавкающих как коровы, и я кидаюсь к лестнице. ХЛОП!
— Фу, Мэри! Это отвратительно! Что с тобой?
Девочки слетаются на это зрелище, как тараканы. Я опускаюсь на колени и отчаянно пытаюсь убрать остатки ужина тряпкой, будто я могу магическим образом заставить их исчезнуть. Но уже слишком поздно. Они все видели.
— Ты беременна?
Черт.
Мисс Штейн — последний человек, который должен узнать об этом. Я качаю головой.
— Ты мне врешь?
— Нет? — говорю я.
— Иди сюда, быстро!
Я иду за ней в ванну, девушки перешептываются за нашими спинами. Она достает тест на беременность, невероятно профессиональный на первый взгляд, и заставляет меня на него помочиться.
Пятью минутами позже, она подтверждает то, о чем я уже знаю.
— Ага! Я знала, что эту тупая малявка не может держать свои чертовы ноги сомкнутыми. Иди на учебу! Я разберусь с тобой позже.
Продолжение
Отчет службы быстрого реагирования
Офицер Рикардо Эрнандес
Меня провели в спальню. При входе было обнаружено, что одетая в розовые ползунки девочка европеоидной расы лежит на кровати лицом вниз. Я спросил у Купер имя ребенка, и она идентифицировала ее как Алиссу. Купер заявила, что ребенок не ее. Я поднял тревогу, перенес младенца в гостиную и начал проводить сердечно-легочную реанимацию.
Тед моет полы в холле пятого этажа, стоя спиной к пациентам. Наблюдаю за ним из-за двери. Мой шоколадный принц. И я собираюсь разрушить его жизнь? Как я могу быть такой жестокой?
Тед поворачивается, но его не узнать. Под глазом расположился огромный синяк. На губах ссадины, а костяшки пальцев покрыты новыми порезами. Я бегу к нему через всю комнату.
— Что случилось?
— Бл*ть, это длинная история, — выплевывает он, откидывая мою руку.
Я вздрагиваю. Это напоминает мне о тех моментах, когда мама злилась на меня.
Алисса... он узнал? Но откуда?
Кровь приливает к ногам, сердце бьется так, будто выжимает из меня остатки жизни, а Тед едва на меня смотрит. Такого Теда я не знала. Он никогда прежде не срывался на меня. Чувствую, как луна отдаляется от моего солнца, теряется во тьме и замерзает. Он потирает переносицу, со стоном откидывает швабру и заключает меня в свои объятия.
— Прости. Я ничего плохого не имел в виду, — шепчет он. С минуту мы медленно раскачиваемся, и он целует меня в макушку. — Когда ты рядом, мне всегда становится лучше.
— Мне тоже, — бубню я ему в грудь, меня захлестывает чувство облегчения.
Это правда. Он притупляет боль, которую испытываю от недостатка в моей жизни человека, которому не нужна.
Все хорошо. Он не мама. Он не обидит меня.
Сердцебиение постепенно приходит в норму, в то время как я фокусируюсь на его кроссовках. Раньше они были синими, теперь от сильного износа почернели, а шнурки растрепались.
— Я беременна.
Тед задержал дыхание и застыл. Этого я и боялась. Если он больше со мной не заговорит, хочу запомнить каждую клеточку его тела. Прижимаюсь крепче к нему. Он разрывает свои объятия, делает шаг назад, смотря на меня своим пристальным взглядом, и берет мое лицо в свои руки.
— Ничего страшного, детка. Все хорошо, мы... что-нибудь придумаем.
Я расслабляюсь и таю от его прикосновений. Он делает глубокий вздох.
— Не переживай. Ты станешь отличной мамой. Мы не позволим ничему плохому случиться с нашим малышом.
Я снова перевожу взгляд на его кроссовки, на засохшую грязь, прилипшую по краям.
Если бы он только знал настоящую меня.
Продолжение
Отчет службы быстрого реагирования
Офицер Рикардо Эрнандес
Вскоре после того, как младенец был перенесен, на место преступления прибыл офицер Робин Блейк. С заднего входа в гостиную забежала босая маленькая девочка в бело-розовой пижаме, позже идентифицированная как Мэри Эддисон. Дочь Купер. Мной было отмечено, что она сразу же побежала к комнате ребенка. Спереди одежда Эддисон была влажной и измазанной грязью. Она была явно потрясена, увидев нас. Прибыла бруклинская скорая и перехватила сердечно-легочную реанимацию. Время смерти ребенка было объявлено на месте преступления.
Я возвращаюсь в групповой дом, когда в мой автобус запрыгивает несколько детей, примерно моего возраста. Опускаюсь как можно ниже на своем сидении, пытаясь притвориться невидимой. Нормальные подростки. Парни в бейсболках, мешковатых джинсах, с дредами и короткими стрижками. Девушки в дорогих кроссовках, с фиолетовыми рюкзаками, прямыми волосами, длинными косами и розовыми губами. Они громкие, болтают о какой-то футбольной игре, на которой только что были, промежуточных экзаменах и музыке. Едят воздушный рис, пьют газировку, смеются и улыбаются. Едут домой к своим мамам или папам, а может к обоим. Им не надо беспокоиться об одиночных камерах без окон или бояться охранников, которые могут их изнасиловать. Вероятно, у них никогда не было нужды в деньгах или мыле, или дезодоранте. Они никогда не принимали таблетки, из-за которых настолько теряешь чувство реальности, что не можешь распознать крысиное дерьмо в омлете. Им не надо переживать о групповых домах, жирных приемных матерях и совершеннолетии. В их жизни нет социальных работников, ненавидящих их; нет соседей по комнате, покушающихся на их жизнь; нет офицеров по условно-досрочному, ищущих хоть малейший повод, чтобы вернуть их обратно в тюрьму. Они не заимеют ребенка в шестнадцать. Хотела бы я быть ими, но это не так.