— Джон, все в порядке! — торопливо закричала Гейл. — Ничего страшного. Это была просто минутная слабость, ошибка с твоей стороны. Люди все это поймут.

— Минутная слабость? — эхом отозвался Баббер. — Нет, это...

— Нет, Джон, ты очень строго себя судишь. Он здесь, со мной этот мерзавец, который пытался тебя шантажировать...

Внезапно Берни ла Плант отодвинул ее, проталкиваясь к окну.

— А ну, пустите меня, дайте я с ним сам поговорю!

Никто не успел и глазом моргнуть, как он вылез из окна и тоже встал на карниз. Два пожарника попытались помешать ему, хватая его за ноги, но Берни оттолкнул их.

— Эй, Баббер, иди сюда! Я хочу поговорить с тобой, приятель, — Берни пополз на четвереньках к Джону.

— А, ла Плант! — глаза Джона Баббера расширились от изумления. Он не ожидал, что кто-то еще отважится тоже взойти на этот карниз.

— Иди сюда, Джон, не будь последним идиотом. Я не люблю высоту.

Джон Баббер рванулся от Берни ближе к краю выступа и осторожно посмотрел на Берни.

— Послушай, ла Плант. Мне действительно очень жаль. Я все объяснил в своем письме к Гейл... мисс Гейли. Я очень виноват.

Чаки тоже высунулся из окна вслед за Гейл и нацелил на обоих мужчин свою видеокамеру, но Берни возмутился:

— Отойдите все! Вы что, хотите, чтобы он спрыгнул?

Гейл и Чаки сразу же отпрянули назад. На красивом лице молодой женщины выражение страха боролось с растущей надеждой и... любопытством. Ла Плант действительно вышел на карниз. Неужели его связь с Джоном — нечто большее, чем она предполагала?

— Я хочу минуту поговорить с тобой, — примирительно сказал Берни. — А потом можешь прыгать. Можешь даже два раза прыгнуть, если хочешь.

— Говори оттуда, — Баббер показал на пентхауз.

— Ты можешь говорить и оттуда.

Берни покачал головой.

— Я хочу поговорить с глазу на глаз, а у них там камеры, микрофоны — вся эта ерунда!

В номере Баббера Гейл и все остальные, находящиеся всего лишь в нескольких дюймах от настоящих, живых Баббера и ла Планта, вынуждены были следить за развитием драмы по монитору, за картинкой, передаваемой с камеры пятнадцатью этажами ниже, откуда Конклин вел репортаж для Четвертого канала. Лицо Гейл, бледное и измученное, словно приросло к экрану. Ее глаза сверкали от волнения, как горящие угли.

— Похоже, что на карнизе появился еще один какой-то человек и встал рядом с Джоном Баббером, — комментировал Конклин. — Прибыла полиция, много пожарных...

Голос репортера прерывался от волнения:

— Этот человек двигается ползком к Джону Бабберу. У него нет никакой спасательной веревки или пояса и, как мы уже говорили, пожарное отделение не сочло возможным развернуть брезент.

Все камеры были направлены на карниз, но из-за темноты почти невозможно было установить личность незнакомца. Неопознанный «спасатель» подползал все ближе к Бабберу и наконец добрался до того места, где лежал конверт с письмом.

— Это для Ге... мисс Гейли, — выдавил Джон, указывая на послание.

— А я что, по-твоему, похож на почтальона? — рявкнул Берни. — Я тут, можно сказать, почти собрался сковырнуться с этой долбаной высоты, а ты хочешь, чтобы я разносил письма? Сам наклеивай марки.

Он остановился в нескольких дюймах от Баббера.

— Ближе не надо! — предупредил Джон, и Берни замер как вкопанный. — Там мое признание. Честно. О Боже, извини, Берни, но у меня был твой ботинок, а ты же сам мне сказал, что не хочешь никакой огласки, потому что у тебя неприятности с законом.

— Я что-то не помню, чтобы я отказывался от миллиона долларов, — с железной логикой констатировал Берни.

Лицо Баббера исказила боль.

— Да, но я не думал, что они на самом деле решатся на такое! И потом... ты же не объявлялся... Почему? Я думал, ты вот-вот появишься и разоблачишь меня.

— Я был в «жестянке», — пояснил Берни.

— В пивнушке? Двое суток?!

— В тюряге сидел, — фыркнул Берни. — Фу-у-ух! Послушай, Баббер, — Берни поперхнулся; он точно впервые заглянул вниз с карниза и осознал, что они торчат прямо над пятнадцатиэтажной пропастью.

Высота вызвала у Берни приступ тошноты, и он покрылся холодным потом.

— Трекнуться можно! Мы же сейчас свалимся отсюда!

— Ты уходи! — устало отозвался Джон Баббер. — Ты снова рискуешь собой.

Баббер был прав. Весь кошмар ситуации наконец дошел до Берни. Он находился на огромном расстоянии от земли, и не было никакой страховочной веревки. Пот струился по его лицу, все его щуплое тело дрожало.

— Я... я начинаю... я боюсь, Джон. Послушай, я ничего героического совершать не собираюсь, можешь поверить мне, приятель. Давай просто сядем и поговорим. Я не хочу тебя дурить, я не настолько умен. Ты просто, скажем, отдохни перед прыжком.

Джон Баббер уловил ощущение паники в словах Берни и поверил ему. Джон позволил себе расслабиться и медленно опустился рядом с Берни на карниз. Теперь они сидели бок о бок, со свободно свисающими ногами и тихо разговаривали.

В гостиничном номере Гейл Гейли, застывшая у экрана монитора, много бы отдала за то, чтобы узнать, о чем они беседуют. В ее душе зарождалась надежда. Может быть, она была чуточку несправедлива к ла Планту? Может быть, он не настолько испорченный, каким она представила его. Может быть, он даже окажется им полезным...

Джон Баббер вздохнул и покачал головой.

— Что я натворил! — сказал он упавшим голосом.

— Я был нищим и бесполезным... но, по крайней мере, я был честным человеком.

Берни фыркнул.

— Успокойся, Джон. Ну что ты делаешь из мухи слона, обожаешь создавать проблемы... — Сев, он немного успокоился; все будет хорошо... может быть... если он не будет смотреть вниз. Дрожь прекратилась, но его все еще пробирал холодный пот.

Утирая лоб и щеки, Берни не имел понятия о том, что перенес часть городской пыли со своей руки на лицо. Лицо его теперь стало грязным и приобрело темный цвет.

Оператор Четвертого канала навел объектив своей камеры на Баббера и Берни.

— Мы до сих пор не знаем, почему Джон Баббер, герой Америки, примерно час назад вышел на карниз пятнадцатого этажа, — говорил в микрофон Конклин. — Но зато мы теперь знаем, кто тот человек, который вот уже четверть часа с риском для жизни разговаривает с ним. Это Бернард ла Плант, бывший сотрудник фирмы по очистке ковров...

В этот час Джой ла Плант должен был уже спать. Но как можно заснуть, когда разыгрывается драма с участием героя всей его жизни, драма не на жизнь, а на смерть? Надев стереонаушники, чтобы его мать не слышала звука включенного телевизора, Джой сидел в темной спальне, в пижаме, едва дыша, впившись глазами в экран.

— Есть подозрение, что ла Плант — старый друг Баббера, может быть, еще с военных лет, — говорил репортер.

Джой издал восхищенный вопль, выскочил из спальни и помчался в комнату к Эвелин: «Мама! Мама! Там по телевизору моего папу показывают!»

— Пропусти меня, Гейл, — сказал Чаки, занимая ее место у окна. — Давай я попробую отсюда их снять.

Гейл отошла, но у окна сгрудилось столько пожарников и полицейских, что ей ничего не было видно, и поэтому она вернулась к экрану монитора. Показали кадр, снятый Чаки, немного расплывчатый, но драматичный. Это был Берни ла Плант, взятый крупным планом. Лицо у него было измазано грязью, черты неопределенные. Гейл вскрикнула от волнения, но даже не услышала своего голоса. Что-то было в этом лице... в этом лице... если бы ей только удалось вспомнить...

В этот момент внизу зажглись дуговые лампы, и карниз ярко осветился. Чаки продолжал снимать крупным планом лицо Берни, окруженное ореолом, как огненный шар. Оно все еще было окутано тайной для Гейл, она не узнавала его и вдруг! Да, это было то самое лицо героя, спасшего рейс 104, и ее в том числе. В то же мгновение к ней вернулось ощущение того ночного кошмара. Берни ла Плант? Невозможно. Это обращало в пыль всю веру, все факты, в которых она была убеждена. Увидев темное, покрытое сажей лицо Берни ла Планта и вспомнив, что уже где-то видела его раньше, Гейл Гейли потеряла уверенность в себе, своих профессиональных способностях. С ней оставались только ее чувства, которые говорили ей, что, вне зависимости от того, герой Джон Баббер или нет, она любит его.