Поэтому, собственно, Берни и пришел сюда, но Берни всегда оставался Берни. Вскоре он забыл о цели своего прихода и начал обвинять правосудие, вместо того чтобы постараться заручиться поддержкой офицера-куратора полиции.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду под юридическими неувязками, господин ла Плант, — натянутым голосом произнес Дьюк. — Вас признал виновным суд присяжных.

— Да, — прервал его Берни, — но я хочу сказать, что эти легавые совершенно неправильно осветили всю картину. Вам знакомо понятие «цепочка улик?» Так вот, они все перевернули с ног на голову.

— Вашему адвокату следовало сообщить это суду, — указал Дьюк. — А теперь мы пытаемся доказать...

Берни начал терять терпение. То, о чем он хотел говорить с куратором, было гораздо важнее.

Голос Берни сорвался до крика:

— Дело совсем в другом! Из-за того, что мне не хватает средств, мне дали назначенного судом адвоката, Вы понимаете? Она еще ребенок, ничего не понимает. Настоящий адвокат помог бы мне выбраться отсюда, правильно собрав улики!

Патрик Дьюк изучал Берни холодным взглядом. У него не было ни капли сочувствия к этому назойливому, сердитому человечку, явно забывшему о цели их встречи (если она и была у него). С его делом все было ясно, приговор подписан, и Берни ла Планту был дан последний шанс оправдаться. Но он, похоже, был неспособен воспользоваться этим шансом.

— Мистер ла Плант, — твердым голосом сказал офицер-куратор полиции, — моя обязанность сегодня заключается в том, чтобы дать свои рекомендации при вынесении приговора, исходя из этой встречи с вами и других сообщенных вами сведений...

— Я и говорю вам, — опять прервал его Берни, его черные глаза ярко сверкали. — Я не преступник. Скупать краденое — разве это такое уж преступление? Разве я кого-то ограбил или убил? Нет, тюрьма не для таких, как я. Тюрьмы существуют для крутых парней, которые любят друг друга бить, для воров и насильников. Я ничего такого не делал!

Истерика прекратилась, Берни умолк, по лбу у него стекали капли пота — зрелище не очень обнадеживающее.

— Мне там не место, я не совершал ничего дурного!

Офицер-куратор полиции даже не потрудился взглянуть на него, а спокойно продолжал писать свои заметки по делу Берни. С упавшим сердцем Берни понял, что он только еще больше навредил себе, как всегда. Ему следовало послушаться своего юриста; даже несмотря на то, что у нее не было опыта, здравого смысла у нее было достаточно. Почти опустошив обычный арсенал своих средств, Берни решил воспользоваться последним оставшимся у него оружием.

— Послушайте. У меня есть сын, — начал он умоляющим голосом, стараясь не встречаться взглядом с Дьюком, — ему девять, нет, десять лет. Сегодня вечером я его поведу в кино после того, как освобожусь с работы; он боготворит меня. Если я сяду в тюрьму, что с парнем будет?

Берни краешком глаза взглянул на куратора, чтобы увидеть его реакцию на свои слова. Но нет, никакой реакции не было. Как обычно, Берни ла Планту всегда не хватало одного дня и одного доллара. Патрика Дьюка не тронули его слова.

Берни вспотел еще сильнее, он был в отчаянии. Что же это за куратор, если ему не жалко невинного ребенка?

— Я для него образец, понимаете? — обреченно кричал Берни.

Но все было напрасно. Берни упустил свой единственный шанс. Его длинный язык опять подвел его. Уж придется Берни через несколько дней танцевать тюремную польку с Билли Бобом Бубба, у которого татуировка на груди: «Рожден для электрического стула».

Но хотя Берни и не верил в это, винить за все ему надо было лишь одного себя. 

Хотя внешне Гейл Гейли держалась независимо и беспечно, на самом деле она была возбуждена, как ребенок в цирке. Быть представленной к премии «Серебряный микрофон», профессиональной награде журналистов, от американской трансляционной ассоциации было для Гейл высокой честью. «За выдающееся мастерство в поисках правды», — гласила надпись на медали. Если бы Гейл получила ее, она бы действительно покрыла славой Четвертый канал, как заметил Чарльз Уоллес.

Работа была неординарной, удача сопутствовала Гейл, и трудилась она, не жалея себя, но она также понимала, что дело здесь не только в усердии и удаче, но и в ее репортерском таланте. Каждый вечер, глядя на себя в программе новостей, она замечала это, чувствовала это всем своим нутром, когда вела сенсационные репортажи и потом получала тысячи писем от телезрителей с выражением восторга и благодарности. Она знала, что и Дикинс такого же мнения о ней, хотя он редко хвалил ее. Поэтому нет нужды говорить, что ее еженедельный заработок был достаточно высок, что свидетельствовало о ее высоком престиже у директора программы новостей.

Поэтому не случайно Гейл была представлена к премии «Серебряный микрофон». Даже если бы она и не выиграла эту награду, уже только быть представленной к ней было высокой честью.

В течение всего полета в Нью-Йорк, сидя в салоне самолета, Гейл убеждала себя, что она вряд ли получит премию, что сейчас у нее нет шансов, может быть, в будущем году... Но втайне все же верила в победу. Мечтала о том, что будет стоять на пьедестале почета с «Серебряным микрофоном» в руках, признанием ее высоких заслуг со стороны коллег. И вот теперь мечта ее близка к осуществлению.

Она сидела на шикарной банкетке в танцевальном зале огромного отеля «Каталония». Ослепительно сверкали тысячи хрустальных свечек великолепной люстры. На Гейл специально сшитый к этому случаю парадный костюм за тысячу долларов. Всюду вокруг нее — смеющиеся лица. Гейл сидела там очень долго, пока вручались другие награды — за лучший репортаж о боевых действиях, за лучшую операторскую работу, за серию репортажей и т. д.

Последней присуждалась премия «Серебряный микрофон» за лучшую программу новостей. Присуждение этой награды обычно вызывало самые жаркие дебаты, и самым неистовым было соперничество за нее. Гейл слышала имена представленных к этой награде, в том числе и собственное имя, которые зачитывал руководитель сегодняшней торжественной церемонии Эдгар Мелленкамп, один из наиболее известных деятелей телевидения. Гейл была откровенно возмущена некоторыми кандидатурами, явно говорившими о коррупции, характерной для девяностых годов.

После того как были зачитаны все кандидатуры, приступили к показу видеозаписей претендентов.

Сюжет Гейл был о том, как городские средства, собранные из благотворительных пожертвований, вместо того, чтобы пойти на помощь бездомным людям, из-за неряшливости органов правосудия были растрачены на отдых определенных лиц на Карибском море. В репортаже назывались конкретные имена и украденные суммы. Прослеживался путь денег от пожертвователей к растратчикам. Гейл потратила много сил на то, чтобы найти необходимые факты. Силы коррупции чинили ей препятствия на каждом шагу, не желая, чтобы эта история была обнародована. Ей угрожали потерей работы, даже физической расправой, но это не испугало ее. Когда некоторые из ее тайных свидетелей отказались давать информацию из страха репрессий, ей удалось найти новых свидетелей. Телепрограмма получала аналогичные угрозы, но продолжала защищать Гейл с подачи Джеймса Дикинса и Чарльза Уоллеса, веривших в нее. Благодаря Четвертому каналу, сенсационные разоблачения Гейл Гейли имели огромный резонанс не только в Нью-Йорке, но и во всей стране. Были возмущены и простые люди, а еще больше представители правосудия, замешанные в этом грязном деле. Но как они ни старались дискредитировать Гейл, ее источники информации и ее телевизионную программу, им не удалось опровергнуть ни слова из репортажа Гейл, потому что каждое слово в нем было правдой.

Благодаря документально подтвержденному публичному разоблачению Гейл, большая сумма денег была возвращена в городскую казну и использована для нуждающихся людей; на эти деньги для них была куплена еда, одеяла, теплая одежда, предоставлен временный приют.

Смотря сейчас этот видеорепортаж, Гейл почувствовала прилив уверенности в себе. Действительно, это был хороший репортаж, изменивший жизнь людей. Разве не для этой цели нужен репортер? Пробить общественное равнодушие, изменить жизнь. Хотя и остальные видеозаписи были интересны, ее репортаж был высокой драмой. Он выделялся своей лихорадочной смелостью. И впервые Гейл подумала о «Серебряном микрофоне» как о вполне достижимой мечте.