— Да, если вы способны на это.

— Не могу!

— И это категорически? — еще раз спросил Подбельский и поднялся с кресла. — Тогда вот что — продайте нам немного газетной бумаги…

— Бумаги?! А ее у меня нет. Вся газетная бумага, которая лежит на моих складах, принадлежит «Московским ведомостям». Вот у них и просите.

Вадима Николаевича раздражало надменное поведение этого человека.

— Господин Левенсон, ваше упорство может вам обойтись дорого… Не думайте, что я собираюсь угрожать… Силой мы пока еще у вас ничего не возьмем. Но ваши рабочие — почему они должны печатать «Ведомости», а не нашу газету?.. Они ведь могут и отказаться так делать… Об этом вы подумали?..

На следующий день Московский Совет по предложению большевиков принял решение о временном вселении редакции «Социал-демократа» в типографию Левенсона.

Пришлось Левенсону кое-кого потеснить и нехотя принять «Социал-демократа».

— Что ж, — сказал Левенсон, когда Подбельский снова пришел к нему, — я согласился печатать вашу газету. Месяца два — не больше. Думаю, этого срока будет достаточно, чтобы приобрести свою типографию.

И все же «прописку», которую получил «Социал-демократ» в типографии Левенсона, нельзя было считать решением проблемы. Поэтому уже с первых номеров газета начала сбор средств на приобретение собственной типографии. Каждый номер выходил с крупным аншлагом; «Товарищи! Время не терпит. Организуйте отчисления и сборы на покупку типографии!» Работники Московского комитета партии вели агитацию на фабриках и заводах Москвы за сбор средств на типографию.

Интерес московских рабочих к своей газете возрастал с каждым днем. В первый же месяц ее тираж достиг сорока пяти тысяч экземпляров.

В отличие от других московских газет рабочие находили в «Социал-демократе» ответы на волнующие их вопросы. Газета выступала против империалистической войны, за организацию контроля на фабриках и заводах, за усиление большевистского влияния в Советах.

Чтобы газета без задержки попадала на московские предприятия, в провинцию, воинские части, была создана экспедиция. Фабрики и заводы выделяли своих уполномоченных, которые в определенные часы брали свежие номера газеты прямо из типографии.

Временное правительство усмотрело в пропаганде, которую вел «Социал-демократ», покушение на действия властей. Готовился запрет газеты, а пока правительство стремилось задержать ее распространение, приостановить ее влияние на массы. Было отдано распоряжение провинциальным властям уничтожать номера газеты. Их сжигали целыми пачками. Главная ставка категорически запретила распространять газету в действующей армии. Перепуганные строгим запретом из столицы, местные власти провинциальных городов присылали в издательство письма и телеграммы с просьбой приостановить посылку «Социал-демократа». Даже в киосках на железнодорожных вокзалах газету изъяли из продажи. Тираж газеты стал падать: за короткое время он снизился до тридцати тысяч экземпляров. Контора не имела денег на издание газеты. Только пожертвования московских рабочих помогали продолжать выпуск газеты.

Приближался срок, установленный Левенсоном, а денег на покупку собственной типографии все еще не хватало: собралось около сорока тысяч рублей — треть ее стоимости. Левенсон уже не раз предупреждал, что в июне он печатать газету не будет.

Что же делать?

— Надо поднять читателей на защиту газеты, — говорил Вадим Николаевич в Московском комитете партии.

И 31 мая 1917 года на первой полосе «Социал-демократа» появился набранный жирным шрифтом призыв к читателям — рабочим и солдатам Москвы.

«…Товарищи! Сегодня вечером присылайте делегатов в редакцию и типографию… Помните: если не выйдет 1 июня наша газета, то в Москве не должна выйти ни одна буржуазная газета.

Товарищи солдаты! Товарищи рабочие! Готовьтесь принять самые решительные меры для спасения своей газеты!»

Левенсон заволновался, прочитав этот призыв. Положение его было незавидным. С одной стороны нажимают власти, требуя, чтобы он всяческими способами отказался от печатания большевистской газеты, с другой — он видит, что и угроза редакции вполне реальна.

К полудню «Социал-демократ» был на фабриках, заводах, в учреждениях, воинских частях. И всюду призыв газеты нашел живой отклик. После первой смены с фабрик и заводов в редакцию и типографию стали приходить делегации. Похоже было на демонстрацию — так много шло людей.

Сотрудники «Социал-демократа» принимали каждую делегацию. Многие делегаты приносили письма, коллективные требования и вручали взносы на газету. Особенно радовало Вадима Николаевича, что среди делегаций были представители типографий — Сытина, Машистова и других.

— Теперь, пользуясь вашей поддержкой, дорогие наши друзья, — говорил Вадим Николаевич делегатам, — : мы можем твердо и уверенно сказать всяким хозяйчикам типографий: «Только посмейте! Руки прочь! Ваше самодержавие кончилось вместе с царским самодержавием!»

Левенсон вынужден был капитулировать, и «Социал-демократ» продолжал печататься в его типографии.

А деньги на покупку собственной типографии все поступали. К середине августа уже было собрано больше шестидесяти тысяч рублей.

Ежедневно в редакцию приходили десятки писем. «…При сем препровождаем в редакцию нашей газеты «Социал-демократ» посильную лепту на покупку типографии в размере 1 164 руб. 72 коп. не немецких денег, а наших трудовых грошей», — писал заводской рабочий комитет телефонного завода.

Одно письмо привлекло особое внимание Подбельского.

«Товарищ редактор, примите от нас жертву на типографию, от арестованных солдат Двинской тюрьмы — триста двадцати пяти человек. Номер вашей газеты попал к нам случайно; прочитав его, мы спешим пожертвовать, сколько можем, на газету, которая защищает интересы обиженных и угнетенных, которая борется со злом за правду…

Напишите маленькую статейку о нашей тюремной жертве, — мы будем знать, что вы деньги наши получили, Записали бы и сами кое-что, но… цензор? Сидим здесь с 25 июня за агитацию, по статье, обещающей от четырех до двенадцати лет каторги. Мы надеемся, что вы что-нибудь напишете о нашей жертве. Быть может, ваша газета попадет к нам в мрачные, сырые стены…»

…О расстреле в Петрограде рабочей демонстрации 3 июля Москва узнала на следующий день. Велико было возмущение рабочих и солдат столицы кровавыми злодеяниями Керенского и его клики. Контрреволюция подняла голову и в Москве. Двоевластие кончилось.

«Теперь военная, а следовательно, и государственная власть фактически уже перешла в руки контрреволюции, представляемой кадетами и поддерживаемой эсерами и меньшевиками, — говорил Владимир Ильич. — Теперь мирное развитие революции в России уже невозможно, и вопрос историей поставлен так; либо полная победа контрреволюции, либо новая революция».

Всеобщая забастовка московского пролетариата, проведенная по призыву МК РСДРП (б) 12 августа, в день открытия государственного совещания, показала, какой путь выбрал для себя рабочий класс Москвы.

Корниловский мятеж открыл глаза многим, кто еще продолжал верить контрреволюционному правительству. Революционный подъем нарастал. Оживилась работа большевистских организаций во всех городах страны. Из Орла и Твери, Ярославля и Костромы приезжали в Москву за советом и помощью. В свою очередь, следуя указаниям ЦК, московские большевики посылали своих представителей в Тамбов и Нижний Новгород, Тулу и Тверь, Брянск и Казань. Московские большевики помогали провинции.

Подъем революционного движения в Москве вызвал и рост партийных рядов. Нужно было, чтобы большевистская газета «Социал-демократ» стала подлинным вожаком и вдохновителем московского пролетариата.

Несколько раз обсуждал Московский комитет партии вопрос о работе газеты, а в начале октября 1917 года отчет конторы «Социал-демократа» был вынесен на обсуждение московской общегородской партийной конференции. С отчетом выступил Подбельский. Конференция работу редакции «Социал-демократа» одобрила.