Об учителях и их испытаниях

Quae nocent docent (Что мучит, то и учит).

Латинская поговорка

Встреча с учителем в том сне могла научить меня чему-то, но я прошляпил её. Примерно с таким же результатом первое время заканчивались другие встречи с учителями, они что-то показывали мне, обычно это были манипуляции с биополем или с окружающим миром, но мне не удавалось повторить этого. Размышления об этих неудачах заставили меня вознамериться о встрече с учителем, который покрепче взялся бы за меня.

Искать подобную встречу в реальном мире я не мог, так как устал обжигаться о людей, которые сначала виделись мне всеведущими, но как только я узнавал их глубже, то видел, что они погрязли в материальном ещё глубже, чем я, хоть сами и не понимали этого. В худшем же случае они вообще питали на счёт ученика исключительно корыстные мотивы. Могли ли иметь по отношению к ученику какую-то корысть сновиденные учителя? Всё возможно. Но они обыкновенно излучали умиротворение и свет, а одно это уже можно было принять за благость.

Но, если сил моих хватало только на путешествие в нижний астрал, то что могли там делать светлые учителя? Были ли это волонтёры из верхнего, или же дьяволы в белых одеждах, вводящие учеников в ещё более глубокую майю?

В конце концов, что мы знаем об этих учителях? Это какие-то существа, для которых обитание на уровне пространства, соответствующем «дороге в небо» и около того, является более приемлемым, чем тот уровень, на котором мы бодрствуем. Но, как наши сновиденные тела являются проекциями наших материальных тел, имеют ли учителя проекции в материальном мире? Это доподлинно неизвестно, зато хорошо известно то, что учителя любят контактировать с людьми, возиться с ними, обучать их (отсюда и название). Когда я спрашивал их о причине такого поведения, они не давали определённого ответа. Мне думается, что ангелы, о которых имеются свидетельства разной степени достоверности – существа схожие с учителями, если не идентичные им.

Если сравнить их ступень развития со ступенью человека, то получается примерно та же картина, которую мы получаем, сравнивая человека не с другими человеческими детьми, а даже с собаками. Для нас собаки – лишь питомцы, которых при должном старании можно выдрессировать, чаще на забаву, чем для практической пользы. Вот моей основной гипотезой относительно учительского интереса к людям и представляется та, в которой мы для них не больше, чем забавные и иногда туповатые питомцы, с которыми занятно возиться и демонстрировать друг другу.

- Смотри, Петька, как Рекс выучился приносить газету! Какой умный пёсик.

- Смотри, Сат Аронаакила, как здорово Владик осознаётся! Какой умный человек.

«Сат» у моего первого учителя, кстати, было чем-то вроде уважительного обращения. Какое-то я время считал это сокращением от санскритского сатья - истинность, такова моя основная версия до сих пор. В самом деле, не с сатаной же его связывать? Прямо я не спросил, не потому, что боялся выглядеть глупым, а потому, что вопросы, не относящиеся к делу, тот учитель начисто игнорировал. Его самого я буду называть далее по тексту Отшельником, так как в таком образе он явился мне в первый раз, да и встречал я его обычно обособленным от других сущностей, в то время как другие учителя нередко появлялись в компании друг друга или в сопровождении учеников (как тот «пират» из совместного сна).

Отшельник предварял словом «Сат» имена всех сущностей, которые нам встречались, и которые были выше моего учителя, равны ему, или находились чуть ниже – но не слишком далеко от него в неведомой мне иерархии. В общем-то, я немного утрировал, на деле он никогда не обращался ко мне по «смертному» имени. Он звал меня «Паук-на-камнях». Такое прозвище я заслужил, показав ему проекцию своего города, когда захотел продемонстрировать, как для меня выглядит место, в котором я живу две трети своей жизни.

Поскольку Отшельник в таких местах не бывал, высотные бетонные здания он смог интерпретировать только как скалы, гигантские камни, на которых мы сидим часами, как пауки в паутине. Интересно, что образ высотного дома он не знал, но образ камня или паутины понимал прекрасно. Как-то раз мне пришло в голову, что этот учитель - маг из настолько древних времён, что в те времена ещё не были известны каменные дома, и в поисках бессмертия он перешёл в пространство, в которое я могу попадать только спящим? Как бы то ни было, я не решился спросить у него и это, только погружаясь в догадки относительно его происхождения.

Зато я заинтересовался пауками и начал примерять их образ к себе как тотемное животное. Я видел в них много полезных качеств – главным образом, дьявольское терпение, с которым они ткут свою паутину, а потом ждут жертву. Я считал терпение своей главной добродетелью, и ещё – творческое начало. Было в пауках, работавших над паутиной что-то такое, что напоминало мне меня самого во время работы над картинами.

- Люди не любят пауков, - сказал вдруг Отшельник однажды. – Тебе нужно, чтобы тебя любили?

- Да, - ответил я, почему-то удивившись своему ответу. Я ведь воображал себя таким суровым и мрачным одиночкой! Подумав, я продолжил. – Мне этого всегда хотелось, хотя я и не признавался себе в этом… Хотелось, чтобы рядом был кто-то, кто будет любить меня.

- Тот, кто будет твердить тебе, какой ты умный, правильный, могучий? Магу не нужно, чтобы ему это говорили. Он и так это всё про себя знает. Потому ты не маг.

- Что же делать? – расстроился я.

- Бороться со своим главным врагом. Он ест твою силу. Потому ты и топчешься по кругу, потому у тебя и не хватает сил на то, чтоб делать что-то здесь, - он сделал картинный жест рукой. - Удивляюсь, как у тебя находятся силы, чтобы делать что-то там.

Он немигающе смотрел на меня своими глазищами сплошного чёрного цвета, без белков. В первый раз, когда я встретил этот взгляд, он немало перепугал меня, но постепенно я к нему попривык.

- Когда справишься с этим врагом, говори, что готов к моему испытанию. Я устрою его тебе, Паук-на-камнях. Но горе тебе, если солжёшь о своей готовности.

Это прозвучало весьма помпезно, но учитель и не думал создавать эффект торжественности. Он вообще был весьма простым по своей сути, что мне весьма импонировало. Первый раз, когда я его увидел, то воспринял как старца, одетого в рубище. Мне вспомнилось, как он встретил меня подле Чёрной книги, к которой я подобрался за очередным абзацем, и не подпускал меня к ней. Впоследствии он настолько хорошо переключил моё внимание на себя, что я и думать забыл о книге, так и оставив её законченной на фразе «Чтобы перестать бояться Тьмы, нужно стать ещё большей Тьмой».

Уловив мои мысли, Отшельник сказал, что страх темноты или Тьмы – тоже предмет для отработки. С этим знанием я отправился пробуждаться.

На всякий случай я подвёл все свои дела в материальном мире к более или менее логическому завершению. Затем можно было приступать к проработке. Страх темноты я пытался преодолевать, заставляя себя смотреть ужастики ночью. Звучит смешно, но других идей у меня не было. Наконец у меня выработалась такая хорошая резистентность к ужастикам, что скримеры (крики и страшные рожи, внезапно выскакивавшие на весь экран), раньше заставлявшие меня дёргаться, теперь вызывали только зевоту.

Со страхом общественного мнения было сложнее. Неформально одеться и пройтись в одиночку по району с гопниками в «абибасе» оказалось не таким уж щекочущим нервы актом. Какие-то более масштабные акции, вроде флэшмобов или перфоманса на одного посреди площади казались мне больше баловством, нежели реальной проработкой личных блоков.

Наконец я прыгнул на «катапульте», аттракционе, который подбрасывал участника, прикреплённого на резинках, на добрый десяток метров вверх. Мне так понравилось, что я повторил прыжок ещё дважды. Со страхом общественного мнения такой прыжок не имел мало общего, но я говорил себе: «Как человек, переживший подобный прыжок несколько раз, может бояться каких-то людишек, которые в большинстве своём могут только стоять внизу и наблюдать, как ты взмываешь в небо?» От таких мыслей моё эго раздулось ещё больше, временно застилая страх.