К счастью, никого в портал не загнали. Люди усмирили любопытство, хоть и сетовали на древних хранителей, что те не написали об увиденном в первом портале. Я подумал, что те не оставили никаких заметок об увиденном, так как это увиденное было воистину ужасным. А ведь кто-то из них вошёл туда, чтобы остальные узнали этот секрет... Первый ярус, самый ужасный мир.

Наш мир, хоть и располагался выше остальных относительно пирамиды, соединялся с ней вполне материальным проходом, а не портальным. Судя по записям, если бы он располагался где-то в иерархии пирамиды, то шёл бы чуть ниже третьего. Следовательно, он считался чуть удобней для проживания, чуть "благословенней" мира, портал в который располагался на третьем ярусе. Если уж идти - то хотя бы до четвёртого. Тогда придёт ощущение, что игра стоила свеч. Так я решил для себя ещё тогда.

Ниже. И вот, начинается. Женский плач, абсолютно ничем не спровоцированный. Хотя как это, ничем? Пирамидой же. Кто-то подбадривает, кто-то кричит на женщину... Я иду дальше. Сколько привалов мы уже делали, больших и малых? Я сбился со счёта. Сначала я считал время в сутках, но здесь времени не существовало.

Почти никто уже не переговаривается между собой. Те, кто были приятелями, отрешились друг от друга. Даже я перестал регулярно получать порцию негодования в свою сторону.

У кого-то кончился запас батареек для фонаря. Я предупреждал.

Становится прохладно, но тёплой одежды никто не взял. Даже я, хоть и стыдно в этом признаться. Древние хранители ничего не писали о том, что будет холодно... Какой же я беззащитный без их записочек. Могу ли я что-то делать, не опираясь на них?

Я достал один из старых исследовательских дневников и порвал его. Рвал листья в мелкие клочки. Достал драгоценную спичку и потратил её на то, чтобы сжечь обложку. Да они и до второго яруса не доходили, жалкие трусы! За столько лет! Вдруг я обнаружил, что кричу это вслух.

На меня смотрели с нескрываемым удивлением, и как только я встретил один из таких взглядов, сразу же взял себя в руки. Это были не мои эмоции, это были чувства, навязанные пирамидой. Странно, кто бы мог предположить, что я поддамся её влиянию и сломаюсь вторым? Поздно корить себя. Подходим ко второму ярусу.

Ещё один портал, ещё одна стена, покрытая рябью. Я повторяю свою фразу. Кто не может - выходите через портал.

Опять вопль, мужской. Взрослый мужчина, срывающийся на плач, почти юношеским тонким голосом. И противно, и страшно. Стойте, это его фонарик погас недавно... Вот что значит прочувствовать тьму чуть ближе, чем остальные.

Он бросается в портал, но чьи-то руки хватают его почти у самой кромки между мирами. Мужик плачет, рвётся к выходу. Он знает, что там что-то скверное, но, во всяком случае, там лучше, чем здесь. Наконец, его удаётся успокоить, и мы продолжаем путь. Странно, я был уверен, что ему дадут пройти в портал, хотя бы из любопытства. Видимо, пирамида стёрла в этих людях всё, кроме страха. А они знают - чтобы выжить, надо держаться вместе. Но, я не чувствовал к ним симпатии. Эти люди потеряли индивидуальность от страха. Страх чувствую и я... Но не чувствую общности с этими людьми. Почему? Потому, что они не принимали меня с должным уважением с самого начала? Потому, что я провёл на первом ярусе пирамиды немалую часть своей жизни, и свыкся со здешними ощущениями? Или потому, что я всю жизнь был до невозможности индивидуалистичен и эгоистичен?

То и дело кто-то из них срывается на плач, утешаемый остальными. На истеричные крики. Я же, потеряв самоконтроль, испытал только ярость. Самый слабый из них.

- У меня кончилась еда, - говорит кто-то.

- У меня тоже, давно, - признаётся другой.

- На привале поделюсь, у меня много... - отвечает третий.

Они действительно начинают сплачиваться. Но не по доброте душевной. Все слова звучат как-то вяло, безжизненно. Как у безнадёжно больных, даже умирающих. Слушаю их до смехотворного бедную речь...

У меня еды было ещё много. На привале я достал хлебцы, подошёл к тем, кто остался без запасов. Но что-то заставило меня развернуться и убрать хлебцы в рюкзак. Никто даже не взглянул на меня. Я схватил себя за волосы. Неужто я настолько жаден, что не могу отдать ближнему кусок хлеба? Ещё один приступ злости заставил меня отвесить себе пощёчину. Этот жест уже ни у кого не вызывает удивления, к этому моменту каждый из них, хотя бы раз, чувствовал себя на грани безумия.

В прежде ровном, идеально высеченном полу стали появляться широкие разломы. Один человек сорвался случайно... Второй, не выдержав шока и давления пирамиды, прыгнул следом.

- Почему ты не уследил? - услышал я рёв прямо над своим ухом. Меня хотели покарать здесь и сейчас, и этой каре суждено было бы сбыться, если бы кто-то из людей не заметил, что от меня тут мало что зависело.

- Он - проводник! Он отвечает за каждого из нас! Но даже не ободрит словом! - послышались возражения. Я забился в угол коридора, обняв рюкзак. Члены моей паствы ругались, отрицая или же защищая меня, обвиняя меня в некомпетентности или наоборот, обеляя... Им просто нужна была тема для скандала, чтобы вновь чувствовать себя людьми, а не бредущими по чёрным коридорам куклами с поломанным нутром.

Я не вмешивался, пусть выговорятся. Слушал их болтовню краем уха, а сам грыз чёрствый хлебец. Кто-то из моих ненавистников подскочил ко мне, вырвал хлеб из рук и закричал, что я утаиваю еду. О, они все уже истратили запасы, а я и не заметил.

- Это моя еда, не ваша, - резонно заметил я. - Сколько приготовил, сколько нёс - столько и съем.

Но меня никто не слушал, даже мои сторонники. Все, как один, потрошили мой рюкзак. Я не без обиды смотрел, как моя драгоценная еда была подчищена меньше чем за минуту. Потом настала очередь батареек. Их тоже разделили поровну. Спасибо, хоть мне оставили...

А потом с собой покончили ещё несколько человек. Я уж не знаю, какие мысли им внушила пирамида, что они дошли до такого. Но, моральный настрой нашей небольшой компании, и до того совсем нездоровый, ухудшился до невозможного. Я не мог смотреть на эти лица. В них было столько даже уже не страха, а страдания...

Наконец, пирамида начала нашёптывать и мне. Все мои комплексы, все недостатки она выворачивала наружу, заставляла меня переживать по поводу своей никчёмности, даже мою стойкость она объясняла малодушием и чёрствостью. Когда я уже начал чувствовать себя полным ничтожеством, одной лишь изнывающей от своей никчёмности тенью внутри мраморного исполина, тьма поглотила нас.

- Я ослеп? - крикнули справа от меня...

- Все ослепли, - спокойно ответил я. Стало ясно, что погас последний фонарик. Кто надумал разделить батарейки? Какой идиот сказал об этом первым? Шёл бы впереди один проводник с фонарём, дошли бы до самого дна пирамиды... Если бы не померли с голоду.

- Хранитель, что теперь? - жалобно.

Я задумался. У меня ещё были спички. Странно, что никто из них не помнил об этом, ведь я продемонстрировал свой запас во время сжигания дневника... Но, доставать коробок вновь я не спешил. Ещё чего, достанут и опять поделят поровну. Кучка идиотов! Безмозглые бараны! Я еле сдержался, чтобы не схватить ближайшего ко мне и не начать избивать. Ужас от своего желания объял меня настолько, что я чуть не бросился в другую крайность, подойдя к краю одного из разломов и отправившись в последний полёт.

- Хранитель?..

- Я пойду первым... Поползу. Передвигаемся ползком, чтобы не свалиться в ямы. Буду рассказывать что-нибудь, чтобы не потерялись. Ориентируйтесь на мой голос.

Итак, мне пришлось нести всякую чушь. Что угодно, но только не прекращать говорить. Это было нужно им. Потерю света надо было чем-то возместить, пусть даже голосом уже ненавистного им человека.

Я говорил о том, что скоро наши мучения закончатся. Нас ждёт не что иное, как рай, которого мы, несомненно, заслужили своими страданиями... Я чувствовал себя новым Моисеем, только пустыней моей была пирамида.