Я попыталась взять себя в руки, переборов прихлынувшую к лицу кровь, но мое лицо предательски залилось краской. Мое смущение ему нравилось.

«Сядь возле меня», - попросила я. Он уселся на пол и, кинув на меня быстрый взгляд, положил голову мне на колени и промурлыкал: «Читай…».

Я зачитала строчки, написанные в этот день. Он лежал, устремив свои бездонные глаза в потолок и улыбался, слушая. Затем он резко вскочил и сказал, указав на меня пальцем: «Я должен кое-что тебе показать!» Я следила за каждым его движением. Он подошел к окну и поманил меня узловатым пальцем. Я поднялась с пола и последовала за ним. «Ты красиво описала небо. Но ты должна описать его так, чтобы оно казалось не просто небом, а настоящим раем. Ты должна чувствовать это своим сердцем. Посмотри на небо, внимательно посмотри, посмотри не глазами, а сердцем! Закрой глаза!" Я покорно закрыла глаза и ждала, что он скажет дальше.

Но я почувствовала его ладонь у себя на груди. «Прикоснись к небу, так же, как и я прикасаюсь к твоему сердцу». Он отстранил свою ладонь.

- Звучит эротично. Согласна, это не может не вдохновлять, - констатировала врач.

- Мне просто повезло.

- Чему еще он научил тебя?

- Он учил меня слышать музыку в каждом звуке. За окном снова лил дождь, но я никак не могла описать шум дождя так проникновенно, чтобы читатель смог услышать этот шум своим внутренним ухом и даже почувствовать прохладу, покрыться гусиной кожей, от глубины своего воображения.

Я перечеркивала большие предложения, подбирая новые и новые эпитеты, но чувственности им не хватало... Как и всегда.

«Ты нужен мне», - подумала я. - «Помоги мне снова видеть всё!»....

Я услышала шаги позади себя и сдавленный кашель. Я вздрогнула и обернулась. Конечно, это был он. Его одежда была мокрой, как всегда, ведь он приходил с дождем. Его лоб прорезала глубокая морщина, глаза потемнели, губы дрожали. Он постоянно кашлял, прижав к груди ладонь, но, не смотря на дьявольски злой взгляд, улыбался. «Здравствуй... - новый приступ кашля забрал его голос, но вернув его, он продолжал: - Я принес тебе новых эпитетов...».

«Прекрасно».

«Что пишешь?» - он взглянул на мои записи.

«Пытаюсь описать дождь».

«Что ж, неплохо. Попробуй сравнить шум дождя с музыкой. Ты никогда не замечала, что если внимательно прислушаться к дождю, можно услышать, как он говорит с тобой? Или наигрывает что-то. Иногда мне кажется, что внутри этого потока слышится фортепиано, будто кто-то попеременно нажимает на клавиши, позволяя литься нежной и захватывающей мелодии. Если представить эту мелодию, можно услышать, как дождь начинает ей вторить. Или вместо фортепиано можно представить бой часов. Боммм-боммм-боммм, и капли по крыше тук-тук-тук. Такой сумбур! А потом глядишь, и где-то внутри тебя рождается музыка», - он улыбнулся, закончив тираду и прекратив прохаживаться по комнате.

Я улыбнулась в ответ: «Ты останешься?»

«Ты же знаешь, что нет... - ответил он, кашлянув, - но тебе требуется то, что я могу тебе показать…».

"О, да. Прошу тебя. Мне это очень нужно».

Он сделал несколько шагов мне навстречу. Я думала, что он подойдет, и, как всегда прижмется ко мне, своим прохладным телом, и я услышу запах дождя и сигарет, улицы и прохожих, но он прошел мимо меня, смотря при этом прямо мне в глаза. Когда он оказался у меня за спиной, я почувствовала, как мое сердце подпрыгнуло и совершило кульбит, чуть не выпрыгнув мне на ладони, и забилось в ритме сумасшедшего танго. Его дыхание шевельнуло мои волосы. Сердце ответило ему новым па. Он заговорил совсем другим голосом, кашель коверкал его, создавая, тем не менее, удивительную мелодию, лившуюся прямо мне в уши, рождая новые образы, новые слова в моей голове. Под этот хриплый напряженный ритм мы создавали новый вдохновенный танец. Я протянула руку назад и коснулась ладонью его влажной жестковато-бархатной щеки, он прильнул к ней, положив голову мне на плечо. Но ужасный кашель отдёрнул его от меня, и он отошел к дальней стене. Прислонившись к ней спиной, и вжав ладонь себе в грудь, он опустился по стене вниз и уселся на пол. «Я тут, пиши».

Глубокий вздох врача, казалось, снова вернул меня к реальности и вырвал из воспоминаний:

- Чудесно. Я иногда читала что-то подобное, видела в фильмах. Но в реальной жизни ни разу не видела и не слышала ничего подобного, - врач качала головой, опустив голову и улыбаясь. – Но меня интересует один вопрос. Ты описываешь всё, его внешность, манеры, каждое движение. Но я до сих пор не знаю, кто он, чем занимается по жизни, как зарабатывает деньги?

- Я часто спрашивала его, как и где он зарабатывает деньги. Он никогда не давал мне четких ответов. Говорил, что использует любую возможность, чтобы заработать. Говорил, что деньги не представляют для него особенной ценности.

Однажды я стала свидетелем его промыслов…

Он советовал мне писать вне дома, вне квартиры, стараться писать в новой обстановке, писать в парках, кафе, просто на улицах города, созерцать, наблюдать и чувствовать окружающий мир, вбирать эмоции через поры…

«Наш город прекрасно подходит для того, чтобы черпать в нем вдохновение. Ты и сама знаешь, что всего лишь прогулявшись по городу, ты уже можешь совершить путешествие сквозь века, почувствовав дыхание истории в старинных переулках и окунувшись в яркую ночную жизнь на сверкающих неоном бульварах, - говорил он, - да что я тебе рассказываю, ты и сама от рождения живешь в этом прекрасном городе».

«Ты прав, но я всегда вела такой монашеский, затворнический образ жизни, что я почти ничего не знаю о городе, где родилась!» - я удивлялась сама себе.

«Поэтому ты должна больше гулять. Тем более нет ничего прекрасней, чем прогуливаться и любоваться старинными фронтонами и фасадами домов, придумывая каждому дому свою сказку, историю, - продолжал он, - хочешь, я привезу тебе велосипед? Это еще и польза для здоровья».

«Нет уж, спасибо, - ответила я, - мне всегда было сложно удерживать равновесие».

И я гуляла. Я слушала его, я ему верила. И у меня все получалось.

В тот день я взяла с собой папку с чистыми листами и ручку, на случай если мне в голову придут какие-либо стоящие мысли, и вышла на улицу. Я не любила таскать за собой тяжелый ноутбук, да и писать от руки мне было приятнее. На улице было прохладно, я решила выпить горячего кофе в уютном ресторанчике неподалёку. Я слышала, что ресторанчик славился живой музыкой, и остановила свой выбор на нем. Не знаю, что именно мне понравилось в нем. Может быть, название «Летучий голландец»? Обычно видеть «летучего голландца» – плохое предзнаменование. Да, в этом было что-то мистичное, и манящее. «Чем же этот «корабль-призрак» порадует меня сегодня?» - думала я тогда.

Я любила сидеть у окна, чтобы иметь возможность выглядывать на улицу. Мне попался замечательный столик с видом на канал и прохожих, поспешно прятавшихся от дождя. Я принялась делать наброски, что-то черкала на листах, у меня появились кое-какие идеи, но я все никак не могла оформить их.

Я видела музыкантов на сцене, которые настраивали свои инструменты и готовились к вечерней программе. Я заказала кофе и снова взялась за работу. Вскоре я услышала звуки гитар, которые тихонько подвывали, зазвучав под пальцами музыкантов. Полилась тягучая и томная мелодия. И тут на сцене появился он. Был он совсем таким же, каким всегда являлся и мне. На нем был все тот же пиджак, наброшенный на голое тело, все те же поношенные штаны и старые кеды. Он контрастировал с другими музыкантами, выглядел как бродяга, по чистой случайности попавший на сцену. Послышались аплодисменты: что ж, зал просит, значит, бродяга должен стать звездой…

Он двигался в такт музыке, продолжая курить прямо на сцене. Музыка становилась объемной, эмоциональной, звук гитар приятно резал горло на уровне кадыка, а стук бас барабана отбивался где-то в районе диафрагмы. Он начал петь. Я впервые слышала, как он поет. У него был обволакивающий голос, нежно заполнявший уши. Иногда он вытягивал высокие ноты, а порой его голос становился низким и томным, даже с рычанием, что придавало ему еще больше шарма и привлекательности. Я застыла не в силах двигаться. Он притягивал мой взгляд, и я даже не заметила, как подалась вперед, спустившись на краешек стула от нетерпения. Он пел, периодически сексуально облизывая губы, откидывая назад голову, когда его руки, украшенные металлическими кольцами, обхватывали микрофонную стойку, словно лаская. Бывало, он останавливался, слушая гитарное соло музыканта, игравшего справа от него, качаясь под музыку и, приоткрыв рот, выпускал колечки сигаретного дыма ввысь. Налив себе красного вина в бокал из бутылки, стоявшей внизу у сцены, он сделал небольшой глоток и соблазнительно улыбнулся со сцены. Встретившись co мной глазами, он запел импровизированный припев, на ходу переделывая слова. Запел о том, что его океан – это вино, и он долгие годы был моряком в алых бескрайних волнах, пока не нашел наконец…меня . Музыканты улыбались, рассматривая меня, сидящую в зале. Посетители тоже стали оглядываться на меня, и я залилась краской. Он выпил еще немного и, допев, распорядился: «Давайте все, кто здесь присутствует, выпьем за страсть!» Он поднял бокал. Посетители выпили, многие «на брудершафт», пары начали целоваться. Кто-то просил музыкантов не останавливаться, и музыка полилась снова.