III

На шестой день в предвечерье — солнце уже прошло три четверти голубого небесного поля — пришел лесник с дочерью Марфой.

Только на Урале — в лесах и скалах — вырастают такие женщины: могутные, загорелые, похожие на столетние кедры. Про Марфу говорили, что однажды она кошелкой медведя убила. Шла по лесу, сбирала грибы, перелезая громады поваленных деревьев и обломки скал; в одном месте сорвалась — и прямо на медведя. Зверь спал, вскочил ошеломленный, рявкнул, и, отбежав сотню шагов, издох. Старые охотники говорили:

— С перепугу подох, бывает это.

А мужики и бабы посмеивались:

— Кошелкой зверя убила… Вот ты какая…

Фома поздоровался, присел у барака, раскурил трубку.

— Ну, собирайся, скоро пойдем; вот покурю только.

— А Марфа тоже с нами пойдет?

— Она след отведет.

Я не понял, переспросить постеснялся. Напихал в карманы куртки патронов, заряженных медвежьими, с деревянными хвостами, пулями, затянулся ремнем.

— Ну, я готов.

Марфа украдкой взглядывала на мои сборы. Ее заинтересовало ружье: оно было разобрано.

— Поломано што ли?

— Нет, не поломано.

— Как же не поломано?

Я собрал ружье и протянул ей.

— Посмотри.

Марфа взяла централку.

— Легкое какое… А где ж курки-то?

— Это бескурковое, без курков стреляет.

Покачала головой. Она видела только шомпольные ружья.

Лесник докурил трубку, постучал ею о пень и встал:

— Ну, пошли. На реке у нас челн. Там и стерва. На челне до Темного лога доплывем.

Солнце цеплялось за лохматую гору, покрасневшие лучи его золотили поверхность воды. У противоположного берега лес опрокинулся и застыл на голубом дне реки. Марфа, стоя на корме, длинным шестом легко гнала челн.

Плыли молча. От лежавшего под рогожей дохлого барана нестерпимо пахло разлагающимся мясом. Хотелось скорее добраться до лабаза и смолистым духом заглушить этот противно-сладкий запах.

— Правь туды, — кивнул головой Фома, и Марфа ловко направила челн к берегу. Я первый выпрыгнул из челна. Лесник обвязал веревкой барана, выбросил его на берег, потом вымыл руки, вытер их подолом рубахи.

— Пошли.

Первой шла Марфа, за ней — я, сзади на веревке Фома тащил стерву.

У лабаза лесник сделал большой круг. Баран, волочась на веревке, оставлял на траве и мхах широкий пахучий след. Потом лесник подумал, куда положить падаль, и бросил ее у куста шагах в тридцати от лабаза.

Марфа потерла подошвы лаптей о стерву и пошла в сторону, противоположную той, откуда мы пришли.

— Куда она?

— След отводит. Зверь-то хитрый, узнает, што люди ходили, а марфин след обманет его, подумает — мимо прошли.

Розовая кофточка и белый платок девки мелькали в темной хвое.

— Жди гостинца завтра, — крикнул ей вслед Фома.

— А ты помалкивай, — долетел густой голос, — как дело обернется.

Лес затихал. На западе буйным костром догорал день, стволы сосен, елей и пихт окутывались зеленой тьмой.

Лесник кивнул на лабаз:

— Лезь.