– Как насчет Бюро? – выкрикнул старик из группы выживших. – Что, если они опять отправят свои ракеты?

Улыбка сочувствия растянула шрамы на лице Девитта.

– Внутри этих стен вам не нужно бояться Бюро.

– В чем подвох? – спросила я.

Девитт посмотрел наверх, и я, проследив за его взглядом, увидела полдюжины пулеметчиков, висевших на стропах среди деревьев с обеих сторон от ворот. Их одежда была такой же, как у остальных, только закамуфлирована, чтобы сливаться с окружением. Интересно, сколько деревьев, мимо которых мы прошли, были заняты такими же молчаливыми стражами?

– Только в том, чтобы хранить нашу тайну, – ответил Девитт. – И работать. Каждый вносит свой вклад в Стойкость.

С металлическим лязгом и скрипом ворота распахнулись, открыв поле, разделенное пополам грунтовой дорогой. С одной стороны располагались огороды, засеянные рядами зеленых листьев и вьющихся растений. Какие-то не известные мне кусты, ярко-красные помидоры. Их нежные листочки дрожали на легком ветру. Около дальней стены мужчины и женщины, одетые, как Девитт, но в широких соломенных шляпах, собирали серповидные стручки бобов, свисавшие со шпалер, сделанных из старых дверей и стульев. Этого было достаточно, чтобы глаза мои наполнились слезами, а в животе заурчало от предвкушения.

По другую сторону от дороги поверхность постепенно углублялась и образовывала пруд. Двое мужчин, держась за железные стойки на берегу, возились с огромными поддонами, снабженными сеткой. Они посмотрели на нас, но, кажется, не удивились нашему прибытию. «Рыба», – зашептались люди. Они ловили рыбу. А впереди располагались загоны с курами, овцами и козами. Люди, ухаживавшие за ними, прислонились к оградам и приветствовали нас кивками и взмахами руки.

Слишком изумленные и не способные ни на что, кроме как потрясенно открывать рты, мы вошли, не оглядываясь назад. Позади огородов и пруда стоял белый сарай. Внутри размещались лошади: гнедые с черными носами и гривами, серые в яблоках и даже одна белая с прозрачно-голубыми глазами. При нашем приближении они подбежали к забору, и мы засмеялись, увидев, как они заплясали, зафыркали и стали причмокивать губами в ожидании угощения.

Охватившая меня радость пересилила подозрительность. Я надеялась, что в убежище будет хорошо, но здесь было даже лучше. Лучше, чем где-либо еще.

– Эти люди нас съедят, – бормотал Шон позади меня. – Или используют как приманку для рыбы. Или как корм для лошадей. Или еще что-нибудь. Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Я могла бы согласиться с ним, но мне слишком сильно хотелось, чтобы это оказалось правдой. Как только мы вошли, охранники зачехлили ружья и стали идти следом за нами, перешучиваясь друг с другом, словно нас тут и не было.

Наконец мы подошли к широкому одноэтажному кирпичному зданию с простым белым вестибюлем. С двух сторон от входа высились бетонные колонны. Когда-то они были частью арочного прохода, а теперь между ними были натянуты веревки, на которых сушились травы и висели связки вяленых овощей. На заколоченной двери было написано одно слово: "Склад". К правому торцу здания крепился изогнутый металлический шест, торчавший из земли. Он возвышался над крышей на десять футов.

– Здесь была школа, – сказал Девитт. Мне показалось, что он говорит уже какое-то время, но, охваченная благоговением, я этого не замечала. – Теперь мы называем ее складом. Здесь мы едим, храним еду и прочие запасы. Почти все мы выращиваем сами.

Он придержал дверь, и мы с Чейзом, обменявшись пораженными взглядами, вошли внутрь следом за толпой.

Здание очень походило на начальную школу, в которую я ходила: длинный коридор с классами, расположенными по правую сторону, и большими окнами по левую. Их разномастные ставни были открыты, и внутрь задувал легкий ветерок, несущий запахи животных с пастбища. Стены, расписанные угольными изображениями человечков и домиков, заливал солнечный свет.

По коридору разносились звуки детских голосов, ослабляя оставшееся в моей груди напряжение. Мы подошли к открытой двери, и увидели ярко освещенный класс. Дети разных возрастов сидели на пластиковых стульях, привинченных к партам в форме буквы L, как и в моей школе. Старшие, лет двенадцати-тринадцати, помогали младшим, которые были одеты только в желтые рубахи, оставлявшие открытыми маленькие ножки. В самом конце класса в одиночестве сидел мальчик, уставившись на нас хмурым взглядом.

К стенам крепилось множество сморщенных от воды фотографий, вырезанных из журналов. Городские пейзажи, женщины в обтягивающей одежде прежних дней, даже фото Войны: разрушенные здания, желтый дым и бегущие люди. Увидев их, я заледенела: они напомнили мне о кровавом прошлом, за которым я наблюдала по неисправному телевидению, сидя в нашей старой гостиной.

Я снова вспомнила маму. «Ты не поверишь, что они писали в этих штуках». Я чуть не усмехнулась, представив в одном из них ее историю. Ей бы понравилось. И даже если это прочитал бы всего один человек, но потом остановился и задумался или даже дал отпор, оно бы того стоило.

Женщина с коротким ежиком черных волос и кожей цвета кофе что-то писала мелом на доске.

– Это мисс Рита, – сказал Девитт. – Она член совета. Ее дочь Джана занимается с малышами в соседней комнате.

И он улыбнулся Саре.

– Что такое совет? – спросил Чейз.

Доктор посмотрел на него впервые с того момента, как обращался к нам в саду.

– Совет состоит из людей, которые определяют развитие Стойкости. Ван Пелт работает на полях. Панда наш главный повар, а Пэтч Коннор тренирует бойцов.

– А что делаешь ты? – спросил Джесс несколько грубо.

Девитт медленно втянул воздух.

– Все, что в моих силах, чтобы помочь делу.

Мое сердце забилось быстрее. Теперь я была уверена, что слухи о присутствии Три в убежище – фальшивка. Их база находилась здесь, и Девитт, очевидно, был здесь кем-то важным. Похоже, удача наконец улыбнулась нам.

Я уже было двинулась дальше, но увидела слова, которые мисс Рита написала на доске: «Статья Третья».

Класс хором процитировал:

– «Полная семья должна состоять из одного мужчины, одной женщины и детей».

В ту же секунду я снова оказалась в исправительной школе, на жестком деревянном стуле, в колючей шерстяной форме. Шрамы на руках, полученные там, запульсировали, и мне пришлось подавить желание ворваться в класс и разорвать экземпляры Статута, которые, как я теперь заметила, были в руках у каждого из детей.

– Она учит их Статуту? – спросила я.

– Мы должны знать своих врагов, – ответил Девитт.

– Они же дети, – попыталась объяснить я. – Они должны читать книжки и учить, я не знаю, правописание. Историю.

Джесс странно посмотрел на меня:

– Это и есть их история.

Я разжала кулаки. В школе я изучала математику и естественные науки, читала романы и стихи. А потом, когда я перешла в предпоследний класс, из программы убрали Билль о правах, как будто его никогда и не было, а в коридорах повесили копии Статута и сказали: если есть хоть какая-то надежда на то, что наша страна может возродиться после Войны, то мы должны подчиниться. Сомневаюсь, что сейчас существовал хоть один человек, который не знал бы, что такое Статут о морали.

– Многое изменилось с тех пор, как я ходила в школу, – сказала я.

Джесс хмыкнул:

– И ты еще молода. Представляешь, как я себя чувствую?

Прихрамывая, он прошел вперед, а я невольно пожалела о том, что всадила в него вилку.

Мы остановились у столовой, но коридор поворачивал и шел дальше. Два охранника, похожие на тех, которые прятались среди деревьев, стояли там, загораживая путь.

Девитт остановился перед ними.

– Доступ в северное крыло только по разрешению совета. Если вы пройдете в столовую, уверен, что смогу уговорить нашего повара состряпать что-нибудь для вас.

– А что в северном крыле? – спросил Билли.

– Оружейный склад, – ответил Девитт. У меня создалось ощущение, что эти часовые охраняли не только оружие и патроны.