Петра подобная бесцеремонность раздражала и, видимо, «Седой» это заметил.

– А чего ты хочешь, парень? – спросил он. – Предъявляешь при опознании такую вот «фотокарточку», и хочешь, чтобы мы отнеслись к этому спокойно? И скажу тебе честно: опознать тебя по этой «фотографии», прямо скажем, невозможно, как и не опознать, впрочем, тоже…

Пётр дёрнулся что-то сказать, но Эльза сжала его руку тонкими длинными пальчиками, которые держала поверх ладони, и он промолчал.

– Поэтому, – продолжил «Седой», – мы оставляем последнее слово за ней, – кивок в сторону Эльзы, – и раз она говорит «Да, это Вилли», то так тому и быть. И теперь, Вилли Копп, мы, твои старые друзья, будем возвращать твою отбитую на фронте память. На фронт товарищ Вилли Копп ушёл, отказавшись от брони, по заданию подпольной коммунистической ячейки, членом которой являлся. Как доброволец, он – то есть, ты – был приписан к одному из полков 2‑й танковой армии Гудериана, и после вторжения в Пруссию должен был вместе с товарищами, которых нам удалось собрать в одном полку, перейти на сторону союзной армии. У товарищей всё получилось, хотя некоторые погибли на пути к успеху. Но Вилли Коппа среди них не было: ни среди мёртвых, ни среди живых. Не помнишь, почему? Нет? Мы тоже не сразу про это узнали. Банальная простуда. Всего каких-то две недели в госпитале – и ты уже не на Восточном фронте, а во Франции, хотя и в танковых войсках. Там, понятно, дезертировать сложно. А вот потом, когда ты всё-таки попал на Восточный фронт, пытался выполнить наше задание? Не помнишь… А ты знаешь, может и пытался, раз какое-то время провёл в польском госпитале. Как видишь, нам и об этом известно. В таком случае тогда не повезло не только полякам, но и тебе, и я сейчас вовсе не про твой шрам. Однако что было, то было, а нам надо жить дальше. Жить и бороться с этой коричневой плесенью, что покрыла тело нашей любимой Германии. И я спрашиваю тебя, Вилли Копп: ты по-прежнему с нами?!

Пётр вскочил с кровати, принял строевую стойку и выпалил:

– Да!

– Отлично! – улыбнулся «Седой», так же поднимаясь со стула и протягивая Петру руку. – Тогда завтра же приходи на завод, будем оформлять тебя пока на прежнюю должность.

Когда гости ушли, Пётр сказал Эльзе:

– Ты ложись, а посижу на кухне. Мне надо всё это переварить.

Эльза понимающе кивнула и просила:

– Только недолго.

Пётр поцеловал её в щеку и прошёл на кухню. Он не собирался обдумывать то, что услышал от «Седого», тут и так всё ясно. Он хотел подумать о парне, место которого занял…

Пётр остановил танк и полез из машины. «Седой», которого все вокруг почтительно называли «господин инженер», сразу отвёл его в сторону:

– Это как понять? За полтора года ты совершенно утратил навыки вождения. Странная у тебя амнезия…

Пётр стоял, опустив голову, притворяясь расстроенным, хотя в душе скорее гордился собой. Ещё бы! Он впервые в жизни сел за рычаги немецкого Т-IV и ведь доехал-таки до финиша!

– Ладно… – начал что-то говорить «Седой», но в этот момент взвыли сирены воздушной тревоги.

Это был первый налёт английской авиации на завод. Когда после отбоя тревоги Пётр покинул убежище, он увидел клубы дыма и прорывающиеся через них языки пламени над сборочным цехом. Но не это привлекло внимание Петра. Клубы дыма поднимались также и за оградой, там, где был жилой посёлок. Чей-то крик о том, что несколько бомб упали на жилые дома, заставил его сорваться с места. Припадая на больную ногу, Пётр кинулся к проходной, через которую выбегали рабочие с озабоченными лицами.

Пётр уже не бежал. Еле волоча ноги, он сделал несколько шагов и опустился на землю возле огромной, дышащей смрадом воронки. Так и сидел, тупо смотря перед собой, пока на плечо не опустилась чья-то рука. «Седой»

– Дети? – спросил он.

Пётр кивнул.

– А Эльза?

Пётр сглотнул слюну:

– Она сегодня была дома, отдыхала после ночной смены.

– Могли они куда-нибудь пойти? – подал надежду «Седой».

Пётр пожал плечами и тут же отрицательно помотал головой.

– Ты уверен, что этот парень только выдаёт себя за Вилли Коппа?

Взгляд резидента прусской разведки, которым он смотрел на «Седого», был строг.

– Уверен, – вздохнул тот. – Он водит танк, как школяр, при чём тут амнезия? Хотя сейчас он выглядит намного лучше, – поправился «Седой». – Надо отдать ему должное: учится он быстро.

– Так может… – начал резидент.

– Нет, – покачал головой «Седой». – Повадки у него не Вилли Коппа, да и не похож он на него.

– А как же Эльза? – спросил резидент. – Она ведь его признала.

– Признала, – согласился «Седой», – только, видимо, по каком-то иным причинам.

– Ты хочешь сказать… – начал резидент.

– Ты про его мужские достоинства? – догадался «Седой». – Нет, только на это Эльза бы не повелась. Тут должно быть что-то ещё…

– Жаль, что у неё про это уже не спросишь. Как он отнёсся к гибели семьи?

– Горюет, как по родным. Может, именно поэтому Эльза его признала, как думаешь?

– Потому что бабским чутьём почуяла в нём хорошего человека? – уточнил резидент. – А что? Вариант… Ты как собираешься с ним поступить?

– Доверюсь интуиции Эльзы, – пожал плечами «Седой». – Копп, не Копп, но он свой. На заводе от него толку чуть. Определю его кандидатом в дезертиры.

– На том и порешим!

…– Когда я намекнул на Совете главных конструкторов СССР, что серьёзных военных акций с нашей стороны в этом году не предвидится, не поверите, все только обрадовались!

– А почему мы должны не поверить? – поинтересовался Абрамов.

– Опять ты мне, Васич, всю обедню испортил, – вздохнул Ежов. – По сценарию ты, или Шеф, а лучше оба разом, должны были воскликнуть: «Чему обрадовались? Тому, что война затянется ещё на год?»

– Ну, что? – обратился Абрамов к Жехорскому. – Повторим эту лабуду, порадуем друга?

– Ты как хочешь, а мне лениво, – ответил Жехорский.

– Шеф сказал, перетопчешься, – констатировал Абрамов.

– Ну, тогда и вам алаверды, – вроде бы обиделся Ежов. – В том смысле, что продолжения рассказа вы не услышите.

– На нет, как говорится, и суда нет! – Жехорский поднялся с кресла. – Пошли, Васич?

– Всё, я передумал, – быстро произнёс Ежов, – возвращайтесь по местам, будет вам продолжение! …Итак, на чём я остановился?

– На том, что будет нам продолжение, – ехидно напомнил Абрамов.

– А до того?

– На том, что главные конструкторы непонятно чему обрадовались. Кончай выпендриваться, Ёрш, а то и вправду уйду!

– Всё, Шеф, выпендрёжа больше не будет. А обрадовались наши славные конструктора, разумеется, не тому, что война затянется, а тому, что успеют дать фронту новую технику, которая только проходит обкатку.

– Уж не штурмовые ли вертолёты ты имеешь в виду? – с лицом человека посвящённого спросил Абрамов.

– И их тоже, – подтвердил Ежов.

– На самом деле? – удивился Жехорский.

– Зуб даю! – подтвердил Ежов. – К летней кампании 1943 года будет у нас как минимум одна десантная бригада укомплектована боевыми вертолётами!

– То есть, с бронёй и пулемётами, – в рифму продолжил Абрамов.

– А ещё и эрэсами на пилонах, – зыркнул на него глазами Ежов. – Ты, маршал, чем-то недоволен?

– Успокойся, маршал, всем я доволен. Просто ты так говоришь, что, послушай нас кто из ТОГО времени, то подумал бы, что речь идёт о современных боевых машинах.

– Так они и так современные, – возразил Ежов. – Только современные ЭТОМУ 1942 году, а не тому 2010‑му. Просто названия совпадают. Тот же «Град», например.

– А что? – вмешался Жехорский. – Вполне ничего себе машина. Уж, всяко, лучше «Катюши».

– Да, стадию «Катюши» мы в ЭТОМ времени проскочили на уровне опытных образцов, даже на вооружение не ставили. – Абрамов повернулся к Ежову. – Ладно, Ёрш, не ершись. Прав ты, а я просто ворчу по-стариковски. Так что там ещё обещают наши конструктора?