Гляжу, замялся мой товарищ.

— Спокойно, — говорю, — мы же не третью мировую войну начинаем. Приедут покупатели.… Кстати, за чем?

— Ну, не за снарядами к гаубице, — Витя щекой дернул. — За «Стрелами», понятно. Каждый комплект — сто тысяч монет; зато каждая ракета — сбитый самолет или вертолет. Большие дела можно делать. И ПТУРСов возьмут.

Кивнул я головой согласно — сам так же думаю.

— Будут вывозить все под ноль. Две колонны грузовиков, в каждой машин по десять. Часть на полигон выведут, чтоб солдатики под ногами не мешались. Мы им дадим загрузиться и за ворота выехать, а потом колеса и прострелим. И на машине в штаб округа. Это в складе работать легко — пол бетонный и кран-балка, а в чистом поле расклад другой. И тяжко будет генералу объяснять, что там, в чужих машинах, его боеприпасы делают.

— А можно без стрельбы? — Самоделкин вздыхает.

— Можно, — отвечаю. — Накатим сейчас по литру водочки на нос, и когда проснемся, если нас не зарежут, все уже кончится. А с нас взятки гладки.

— Зарежут, — понимает Витя.

— Без сожаления, — подтверждаю я. — Мы с тобой на пути к деньгам стоим, а значит, даже не люди — просто помеха. Да и не делается ничего без риска и крови. Кто первый вспомнит, что где-то у него в хозяйстве танки есть, того и власть. А тугодумы пусть потом слезы льют, если живы останутся. Про оружие, Витя, в нашей стране забывать нельзя. И лучше я сам склад сожгу, чем кому-то свое подотчетное добро отдам без боя. Вот такой у нас на завтра расклад. Двери запирай на замок, а для любопытных глаз мы сейчас сценку изобразим.

Свернули мы тулуп, бросили на лежанку, сверху брезент накинули. Бутылки пустые водочные с кусками хлеба по столешнице раскидали. Ясна любому солдатику картина — напились товарищи офицеры в хлам, и поднять их нет никакой возможности. И ящик водочки на улице на лавочке стоит. Наживка. Пусть ребятки на полигоне не отвлекаются на шум посторонний.

Сами мы в соседнем боксе залегли и стали с патронами возиться. Снарядили две ленты, пять дисков набили и плюнули на это дело. Заболели пальцы с непривычки. И так хватит на гражданских жути нагнать. Съели банку тушенки и спать залегли.

Зелень леса, неба синь и красный флаг. Эта гамма на меня наводит грусть. Матюгальник на березе голосит, как узбеков, латышей сплотила Русь. Восстает из пепла выпивший народ, неформал скоблит от крови свой кистень, а солдату на привале нет хлопот — лишь бы в баню запустили в женский день.

Без зарядки и завтрака часть по машинам загрузилась и выдвинулась на полигон. Один УАЗ у штаба стоял.

— Человек пять, не больше, — прокомментировал Витенька.

Мандраж у него легкий чувствовался, но не более того. Это хорошо.

Ворота так и стояли — настежь. Заезжайте, гости дорогие, здесь всем рады, для каждого гостинец припасен.

— Слышу, — Самоделкин удивленно поднял бровь. — Не больше двух машин.

— Головной дозор? — предположил я.

Нет, ошибка в расчетах. Не угадал план противника, уже плохо. Во главе колонны, как и положено, машина ВАИ, военной автоинспекции. Один, всего один прицеп под погрузку, два микроавтобуса и, убейте меня на месте, — боевая броня прикрытия! Не бог весть что, бронетранспортер плавающий ГАЗ–49, но на мирных дорогах средней полосы России он лучше пяти танков. Те перед любой речушкой встанут, если мост подорвать, а этот дальше пойдет. А милицию и он впечатлит до невозможности. Плану моему пришел бесславный конец. Если там, в башне у крупнокалиберного пулемета, сидит стрелок с боевым опытом, моя первая очередь станет и последней. Надо что-то менять. Это и Самоделкин понял.

— Есть у меня два гранатомета, — говорит он неожиданно. — Берег на черный день.

— Угадал, он нас не обошел, день бедствий. Тащи, — ухмыляюсь.

Минут за пятнадцать он обернулся, а я наблюдаю за происходящим и кое-что соображать начинаю. Один микроавтобус прямо к крыльцу штаба подогнали, вылезли из него трое и во второй забрались. Все — оставили машину генералу. Адъютант две коробки вытащил, в здание занес. Груз тяжелый. Взрывчатка? Минируют? А смысл?

Бойцы противника службу знают, не расслабляются. Башенка брони крутится, на вышку часовой забрался. Ряженые это. Не может быть у армейского конвоя винтовки снайперской. А у них есть. Боевики. Или диверсанты, мне без разницы. Осталось целей три штуки: бронетранспортер в первую очередь, микроавтобус и машина ВАИ. На тягаче всего двое — водитель и сменщик. Из штаба генерал вышел. С водителем в УАЗ сели, майор Ильченко, пополиз невероятный, у микроавтобуса на посту остался в бронежилете и с автоматом, душка-военный, болт здоровенный! В здании адъютант остался, красавчик, спортсмен. Интересно, чем они все-таки торгуют, кроме чести офицерской? Потянулся конвой за генералом вглубь складов. Тут Витя с сопением приполз. Две трубы заряженных и три гранаты в сумке. Пять выстрелов, только я из РПГ стрелял лет тринадцать назад на зачете по огневой подготовке. О чем Самоделкину и сообщил.

— Зато мне довелось пострелять, — оскалился он. — Тебе труба и пулемет, мне — запасные выстрелы. Начинаю с брони. А дальше по обстановке. Куда же они поехали? На тех складах только заваль всякая горой лежит, снаряды второй мировой.

— А пошли спросим! — предлагаю неожиданно. — В штаб можно и через гараж зайти.

Сказано — сделано. Прокрались тихо, все двери настежь, а могли бы по дороге и все стекла бить, все равно он бы нас не услышал. Лежит адъютант на полу, в голове дырка, недалеко гильза свежим порохом сгоревшим пахнет. А на столах две коробки и детектор банкнот. Пачка лежит пересчитанная. Десять тысяч евро. В каждой коробке по два миллиона. Итого — четыре.

— Мы чего-то не знаем, а у генерала есть бесшумная «дрель», — Самоделкин вывод делает. Минус один.

Из окна до майора на посту метров двадцать всего было. Прицелился я ему из «Стечкина» в голову, и аккуратно на спуск нажал. В кабинете грохнуло не хуже гранаты. Стекло еще сыпалось, а мы уже на улицу метнулись.

— Готов, точно в сердце, — проверил результат стрельбы Самоделкин. — Стреляешь на уровне мастера спорта.

Не стал я ему говорить, что в лоб целился.

— Тылы зачистили, пора проверить, чем там наши подопечные занимаются, — предлагаю. — Надеюсь, они не чересчур расшалились.

— Давай в гараже велосипеды возьмем, — дополнил Витя, — и тихо поедем, и быстро.

Это верно. Артсклады — это почти город. Каждый валом обнесен, дороги между ними. Пристроил я пулемет на руль, и двинулись мы, ориентируясь на далекий шум двигателя тягача. А минут через десять я на все свои вопросы ответ получил. Только мне он очень не понравился.

Закончились наши тихие игры при ясной луне. На платформе прицепа ловкие ребята крепили три термоядерных боеголовки по пять мегатонн. Класс «Сатана». Как они на наших складах оказались — вопрос, конечно, интересный, но не ко мне. Я их только что увидел. И в действие вступила директива четырнадцать — бис: не допускать захвата и утечки оружия и его комплектующих любой ценой. Как раз наш случай.

— Виктор, — говорю решительно.

— Да я все понимаю! Никого из них выпускать нельзя. Кладем их всех, деньги пополам, так? — сходу отвечает напарник.

Я головой обалдело киваю. Угадал. Только о деньгах, битком набитых коробках, у меня и мысли не мелькнуло. Слишком хорошо я силу этих боеголовок представлял, чтоб о суетной материи думать. Близкий армагедец мне в глаза глядел.

Когда в сорок первом Ленинград минировали — весь город должны были в руины превратить всего тремя тысячами тонн взрывчатки. А здесь совокупный заряд в пятнадцать мегатонн. Взорви его прямо здесь — Гамбург в море сдунет, а от Москвы одно название останется. Одно утешало. Каждый офицер-ракетчик под роспись получает номер заветного телефона. И когда я его наберу, сразу закрутятся гигантские шестерни боевой машины. Побегут к вертолетам спецназовцы, все дороги перекроют кордоны внутренних войск и замкнет кольцо, блокируя район наглухо, дивизия ВДВ или две. И будет мне честь и слава. Осталось только бой выиграть, живым остаться и до телефона доползти.