Голова Васи была полной зимних полуночей, она дрожала от желания увидеть свет. Она не знала, выйдут ли они вообще. Они неслись без перерыва по оврагам и полянам, покрытым льдом, полным тьмы, словно дня никогда не было. Морозко за ее спиной не успокаивал: он был частью долгой одинокой ночи, не тронутый холодом.
Вася пыталась думать о Саше, о Москве и свете дня, о своей жизни, ждущей ее за тьмой. Но вся ее жизнь была в беспорядке, и становилось все сложнее сосредоточиться, пока они ехали в ледяной ночи.
— Не спи, — сказал Морозко ей на ухо. Ее голова покачивалась на его плече, она вздрогнула в панике, и белая лошадь тряхнула ухом. — Если я поведу нас, мы попадем на мои земли зимой, — продолжил он. — Если хочешь в Москву летом, не спи, — они пересекали поляну подснежников, звезды сияли сверху, цветы нежно пахли у ее ног.
Вася поспешила выпрямить спину, сосредоточиться. Тьма смеялась над ней. Как можно было отделить зимнего короля от зимы? Тщетно даже пробовать. Ее голова кружилась.
— Вася, — нежнее сказал он. — Идем в мои земли. Зима довольно скоро придет в Москву. Иначе…
— Я еще не сплю, — яростно сказала она. — Ты освободил Медведя, ты должен помочь мне сковать его.
— С радостью. Зимой, — сказал он. — Это немного Вася. Все два времени года.
— Пустяк для тебя, но много для меня и моих, — сказала она.
Он не спорил.
Она думала о забвении, о странном искажении реальности, что позволяло разводить огонь из ничего или отводить взгляды Москвы от нее. Зимний король не мог идти по миру летом. Невозможно.
Она сжала кулаки.
«Нет, — подумала она. — Нет».
— Немного дальше, — сказала она, и белая лошадь бежала без слов.
Внимание Васи трепетало, как огонь на сильном ветру, усталость терзала ее, и его рука на ее талии была единственным, что не давало ей упасть. Но тут холод стал ослабевать. Под снегом появилась грязь. Они оказались в мире шуршащих листьев. Копыта белой лошади оставляли иней на листьях, когда касались их, Вася все еще держалась.
И они с Морозко и двумя лошадьми вышли в другую ночь, и она увидела костер у реки
Вес летней жары ударил по ее телу, как рукой, и зима пропала за ними.
Морозко прижался, невесомый, к ее спине. Вася встревожилась, увидев, как его рука становится прозрачнее, как лед, что таял от тепла.
Вася отчасти обернулась и поймала его за руки.
— Посмотри на меня, — рявкнула она. — Посмотри на меня.
Он посмотрел на нее бесцветными глазами, лицо было белым, бел глубины, как свет, что ослабевал в снежную бурю.
— Ты обещал не оставлять меня, — сказала Вася. — Ты говорил, что я не одна. Хочешь так легко отказаться от своих слов, зимний король? — она сдавила его ладони.
Он выпрямился. Он был еще тут, хоть и слабый.
— Я здесь, — сказал он, лед в его дыхании пошевелил листья летнего дерева. В его голосе появилась нотка горького юмора. — Более — менее, — но он дрожал.
«Вы вернулись в свою полночь, — сообщила Пожара, не замечая проблем. — Я ухожу. Мой долг оплачен».
Вася осторожно отпустила руки Морозко. Он не пропал, и она съехала с белой лошади.
— Спасибо, — сказала Вася золотой кобылице. — Я не могу все выразить словами.
Пожара тряхнула ухом, повернулась и убежала без слов.
Вася проводила ее взглядом, подавленная, стараясь не думать о Соловье. Костер у реки ярко сиял в темноте.
— Путешествия в полночи — это хорошо, — пробормотала Вася. — Но приходится сталкиваться с людьми во тьме. Кто это может быть?
— Понятия не имею, — кратко сказал Морозко, — я не вижу, — он сказал это сухо, но выглядел пораженно. Зимой его ощущения тянулись далеко.
Они подобрались ближе и остановились почти у света огня. Серая лошадь стояла без поводьев на другой стороне огня. Она с тревогой подняла голову и слушала ночь.
Вася знала ее.
— Туман, — выдохнула она, а потом увидела трех человек возле лошади. Три хороших коня и вьючная лошадь. Один из мужчин был темным комком в плаще. Но остальные сидели у огня и говорили, несмотря на позднее время. Один был ее братом, его лицо похудело за дни пути, обгорело на солнце. В его волосах были нити седины. Другим был самый святой человек на Руси. Сергей Радонежский.
Саша поднял голову, увидел тревогу лошадей.
— Что — то в лесу, — сказал он.
Вася не знала, как монах — и даже ее брат — отреагируют на нее, пропитанную магией и тьмой, держащую за руку демона холода. Но она взяла себя в руки и прошла вперед. Саша повернулся, а Сергей встал, бодрый, несмотря на годы. Третий проснулся, моргая. Вася узнала его — Родиона Ослябя, брата из Троицкой лавры.
Три монаха, грязных от дней в пути, ночевали на поляне летней ночью. Обычные. С ними зимние полуночи за ее спиной ощущались как сон.
Но нет. Она соединила два мира.
Она не знала, что произойдет.
Сначала брат Александр увидел тонкую фигуру и лицо в синяках. Он выругался мысленно, убрал меч в ножны, помолился и побежал к сестре.
Она была такой худой. Черты ее лица были острыми, как меч, огонь выделял кости. Но она обняла его с силой, и, когда он посмотрел на нее, он увидел мокрые ресницы.
Может, и он плакал.
— Марья говорила, что ты была жива. Я… Вася, прости. Прости меня. Я хотел искать тебя. Я… Варвара сказала, что ты вне досягаемости, что ты…
Она прервала поток слов.
— Нечего прощать.
— Огонь.
Она помрачнела.
— Это в прошлом, брат. Оба пожара.
— Где ты была? Что с твоим лицом?
Она коснулась шрама на скуле.
— Это с той ночи, когда на меня напала в Москве толпа.
Саша прикусил губу. Отец Сергей вмешался резким голосом:
— В лесу белая лошадь. И… тень.
Саша повернулся, его ладонь потянулась к рукояти. Во тьме, едва тронутой костром, стояла лошадь, белая, как луна зимней ночью.
— Твоя? — сказал Саша сестре, а потом посмотрел снова. Тень рядом с лошадью наблюдала за ними.
Он коснулся рукояти меня.
— Нет, — сказала его сестра. — Не нужно, Саша.
Тень, как понял Саша, была мужчиной. Его глаза были бесцветными, как вода, точками света. Не человек. Чудовище.
Он вытащил меч.
— Кто ты?
Морозко не ответил, но Вася ощущала в нем гнев. Он и монах были естественными врагами.
Поймав взгляд брата, она увидела с неприятным чувством, что ярость Саши была не простым презрением монаха к черту.
— Вася, ты знаешь это… существо?
Вася открыла рот, но Морозко вышел на свет и заговорил первым:
— Я отметил ее с ее детства, — холодно сказал он. — Взял ее в свой дом, привязал к себе древней магией и отправил в Москву.
Вася хмуро смотрела на Морозку. Презрение было не только у ее брата.
«И он решил начать разговор с Сашей именно этим».
— Вася, — сказал Саша. — Что бы он ни делал с тобой…
Вася прервала его:
— Это не важно. Я проехала по Руси, одетая как юноша. Я прошла одна в темноте и выжила. Поздно отчитывать. Теперь…
— Я твой брат, — сказал Саша. Это меня касается. Всех мужчин в семье касается, что это…
— Ты оставил нас, когда я была ребенком! — перебила она. — Ты отдался религии и великому князю. Моя жизнь и моя судьба вне твоего суждения.
Родион вмешался, хмурясь.
— Мы — люди Господа, — сказал он. — Это черт. Разве ничего не нужно сказать?
— Думаю, — сказал Сергей, — нужно поговорить, — он не кричал, но все повернулись к нему. — Дочь моя, — спокойно сказал Сергей, — мы выслушаем твою историю с начала.
Они сели вокруг костра. Родион и Саша не убрали мечи. Морозко не садился, а беспокойно расхаживал, словно не знал, кто ему не нравился больше: монахи, их костре или жаркая летняя тьма.
Вася рассказала все, что могла. Она охрипла к концу. Морозко молчал. Ей показалось, что все его внимание уходит на то, чтобы не пропасть. Ее прикосновение или кровь помогли бы, но ее брат хмуро следил за демоном холода, и она решила, что лучше не провоцировать его. Она обвила колени руками.
Когда ее голос утих, Сергей сказал:
— Ты рассказала нам не все.
— Да, — сказала Вася. — Не все опишешь словами. Но я говорила правду.
Сергей молчал. Саша все еще теребил рукоять меча. Огонь угасал, Морозко казался реальнее в слабом красном сиянии, чем в ярком свете костра. Саша и Родион враждебно смотрели на него. Васе показалось, что она глупо надеялась, что эти две силы не объединить общим делом. Пытаясь звучать убедительно, она сказала: