– Фставай давай!
Потом последовало ругательство. Азизов, чуть приподнявшись с кровати, хотел было что-то уточнить и посмотреть, к нему ли действительно обращаются, и кто это? Тут он узнал Касымова; у него горели глаза, они выражали одновременно и злобу, и радость, как у волка, заставшего свою добычу в месте, выхода из которого не было.
– Фставай давай, быстыра!
– Я же никому ничего не сделал…- начал оправдываться Азизов. Но тот был неумолим, жесток и груб, как и прежде.
– Фставай тибэ гаварю!..- Касымов грязно выругался в его адрес.
Азизов, дрожа всем телом, спустился на пол и натянул на себя штаны. И тут он почувствовал удар кулаком по голове. Удар был не сильный, но от неожиданности оказался ошеломляющим; стукнул его Гафурджанов. Вид у этого маленького «старика» был довольно комичный, но Азизову теперь было не до смеха. Не успел он обернуться, как получил удар в челюсть – теперь уже от Касымова: рука у него была тяжелая. Одновременно Гафурджанов, повиснув на краях двух коек, раскачался, как во время тренировки на брусьях, и ударил его обеими ногами по спине. После этого Касымов потащил его в середину казармы. И когда замахнулся еще раз, его, как бы защищая Азизова, остановил другой солдат, красивый, плотный, с аккуратными усиками. Он попросил узбеков отойти в сторону. Те действительно ушли, вернее, примкнули к избивающим Марданова. А усатый, подойдя к Азизову, спросил:
– Ты знаешь меня? Знаешь, как меня зовут?
Дрожащий от страха, жалкий Азизов покачал головой и выговорил:
– Нет… не знаю…
– Не знаешь? Теперь знай, я – Доктор!
Тут он сильно ударил Азизова в грудь, потом ребром ладони по шее. Страх овладел всем существом юноши, казалось кроме этого чувства не осталось ничего. Он будто мгновенно забыл обо всем — о чести, героических песнях, сказках, где герои побеждали врагов и, главное, никогда не боялись; он забыл о знающих и уважающих его людях или вообще о людях, осуждающих трусость. Он готов был теперь выполнять все, что бы ему ни велели, лишь бы не испытывать больше этого страха и этой боли.
– Ты знаешь, сколько я прослужил? — задал Доктор следующий вопрос.
– Да… полтора года, – ответил Азизов, еле дыша.
– Неправда, – сказал тот и ударил его локтем в челюсть, но, кажется, одновременно попал ему и в зуб, что подтверждал негромкий скрежет во рту. – Один год я прослужил.
По всему виду Доктора можно было понять, что он получает удовольствие от происходящего и чувствует себя как на тренировке по рукопашному бою. И вдруг он отвернулся от Азизова. Азизов подумал, что «Доктор» решил, наконец-то оставить его в покое; но, сделав оборот на сто восемьдесят градусов, он вдруг ударил его пяткой, повернув носок вниз. После этого удара Азизов опять услышал скрежет во рту и почувствовал там какой-то предмет. Он машинально открыл рот – хотелось узнать, что это было. Да, это был зуб, вернее его половинка.
– Зуб сломался, – сказал он Доктору, будто прося его остановиться и сжалиться над ним. В этом было что-то собачье, жалобное.
– Зуб?! А ну-ка покажи.
Азизов, подняв половинку сломанного зуба, поднес ему и держал перед его лицом, пока тот его осматривал.
– Это третий зуб, который я ломаю одним ударом, – сказал Доктор, повернувшись в другую сторону казармы, к следившим за избиением молодых солдат лежа.
В ответ кто-то хихикнул. А Доктор ударил Азизова еще раз кулаком в грудь. В это время вдруг послышался звон стекла. Это Марданов, все еще пытаясь вырваться из рук продолжающих избивать его солдат, ударился об окно, и стекло разбилось. Тут же послышались шаги в коридоре: кто-то зашел в казарму, и, пока было темно, солдаты бросились в свои кровати. Когда зажегся свет, все оказались на своих койках, даже Азизов с Мардановым успели лечь. Дежурный офицер, подойдя к окну, осмотрел осколки стекла, лежащие на полу, но ничего не сказал, выключил свет и ушел. Едва он ушел, Мельник, вновь подойдя к койке Марданова с одним из солдат, поднял его и нанес по его окровав-ленному лицу еще несколько ударов. Марданову пришлось оттолкнуть его и выйти опять на простор казармы. В этот раз атаковали наглого новичка только двое. Остальные не поднялись больше с кроватей, наверное, особой нужды не было: Марданов был сильно избит, значительно ослаб, истекал кровью. Но он все еще продолжал стоять на ногах, несмотря на длившуюся уже с полчаса избиение. А Доктор поднял Азизова и, оттащив в середину казармы, начал бить его вновь, то слабо, то сильно, как на тренировке.
Старики вдвоем атаковали Марданова, пытаясь вновь наносить ему удары. Но теперь более вяло, видимо, устали или надоело. Марданов делал попытки защищаться. Вдруг он повернулся и крикнул Мельнику:
– Если ты мужиг, иди адин адин.
Оба «старика» продолжали атаковать молодого дерзкого солдата. Потом опять пошел на Марданова Мельник. Он переминался с ноги на ногу и вдруг подпрыгнул, вытянув правую вперед. Марданов все время отходил назад, пока Мельник с другим «стариком» атаковали его, и так дошел до самого конца прохода между рядами коек. Но когда сержант изготовился к прыжку, Марданов поймал его за ногу и, когда противник начал терять равновесие, двинул ему кулаком по подбородку. Мельник с грохотом рухнул на деревянный пол. Тут опять послышались шаги в коридоре, и старший лейтенант, войдя в казарму, вновь зажег свет. Дежурный офицер посмотрел вначале на Азизова, потом подошел к Марданову и увидел его окровавленное лицо, порезанную стеклом руку, покачал головой, но ничего не сказал, и, возвращаясь к выходу из казармы, позвал дежурного сержанта:
– Сержант Лемченко, ко мне!
Через несколько секунд тот появился. Тут Азизов подумал: вот и все, их враги теперь будут наказаны, тем более что налицо следы явного насилия: сломанный зуб, синяк под глазом, у Марданова к тому же разбитое лицо и порезанная рука. Кузьма успел ему объяснить, что старики стараются не оставлять следов, поэтому не бьют молодых по лицу, ведь за неуставные отношения можно и под трибунал попасть. Конечно, если спросят, он будет молчать, так было принято в любой мальчишеской среде: никого не выдавать. Но тут и так все ясно. Но в душе ему очень хотелось пожаловаться этому офицеру на старослу-жащих, избивших его и Марданова. Что же это такое: он пришел служить, военному делу обучаться или быть зверски избитым ни за что ни про что?
Дежурный офицер что-то негромко сказал Лемченко и вышел из казармы. Лемченко, приблизившись к Азизову, внимательно оглядел его лицо и выругался. Потом он позвал Сардарова, стоящего дневальным, и послал его за водой. Через десять минут тот вернулся с ведром воды и чайником. Тут Лемченко подозвал и Марданова и велел обоим пострадавшим встать рядом, после чего Сардаров стал лить для них воду из чайника, чтобы они могли умыться. Потом Доктор тоже куда-то отправился, но вскоре тоже вернулся. Посадив Марданова на табуретку, он перевязал ему раненую руку и приклеил лейкопластырь к подбитому глазу, смазав вокруг какой-то мазью. Только теперь Марданов заметил Азизова, его побитое лицо. Он сильно удивился и спросил Азизова, за что же его-то избили. Азизов не знал что ответить. Выходило, что его били ни за что, просто так, если не считать его короткую утреннюю дискуссию с Касымовым. Азизову стало очень стыдно за себя — за то, что он не вступился за сослуживца. Побили бы их, конечно, обоих, но зато совесть его была бы сейчас чиста, и не было бы ему теперь так смертельно стыдно. Он еще раз посмотрел на Марданова, и с трудом выдерживая его взгляд, вновь вспомнил сцену ужасного избиения. «Нет, я бы так не мог, не выдержал бы», – и посмотрел на свое хилое тело, волей-неволей сравнивая его с крупным телом Марданова.
Утро началось как ни в чем не бывало. Только Азизов, вставая, не обнаружил своих ботинок. Старшина батареи Лемченко, узнав об этом, принес ему откуда-то другие — очень старые и немного порванные. Азизову не оставалось ничего другого, как надеть их. Скоро опять все вышли на зарядку, которую провел на этот раз другой сержант, тоже старослужащий. Кроме спортивных упражнений он ничего от молодых солдат не потребовал. Синяк под глазом у Азизова был едва заметен, зато у Марданова глаз опух еще больше и, казалось, закрылся полностью. После завтрака собрались на развод, который вновь проводил замполит. По-прежнему отсутствовал командир стартовой или второй батареи, заменял его один молодой лейтенант. Замполит определил задачи перед дивизионом, кому что делать, рассказал немного о напряженной политической ситуации и нелегком международном положении в мире, которое еще больше обострилось с началом афганской войны.