Ничего другого в голову не приходило, кроме как лечь на эти голые доски и предаться размышлениям. Протерев рукой пыль на одном краю нар, он лег на них и уставился в бетонный потолок: здесь все было бетонное – и потолок, и стены, и полы. Волей-неволей он стал вспоминать весь сегодняшний день. Наверно, прапорщику уже удалось найти его товарищей по колонне или, скорее всего, они сами пришли обратно в полк; не могли же они не вернуться совсем. Интересно, какое же наказание придумает для них этот человек, отправивший его в заключение? Может, они сегодня же вечером, или завтра с утра окажутся рядом с ним на этих нарах, хотя все здесь вряд ли поместятся. Может, всех их отправят в дивизион, как говорил прапорщик, хотя по его же словам, нужно отправить только двоих. Наверно, он не будет одним из этих двух, ведь он провинился меньше других. А командир полка, восхищавшийся им, вряд ли допустит, чтобы такого интеллигентного солдата отправили в дивизион, ведь он сам говорил, что его знания можно было использовать на политзанятиях. Значит, прапорщик, если даже захочет, не сможет отправить его в дивизион. Он останется здесь, и когда его товарищи по колонне признаются сами, куда они уходили, его вину это немного облегчит. И конечно, они будут удивляться его мужеству и стойкости, ведь он не выдал товарищей. Безусловно, это поднимет его авторитет в глазах других и может даже сделает примером для остальных: вот как нужно вести себя в трудной ситуации. Успокоив себя такими размышлениями, он постарался улечься поудобнее на голых досках и попытался уснуть. Лето только подходило к концу, поэтому ему не было холодно, и через какое-то время он задремал. Сквозь сон он услышал какие-то странные звуки; вначале казалось, что это происходит в глубоком сне, но постепенно звук становился все более резким и неприятным. Это вынудило Интеллигента в конце концов открыть глаза, и скоро он убедился, что это вовсе не сон, звук шел откуда-то из камеры. Это скорее напоминало какое-то визжание. Тут он сообразил, что это визжит крыса, и она здесь, видимо, не одна. Свет в камере зажигался и гасился из караульного помещения, и когда он открыл глаза, было  уже темно, и невозможно было разглядеть этих грызунов, бегающих теперь с еще более громким визгом по полу. От мысли о таком соседстве ему стало не по себе. Правду говоря, он немного боялся и невольно стал думать, что, если уснет, то крысы могут залезть на нары и бегать по его телу и даже по лицу. Он свернулся калачиком на неудобных и жестких досках, прижал голову к груди и так лежал, стараясь как можно крепче закрыть веки, не обращать внимания на визги крыс и уснуть. Это ему никак не удавалось, и беспокойство не оставляло его, вынуждая все время менять положение. Он пытался успокоить себя тем, что это не крысы мешают ему уснуть, а скорее эта неудобная твердая «кровать». Как ему казалось, он не закрыл глаза ни на минуту до того времени, пока замок, висящий на двери наружной решетки, не стали открывать с шумом и лязгом. Первым вошел сам начальник караула, с приподнятым козырьком фуражки и помятым лицом, усталый и раздраженный.

– Подъем!.. – крикнул он громко, будто стараясь этим взбодрить самого себя и устрашить заключенных.

Интеллигент даже обрадовался, что наконец-то избавился от мучительных стараний уснуть на шершавых досках и от крысиного соседства. Он вскочил, торопливо поправляя одежду. Свет в камере уже зажгли, и крысы, наверно, попрятались под нарами и перестали шуметь. За начальником караула стоял тот самый солдат, который вчера препроводил Интеллигента в камеру. Они вывели его и двух других солдат, заключенных в одиночках, во двор полка, но далеко от караульного помещения они не ушли. Те двое были также без ремней и головного убора. Но держались они увереннее, чувствовалось, что прослужили больше. Их отправили куда-то в другое место, а его привели в здание штаба. В этот ранний час в здании не было никого кроме часового, стоящего внизу с автоматом у знамени полка. Начальник караула, что-то недовольно бормоча под нос, открыл одну из дверей напротив кабинета командира полка и приказал Интеллигенту войти в нее:

– Ну как, за два месяца тебя научили мыть полы?

С этими словами он подошел к солдату, успевшему за это время добыть откуда-то металлическое ведро, наполненное чистой водой, и тряпку из ветхой мешковины, которую он обмотал вокруг ручки ведра. Взяв у него автомат и ремень со штык-ножом, лейтенант велел показать новому заключенному армейский способ мытья полов. Солдат снял шляпу, повесил ее на крючок на стене, и, засучив рукава робы, принялся выполнять поручение. Он поставил ведро посреди комнаты, намочил тряпку, слегка выжал, нагнулся, не сгибая колен и, пятясь, прошелся по полу по ширине тряпки. Потом он еще раз прополоскал тряпку, сильно выжал ее и протер насухо тот же самый намоченный участок пола. Тут начальник караула остановил его и спросил:

– Ну что, усвоил, как моют у нас полы?! Дальше моешь ты. Тряпку в руки — и вперед. Воду меняй почаще. Можешь брать ее из бассейна, только смотри, рыб не распугай, а то нам с тобой достанется от командира. А увижу, что воду не менял, и следы какие-то на полу остались, начнешь все заново. А как закончишь работу, помой ведро и тряпку и оставь их в коридоре. А сам жди здесь, пока за тобой не придут.

Интеллигенту и раньше приходилось мыть полы. Прапорщик назначал каждый день по два человека на уборку и проверял, как выполнена работа, но в тонкости не вдавался; и в самом деле на полу нередко оставались следы, потому что воду они не меняли. Да и мыли совсем по-другому: мочили тряпку и, не расправив ее, садились на корточки и протирали полы, двигаясь гусиным шагом. Этому их никто не учил, опыта ни у кого не было, потому и действовали таким образом.

После того, как молодой солдат закончил мытье полов новым способом, который с первого раза так и не освоил, он вынес почти пустое ведро с тряпкой в коридор и стал ждать, когда за ним придут. Воду он поменял один раз, набрав ее в бассейнчике, но разводы на полу все же остались. Что скажет теперь лейтенант, неужели заставит его все делать заново? Однако его конвоир лишь краем глаза взглянул на полы, проверил, на месте ли ведро с тряпкой, спрятал их за незапертой дверью комнатушки, служившей, по-видимому, кладовкой,  и велел ему идти вперед. Перед караульным помещением они увидели прапорщика, который уже ждал их. Прапорщик вошел вместе с ними в кабинет начальника караула. Велев Интеллигенту ждать, он подошел к начальнику караула и, поздоровавшись с ним за руку, что-то стал говорить ему, поглядывая на Интеллигента. Потом они позвали его к себе, начальник караула открыл ящик и вытащил оттуда все отобранные накануне вещи.

– Надень все и приведи себя в порядок, – сказал ему прапорщик.

Интеллигент надел ремень для брюк, помявшуюся в ящике начальника караула шляпу, вдел шнурки в ботинки и почувствовал себя значительно лучше.

-Теперь иди вперед! – сказал ему прапорщик.

–Ты что, даже не попрощаешься с нами? – крикнул ему вслед начальник караула, когда Интеллигент закрывал за собой дверь.

Интеллигент остановился в растерянности, не зная, что делать и как отвечать.

– Иди, иди, не останавливайся! – слегка подтолкнул его в спину прапорщик.

Выйдя во двор, прапорщик велел ему стоять у столба недалеко от караульного помещения и ждать, а сам быстрыми шагами направился в сторону штаба. Вернулся он довольно скоро вместе с одним из солдат – сослуживцем Интеллигента из колонны. Лицо прапорщика казалось теперь более бледным, а выражение его еще более суровым, чем было до этого. Постояв какое-то время перед солдатами, он наконец произнес:

– Вы двое отправляетесь в дивизион. Вот ваши документы, передадите их по прибытию тому, кто их у вас потребует.

Интеллигенту трудно было поверить в то, что командир полка знает об этом решении и дает свое согласие. Но сейчас нужно было подчиниться приказу прапорщика и следовать туда, куда он указывал. А прапорщик направился к входным воротам полка и подошел к солдату с широким лицом и квадратным подбородком, стоящему у грузовика с низкими деревянными бортами. Обернувшись к своим — увы, уже бывшим — солдатам он сказал: