- У вас здесь ещё и работу не найдёшь что ли, - усмехнулся Дененрант.

   - В вашей стране нет безработицы?

   - Ну, уж чего-чего, а работы в Мантии на всех хватает, и обычно находит она человека, а не наоборот.

   - Мантия? - спросила старшая девочка, при этом сделав ударение на первый слог, типичная ошибка. - Где это?

   - Мантия, - сделав ударение на 'и' поправил её Ласкар. - Считайте что это просто очень далёкая страна.

   - Дальше чем Япония? - вдруг спросил один из мальчиков.

   - Намного дальше.

   - И дальше чем Австралия?

   - Ещё дальше.

   - И дальше чем Антарктида?

   - Ну, вот где-то рядом с ней.

   Мальчик улыбнулся к тому моменту, уже всё семейство, кроме своего главы, собралось за столом. Когда некоторые из детей уже схватились за ложки, то были внезапно остановлены укоризненным взглядом матери.

   - Прежде чем есть, нужно сначала помолиться, вы забыли?

   Мальчики виновато уставились в тарелку.

   - Так вы значит верящие, - угрюмо произнёс Ласкар, зачерпнув из тарелки.

   - А вы атеист?

   - В наших краях люди вовсе не выдумывают никаких богов, и, честно говоря, не понимаю, зачем они понадобились вам.

   - Не говорите так, - строго произнесла женщина. - Вы можете, конечно, не верить, но откуда вам знать наверняка, что Бога нет. Вы никогда не сможете это доказать.

   - А оно мне надо? - Дененрант вдруг поднял взгляд и пристально посмотрел в глаза женщине. - Высший разум, создавший этот мир и контролирующий всё в нём, раздающий каждому по заслугам и верности его законам, знающий всё о всех, - гость грустно усмехнулся, - неужели людям мало земных тиранов. Не знаю, видимо, люди людям рознь.

   - Вы не понимаете, он не тиран, - вдруг сказала девочка.

   - А кто же?

   - Он ... он наш спаситель?

   - Да и кого же он может спасти?

   - Всех, кто уверует и обратится к нему с искренней любовью и покаянием.

   На лице солдата ордена на мгновение блеснула тень улыбки, после чего он сложил руки у края стола и опустил взгляд, смотря не то на них не то к себе в тарелку. Дети внимательно уставились на него, едва ли до конца понимая, о чём говорит этот странный человек и чем он так сильно опечален.

   - Дело в том что, по сути, я верю в другое, юная леди. В то, что каждый должен в конце пути рассчитаться и бессмысленно пытаться смыть со своих рук кровь, ставя свечки и отвешивая поклоны, - на время он замолчал. - Я страшный человек и мне недолго осталось, но я знаю, что не умру, пока не исправлю главную ошибку своей жизни.

   Гость достал и положил на стол чёрно-белую фотографию, на которой анфас был запечатлён юноша, стоящий по стойке смирно, сфотографированный, словно на паспорт, он был одет в странную форму, похожую на военную, но без погон и отличительных знаков.

   - Кто это?

   - Всё, что вам нужно знать о нём, так это то, что это редкостный отморозок и смертоубивец, верный слуга императора. Теперь он словно бойцовый пёс, лишившийся цепи, он умеет убивать и выживать и самое страшное способен повести за собою людей, ибо люди слишком часто считают силу и волю достаточными качествами для избрания нового вождя, и поэтому я должен его остановить, пока ваши города не превратились в Иссельдар.

   - То есть он ... - женщина с ужасом посмотрела на фотографию. - А вы ...

   - А я был его учителем.

  Глава шестая.

  АЛЕКСЕЙ СЕМЕЛЕСОВ

   Пустая на три четверти бутылка виски оставалась на столе, и резкий запах табачного дыма стоял в помещении, освещаемом тусклой лампой под потолком. Юноша лет шестнадцати сидел на стуле, откинувшись на спинку, подложив ногу под себя. На нём была расстёгнутая белая рубашка и строгие чёрные брюки, при том, что сидел совершенно босой, это единственное вместе с отсутствием пиджака отличало его вид от того, что он имел сегодня на занятиях в школе. Из соседней комнаты тихо доносилась 'Гибель богов' Вагнера, выбранная сегодня, как впрочем, и все последние дни, скорее благодаря названию и либретто чем звучанию. Голову юноши занимали путавшиеся мысли о несовершенстве мира, тщетности его жизни и непонимания собственных желаний, которые должен был скоро вытеснить алкоголь, оставив только грусть, которую некоторые люди называют приятной и которая для него являлась единственной отрадой во всей жизни, ибо в счастье он уже не верил. Но сейчас он мог наконец-то забыться, рассчитывая, что завтрашний день пройдёт иначе, а не так как ...

   Как выглядел бы типичный день Алексея Семелесова, если бы он не боялся того, что мамка даст ему люлей, когда узнает что он пил виски, и если бы он смог это виски купить в одном из соседних магазинов. А потому, лишённый возможности даже саморазрушаться по-человечески, он просто сидел за компьютером. Это не являлось для него ни работой, ни случайностью как у человека, решившего проверить почту: это было его нормальным состоянием. Он постоянно пытался вырваться оттуда и заняться чем-то ещё, но словно неведомая сила затягивала его обратно и сажала перед монитором, а возможно и наоборот отталкивала из внешнего мира. Единственными его регулярными занятиями, кроме этого, были чтение книг из набранной им самим разношёрстной библиотеки и хождение по комнате вперемешку с лежанием на диване с составлением, тысяч миров и обрушиванием их во прах в его разуме, работавшем вхолостую и оттого стремящемся занять себя хоть чем-нибудь, дабы не взорваться, словно двигатель стоящей на месте машины, запущенный на полные обороты.

   Однако в тот день всё было несколько иначе. Сам Семелесов был немало удивлен, когда прошлым вечером ему неожиданно позвонил Кистенёв, во-первых, потому что Кистенёв телефоном практически не пользовался, предпочитая переписку в социальных сетях, а значит, повод определённо был важнее очередного похода в 'Westbar', а во-вторых, сам предмет разговора оказался и вправду весьма необычным. Василий неожиданно серьёзным и возможно даже напуганным, хотя за последнее Семелесов бы не поручился, он вообще редко когда видел Кистенёва напуганным, настаивал на том, чтобы познакомить Алексея с каким-то своим новым другом. Причём, именно, что настаивал, и даже когда Семелесов попытался отмазаться, заявив, что должен оставаться дома, Кистенёв предложил зайти к нему домой, чего не делал отродясь.

   Так что гостей Семелесов ждал с нетерпением, с тем самым нетерпением, когда хочешь от чего-то поскорее отделаться, чтобы не чувствовать гнетущее ожидание. А потому, когда в дверь, наконец, позвонили, то Алексей тут же быстро но безрадостно бросился открывать, на ходу натянув майку, за ненадобностью обычно не надеваемую им дома. Он не стал задерживать гостей на пороге, предпочитая сначала впустить их в дом и уже там поговорить, тем более что Кистенёв против обыкновения вёл себя крайне молчаливо, и не бросился сразу жать руки и изображать из себя правильного пацана, что всегда выглядело крайне комично.

  Новый друг Кистенёва удивил его сразу, прежде всего своей одеждой, странными тёмно-серыми брюками и иссиня-чёрной водолазкой, которую явно носили не первый год. Сказав всего пару слов, хозяин пригласил гостей в гостиную, и дальше к себе в комнату, где уселся на стул возле окна в дальнем конце узкого прохода между диваном и шкафом с одной стороны, стеллажом и письменным столом с другой. На последнем ещё лежали тоненький сборник рассказов Чарльза Робертса в одном углу и святое Писание с Молитвословом в другом. А на полках стеллажа вперемешку стояли как классики, которых проходят в школьной программе так собранные в стройные ряды томики Глена Кука и Аберкромби соседствовавшие с трудами Маккиавели, Альфреда Адлера, Ильина, толстым собранием сочинений Лавкрафта и несколькими книжками из современной российской фантастики, которой ныне завалены полки большинства книжных магазинов.

  - Значит, я думаю, что мой друг уже рассказал вам обо мне, - произнёс Семелесов голосом не столь уверенным, как хотелось бы ему.