Весь передний угол юрты занимал жертвенник, на котором возвышался начищенный до блеска бурхан (2). Сам хубилган сидел, скрестив ноги, на толстых тюфяках возле низенькой деревянной кровати, покрытой дорогим ковром, на правой, мужской половине юрты. Соблюдая обычай предков, Довчин весьма радушно при­нял незваного гостя, предложив ему ароматный горячий чай, за­правленный по национальному обычаю молоком и кусочками сала, различные восточные сладости. С лица его не сходила улыбка.

-  Нет ли у вас табакерки для нюхательного табака из неф­рита с золотой коронкой? — тихо спросил Пурэвжав-Балдан у хубилгана и внимательно посмотрел на него. Перерожденец вздрогнул и тут же расплылся в улыбке. Ох, как долго ждал он этих слов!

-  Найдется. Сейчас такие табакерки — большая редкость. Но у настоятеля монастыря Святого Лузана Содова есть одна, — вкрадчивым голосом, почти шепотом ответил Довчин и опять за­искивающе улыбнулся. — Я сразу догадался, как только увидел вас, что вы важная персона. С какими новостями прибыть изво­лили? — спросил он.

-  Японское разведывательное управление в Харбине, полу­чив ваше письмо, в котором вы обращались за помощью к Стра­не восходящего солнца, направило меня сюда к вам. Меня зовут Балдан. Имею задание поселиться в монастыре Святого Лузана под видом священнослужителя с целью оказания всяческой по­мощи в вашем деле.

-  Да-да, понимаю, — закивал головой Довчин. — Сегодня отдохни, сын мой, — перешел он на другой тон. — Путь твой был нелегким, а о деле можно поговорить и завтра, — сказал перерожденец, пытливо изучая взглядом Пурэвжава. — Как же мне устроить тебя получше? — спросил он скорее себя, чем его.

- Отдохнуть было бы неплохо. Последние несколько суток я почти не спал, — ответил Пурэвжав, не отводя взгляда.

1          Б а р г у т ы — одно из монгольских племен Внутренней Монголии.

2          Бурхан — здесь статуэтка будды, божества. Часто их отливали из бронзы или серебра.

Перерожденец чинно, как и подобает его сану, вышел из юр­ты, оставив дверь полуоткрытой, и тихонько окликнул кого-то по имени. К нему подошел монашек лет тридцати пяти, невысо­кого роста, щуплый, с коротко стриженной головой и сильно загорелым лицом. Сложив руки ладонями вместе и поднеся их ко лбу, он низко, в пояс, поклонился и угодливо спросил: — Чего изволите, учитель-батюшка?

—        Проведи, сын мой, этого божьего человека к Шушме, вели хорошенько накормить его и приготовить постель помягче, — повелительным тоном приказал хубилган-лама. >— Да возвращай­ся побыстрее, сын мой, тебя работа ждет.

Шушмой оказался толстый маленький китаец с лысой головой и бледно-серым лицом человека, редко выходящего на свежий воздух. Встретил он Пурэвжава с напускной любезностью, ка­кую могут выказывать только китайцы, приторно улыбаясь и от­вешивая многочисленные поклоны. Он указал ему на маленький, очень невзрачный с виду глинобитный домик, крыша которого была покрыта старой, потемневшей и потрескавшейся от времени черепицей, через которую проросла трава. Известь со стен облу­пилась, весь дом имел неприглядный, неряшливый вид, напоми­ная чесоточного верблюда. Однако внутреннее убранство облез­лого домика поразило Пурэвжава. Обстановка оказалась очень уютной, а в дощатом полу к тому же едва заметным четырех­угольным вырезом виднелась дверца, через которую по неглубо­кому тоннелю можно было выйти из дома. Все здесь было преду­смотрено для долгожданного гостя с Востока.

Шушма проворно поставил на низенький столик бутылку чер­ной китайской водки, откупорил ее, затем подал блюдо с острой китайской закуской из свежих овощей с маринадом.

—        Прошу вас, почтенный, выпейте пока рюмочку, а я при­несу ужин, — кланяясь, говорил китаец.

Пурэвжав велел подать еще одну рюмку, налил в обе водки и, указав китайцу глазами на вторую рюмку, сказал:

-  Выпьем за приятное знакомство, за удачу. — Поднося свою рюмку к губам, добавил: — За удачу в нашем деле, — делая ударение на слове нашем.

-  Сегодня поистине удивительный день: нам выпало боль­шое счастье принимать у себя столь высокого гостя, прибывшего издалека. Мы все сочтем за большую честь служить дорогому гостю, — льстиво произнес Шушма, поклонившись и обнажив в улыбке крупные зубы.

В это время на пороге появился старый китаец с большим подносом, заставленным всевозможными блюдами китайской кух­ни. Поставив поднос на столик, он начал отвешивать поклоны, пятясь назад, пока не скрылся за дверью.

—        Отведайте наших кушаний, светлейший гость, не церемонь­тесь, чувствуйте себя, как дома, — говорил Шушма, беря с под­носа' еду и подавая ее Пурэвжаву. — Пусть ваша душа и тело отдохнут, драгоценный гость. Здесь вам никто не помешает. Из­вольте кушать, а я выйду проводить вашего проводника, а потом разделю с вами трапезу, если вы ничего не будете иметь против.

Шушма вышел во двор и подозвал того самого темнолицего монашка:

—        Ну как? Не было ли каких указаний от хубилгаиа-ла-мы? — спросил он шепотом.

-   Наставник велел хорошенько проверить пришельца, наш ли это человек, — так же еле слышно прошептал монашек.

-   Ясно. Ступай.

Вернувшись в комнату к Пурэвжаву, он буквально сбивался с ног, стараясь угодить ему, то предлагая какое-нибудь редкое блюдо, то подливая черной китайской водки.

—        Я ведь уроженец Харбина, — как бы невзначай заметил Шушма, желая таким образом выведать у Пурэвжава, действи­тельно ли тот прибыл оттуда. — Мне было бы очень приятно услышать из ваших уст хоть несколько слов об этом замечатель­ном городе.

Пурэвжав был готов к подобному вопросу и спокойно от­ветил:

—        Харбин мне тоже понравился. Жаль только, что я пробыл там всего два дня, да и то в кабинете господина Инокузи, до ряби в глазах изучая секретные бумаги. Правда, оба вечера я провел прекрасно. — Пурэвжав откинулся на мягкие подушки, не спеша закурил дорогую японскую сигарету и стал с мечта­тельным видом выпускать аккуратные колечки дыма. Он назвал несколько улиц, описал два-три наиболее примечательных зда­ния, ресторацию, а затем подробно рассказал о своем посещении некоторых злачных мест и даже назвал по именам их содер­жателей.

Глаза Шушмы заблестели.

-   О, вы действительно все прекрасно разглядели. Сразу чув­ствуется острый глаз разведчика, — похвалил он.

-   Такова наша судьба: сегодня — здесь, а завтра — неиз­вестно где. Вообще, в последние годы я работал в основном среди баргутов и сунэдов ', по-китайски они говорят отврати­тельно, а по-японски едва понимают...

-   Не извольте беспокоиться, светлейший гость, — прервал его Шушма, — уж мы-то ничего не пожалеем для нашего дела. Л сейчас не угодно ли вам отдохнуть? — спросил он, пытаясь таким образом закончить затянувшийся разговор и, вероятно, считая свою сегодняшнюю миссию оконченной.

-   Мне бы сходить в баню. Грязь с себя смыть. В какую-ни­будь захолустную баньку, где поменьше народу. Устроите? — спросил Пурэвжав, потирая руки.

-   Ай, можно, можно! И как это я сразу не догадался вам предложить, — засуетился Шушма. — Есть здесь одна хорошая банька на Широкой Китайской улице. Там, на окраине города, даже днем почти всегда безлюдно. А банька что надо! — хитро сощурив глаза, заулыбался он. Подождите немного, я велю найти провожатого.

1 Сунэды — одно из монгольских племен, проживающих на терри­тории Внутренней Монголии.

Очень скоро Шушма вернулся.

-   Вы один желаете пойти или дать вам человека?

-   Благодарствую. Знаете, не нужно никого, — отказался Пурэвжав, — я, пожалуй, один пойду. Говорят, что ходьба на своих двоих — лучшее средство узнать город. Да и спешить мне некуда, а после такой обильной трапезы невредно будет немного проветриться перед банькой. — Пурэвжав тоже широко улыбнулся этому толстому, лоснящемуся от жира китайцу.

-   Надеюсь, наш дорогой гость не заблудится в Улан-Бато-г ре? — лебезил Шушма. Он подробно рассказал, как найти баню, подал ключ от дома, пожелав приятно помыться, и чинно покло­нился: — Я тоже пойду к себе. Неприлично сидеть в чужом до­ме, когда хозяина нет, — в приторной улыбке он оскалил жел­тые лошадиные зубы.