^{Бальзак.}

К счастью, у Оноре была нежная мать, которая его любила также, как добрый дедушка Крессе маленького Поклена. Она изобрела средство снабжать сына деньгами, не вызывая гнева отца. Каждый вечер Оноре играл с матерью в вист или бостон и как-бы по рассеянности она постоянно делала в игре промахи и проигрывала ему небольшие суммы. Прошло два года. Оноре хотя и не обнаруживал еще блестящего таланта, но был так трудолюбив, так уверен в будущем успехе, что мешать его занятиям никто уже более не решался.

В продолжение пяти лет он написал более сорока томов; но большею частью они оставались неизданными, а если некоторые из этих сочинений и появлялись в печати, то под чужим именем. Оноре строго относился к своим первым опытам и, чувствуя, что его талант не достиг еще окончательного развития, боялся компрометировать себя, издавая под своим настоящим именем произведения слишком слабые.

Более 40 томов пробы! Вот результаты трудов прежнего лентяя! Молодые писатели, жаждущие славы и при первых неудачах теряющие энергию, не забывайте этого примера!

Вскоре однако успех анонимных произведений Бальзака позволил Оноре издавать свои труды и под собственным именем.

В продолжение двадцати лет, он написал девяносто семь томов и Бог знает, сколько бы он написал еще, если бы от усиленных трудов не умер на пятидесятом году жизни.

А вот и еще лентяй, некто Дидье Эразм, голландский уроженец: в детстве он был определен учеником в хор певчих Утрехтского собора; но его забраковали и отослали домой к матери за неспособностью и за непослушание. А между тем когда его поместили в другую школу, где сумели лучше развить его дарования, он приводил учителя в восторг своими сочинениями, который неоднократно предсказывал ему блестящую будущность, что и сбылось; в самом деле, имя Эразма, как поэта, сатирика, ученого и даже богослова, гремело в XVI столетии.

^{Линней.}

А вот и еще один лентяй, знаменитый ботаник, швед Карл Линней; но… однако уже поздно; мы вернемся в другой раз к непослушным и ленивым детям; перечень их далеко еще не закончен.

По окончании беседы, пробираясь в свою комнату, я, к удивлению своему, встретил на лестнице Жоржа, который поджидал меня, чтобы поблагодарить за «интересные истории», рассказанные мною в этот вечер.

— Ты следовательно слушал? — спросил я.

— Конечно! Потому что мама позволила мне встать за дверью тайком, не сказав ни слова отцу.

— Вот что! — сказал я, думая о последствиях, которые могли иметь мои беседы. Я был глубоко убежден, что Жорж никоим образом не мог слышать их.

— Но будь покоен, — добавил Жорж, как бы угадывая мои мысли, — ты увидишь, что отец будет мною доволен завтра; если я и причиняю ему иногда огорчения, то ведь неумышленно, как маленький Поклен.

— Подумай: если ты не сдержишь обещания, то отец твой может обвинить меня также как отец маленького Поклена обвинял дедушку Крессе.

— О, будь покоен! — повторил Жорж.

— Хорошо, я на тебя надеюсь; но скажи мне: знали ли братья и сестра что ты был за дверью?

— Конечно, знали! Мари это и придумала.

Наконец-то я разгадал загадку! Мне было очень приятно убедиться в ошибочности всех моих предположений; там где я заподозрил недостаток привязанности, обнаружилось напротив самое нежное проявление братской любви.