Принесли новые бокалы. Аркаша преодолел стеснительность и впервые прямо взглянул на женщину этого мира. Было что-то необычайно завораживающее в вульгарной красоте ее почти обнаженного тела. Зрение Аркадия Петровича немного затуманилось, и он не мог рассмотреть ее лица. Но его взор утешал водопад пышных золотистых волос, лишь немного прикрывавших чудесную грудь. Хотелось прикоснуться к ней, потрогать яркие вишенки сосков… прильнуть к ней…

Аркадий покраснел, но был не в силах отвести от нее взгляд. Даже когда, чуть задев его бедром, она повернулась и удалилась, растворившись в многоликой толпе, он продолжал грезить ею. Не глядя, он схватил новый стакан и залпом осушил его.

Что-то обожгло его изнутри. Аркадий Петрович задохнулся и закашлялся.

– Какой ты горячий и нетерпеливый, мой милый, – похлопал его по спине Джетти. – Ведь это совсем другой напиток. Надо было смаковать по глоточку, пока его тепло по капельке вытесняет твое напряжение.

Джетти похлопывал уже чуть ниже, перейдя к ласковым поглаживаниям, но Аркадий Петрович не обратил на это внимания. Тело как будто перестало принадлежать ему. Он весь обратился в чувства, слух, а взгляд был прикован к сцене, где какой-то человек, похожий на клоуна, прыгал у музыкального инструмента. Истерзанный инструмент рождал измученные звуки. Аркадию показалось, что это крик о помощи, и он должен немедленно прекратить эту пытку.

– Давай уединимся, я хочу рассказать тебе о своей любви! – жарко шептал ему в ухо Джетти.

– Люб…бви к путешествиям? – Аркаша по-прежнему смотрел на сцену, все остальное сейчас перестало иметь для него значение.

– Да! К путешествиям! По самым укромным и потаенным уголкам твоего тела!..

Но этих слов Аркадий Петрович уже не слышал. Он поднялся и решительно направился к сцене.

Аркаша приближался к сцене, словно сквозь туман, но в то же время, ему казалось, что под ногами раскидывается алая ковровая дорожка. Он не замечал недоуменных лиц, не замечал, как пару раз на кого-то наткнулся, или кто-то наткнулся на него. Его обуревало желание. Он шел к своей цели.

Несколько шагов вверх на сцену, своего рода парение – и вот он над толпой, и должен поприветствовать их. Каждый раз, прикасаясь к музыкальному инструменту, он чувствовал себя причастным к священному таинству. Сейчас он – священнослужитель, а они – его прихожане.

Он заметил Ивана Никифоровича и помахал ему рукой. Профессор поднял в его честь бокал и вернулся к своему зеленокожему собеседнику.

– Чувак, ты чего?!

Аркадий обернулся и увидел возмущенно-удивленное лицо клоуна. Не задумываясь, он ухватил его за шутовской наряд и вышвырнул со сцены. Снизу послышался удар, шум, треск и стоны, но Аркадий Петрович даже не оглянулся в ту сторону. Он подошел к музыкальному инструменту, так мало походившему на привычный ему рояль. Но стоило коснуться нескольких клавиш, как чудесные звуки наполнили душу трепетом. Что еще надо в жизни?

Он сделал пару пробных упражнений, и музыка ответила ему с не меньшей страстью, чем испытывал сейчас он сам.

Аркадий Петрович слился с этим чудесным инструментом, стал его частью, послушным орудием великой гармонии. Звуки приходили к нему из самой глубины Вселенной, проходили через него и воплощались в дивную мелодию.

Он был счастлив и не замечал больше ничего вокруг.

Нэйб скучал. Вдобавок, его немного подташнивало от сочетания местных напитков и музыки. И он уже несколько дней обходился без хааша. Может быть, причина дурного настроения была именно в этом, но Нэйб предпочитал винить в головной боли музыканта. За такое издевательство над Вагнером этого недоумка давно следовало пристрелить!

Нэйб прищурился, прикидывая, куда лучше выстрелить.

"Лучше всего по рукам. Точно! По рукам, и пусть себе живет, играть он больше не сможет". Он потянулся и почти вытащил пистолет.

– Нэйб!

От неожиданности Нэйб вздрогнул. В него целился охранник господина Карзога. Сам Карзог, брезгливо косился, спрятавшись за охранником. Его немного ассиметричное, упитанное, с отвисшими щеками лицо чуть уравновешивал длинный, загнутый вниз нос. Нэйба всегда раздражал этот нос. Он считал, что при таких деньгах, господин Карзог мог бы себе позволить не выглядеть таким уродом.

– Все в порядке, господин Карзог, – Нэйб усмехнулся и убрал руки от пистолета, – Я вот тут просто подумал: вам очень нужен этот клоун?

– Какой еще клоун? – Карзог немного успокоился и присел за столик Нэйба, но охранник все еще не опустил пистолета.

– Да тот придурок, что пытается тут играть. Могу я его пристрелить?

– Нам надо серьезно поговорить. У нас проблемы, – Карзог жестом приказал охраннику отойти.

– Да никаких проблем, господин Карзог, я просто пристрелю его, и всем станет легче. Вы не поверите, но пока этот кретин играет здесь, я даже не могу нормально посадить флаер.

– Нэйб, мне не нравится, когда кто-то начинает стрелять в моем клубе.

– Я могу прострелить его на улице. Могу подкараулить около дома. Вы же знаете, где он живет?

– Хватит! – Карзог ударил кулаком по столу.

Нэйб поморщился. Он не любил когда к нему грубо обращались. Что именно сказал господин Карзог, он не очень разобрал, потому что в этот момент музыка взвизгнула особенно громко, и ему пришлось заткнуть уши.

"Все! Сейчас точно грохну этого придурка. И пусть потом Карзог выкручивается, как хочет!"

Но вытащить спрятанный под плащом пистолет он не успел. На сцене разыгралось весьма интересное представление. Странно одетый парнишка, чуть пошатываясь, вскарабкался туда, сгреб клоуна за шиворот и вышвырнул, ничуть не заботясь, куда тот приземлится. Нэйб пришел в восторг от раздававшихся из-под сцены стонов.

– Точно, хватит! – Нэйб в запале тоже треснул кулаком по столу. – Вот видите, не только меня достает этот ваш клоун.

– Меня достает только один клоун. И это – ты, – Карзог говорил тихо и веско. Обычно стоило кому-либо услышать этот тон, как люди мгновенно менялись в лице, предчувствуя большие неприятности. – Я порядком устал от твоих выходок.

– Господин Карзог, – Нэйб немного отвлекся от сцены, но продолжал в пол глаза коситься туда, – что вы называете выходками? Я тих и невинен. Взгляните – истинное зло творится пред вашим оком, и вы потакаете ему, – он широко обвел жестом зал.

– Ты о чем это?!

Карзог принялся лихорадочно соображать, что имеет в виду этот сумасшедший наркоман. Он давно подозревал, что Кха Грат или кто-то другой из ближайшего окружения, самостоятельно приторговывают хаашем. А Нэйб мог об этом знать, неужели сейчас проболтается?

– О преступлении против вселенской гармонии и просто хорошего вкуса, которое здесь ежедневно совершает ваш музыкант, – Нэйб глянул в сторону сцены и с удовольствием увидел, что обмякшее тело клоуна тащат прочь. – Надеюсь, небеса не примут его душу. Пусть веселит чертей, тогда ад опустеет и…

– Заткнись! Ты чертов сумасшедший! Ты привлек к нам внимание всей полиции округа! Ты представляешь, чего мне стоило замять твою выходку?

Тут произошла еще одна странная вещь – парнишка уселся перед крамандином и, кажется, собрался на нем играть. Нэйб застыл в напряжении. Несколько секунд в тишине показались ему чудесными. Ему подумалось, что нового взрыва какофонии он не выдержит. Надо было что-то ответить Карзогу, иначе тот не отвяжется, но как назло в голову не приходило ни одного уважительного оправдания.

"Говорят, Карзог суеверен… что ж…" Не придумав ничего лучшего, Нэйб выдал:

– Я всего лишь немного расслабился, чтобы настроиться на рабочий лад. Кстати, вы знаете, почему я никогда не попадался? Потому, что патрули боятся меня! – он подмигнул господину Карзогу, и доверительно зашептал: – Когда я становлюсь частью Вселенной, все вокруг меня начинает жить по особым законам, а собачки императора этих законов не знают, вот и обходят стороной, на всякий случай.